Чем дальше от Понырей продвигались наши войска, тем слабее становилось сопротивление врага. Гитлеровцы оставляли деревню за деревней, боясь, очевидно, попасть в окружение. Это были уже не те веселые курские деревни, которые мы проходили перед наступлением. В некоторых совсем не было молодежи – фашисты угнали ее в Германию. Попадались деревни, где окна закрывали крест-накрест приколоченные доски. Эпидемия тифа опустошила их. Иногда полк отставал от пехоты, нарушалась связь с передовой. Но все равно артиллеристы делали свое дело. Помню, во время ночного марша из штаба полка нам передали по рации, что на шоссе, по которому отводилась вражеская техника, скопилось много танков, машин, артиллерии. Было приказано немедленно произвести массированный огневой налет. Начальник штаба капитан Воскобойник (он сменил Агапова) приказал огневикам развернуть орудия, а мне – подготовить данные для стрельбы. Орудийные расчеты не заставили себя ждать, я тоже; через считанные минуты шквал орудийного огня заставил всех вздрогнуть. Спустя день, проезжая место обстрела, увидели результаты "работы" дивизиона – на обочинах шоссе валялись разбитые автомашины, орудия, неубранные трупы гитлеровцев. В сражении на Курской дуге проявился, как никогда раньше, накопленный за войну боевой опыт наших солдат и командиров – незримое, но страшное оружие, которое вкладывает в руки людей война. Фашистские войска в 1941 году имели это оружие с избытком. Теперь оно обернулось против них!
В конце боев, когда, казалось, уже мало что нам угрожало, мы потеряли весельчака – комбата старшего лейтенанта Панкратова и чуть-чуть не лишились Мартынова. Перед наступлением они укрылись в блиндаже с накатом из бревен и земли. После нашей артподготовки, когда роты пошли вперед, враг открыл огонь из тяжелых орудий. Один из снарядов угодил в угол блиндажа, но не разорвался, а своей ударной силой развалил накат. Как потом оказалось, в этом углу сидел Панкратов. Мартынова завалило бревнами и песком. Правую руку его зажало между бревнами, и она торчала наружу. Под тяжестью навалившихся бревен и земли, оглушенный ударом, он начал терять сознание… Когда прибежали Новиков и разведчики, сидевшие в соседнем блиндаже, то первым откопали Мартынова, увидев его торчавшую руку. Левой рукой он прижимал к груди голову убитого снарядом и отброшенного к нему Панкратова. Много дней Мартынов был сам не свой, но в санбат не пошел, хотя дивизию отвели на отдых.
Мы прошли немало сел и деревень. Но вот и передышка. Дивизия прекратила наступление. Надо было привести себя в порядок, получить пополнение.
Многих солдат и офицеров наградили орденами. За умелое и решительное руководство боевыми действиями командир нашего дивизиона Новиков получил орден Александра Невского. Мартынова, очень много помогавшего Новикову, наградили орденом Красного Знамени. Капитана Кудинова – орденом Отечественной войны I степени.
Среди названий частей – участников Курской битвы, которые сейчас можно прочитать, побывав на месте бывшего командного пункта фронта, где воздвигнут величественный мемориал участникам сражения, название нашего 84-го АП встречается дважды: в составе частей 13-й армии, отражавшей натиск врага на Поныри, и в составе 65-й армии, с которой мы завершали наступление, находясь уже вместе со своей дивизией.
Во время наступления на Курской дуге мы с Левой с каждым днем были все ближе и ближе друг к другу. Только я был в районе Понырей, и мы двигались в направлении Орла, с юга на север, а его часть наступала на Орел с востока.
Получая его письма, не раз думал,- а вдруг и тут повезет? В войну мгновения определяли возможность и несбыточность встреч близких людей, цена времени словно возрастала: перенасыщенное массой событий, оно словно спрессовывалось, позволяя случаю свершать; казалось бы, невозможное…
Может, и было до брата рукой подать, а – разминулись!
Уже после войны, когда я вернулся домой, отец дал мне присланные братом вырезки из фронтовых газет тех дней. На одной была фотография Левиного танка. Голова Левы в шлемофоне высовывалась из открытого люка на орудийной башне. Вторая – рассказывала о комсомольском собрании: "…Парторг гвардии капитан Серов в своем докладе сказал: наши комсомольцы показали пример геройства и самоотверженности. В боях отличились;тт. Беспалов, Петров, Белкин, Ющенко, Морозов. Высокую боевую выучку показал танковый экипаж комсомольца лейтенанта Малиновского. Многие из этих товарищей награждены правительственными наградами. После доклада комсомольцы рассказали о своих боевых делах, делились опытом работы. Командир танкового экипажа лейтенант Малиновский рассказал, как он подбил два танка противника. Его выступление комсомольцы встретили аплодисментами…"
На третьей газетной вырезке был помещен перечень фамилий награжденных. Среди них была и фамилия Левы. Он получил орден Отечественной войны II степени. Сбоку, на газетном поле, он своей рукой написал "Вот, Лелька, учись, как я воюю!"[17]
Отец сохранил письмо Левы, написанное им на другой день после боя, о котором он рассказывал на собрании:
"…Вечером под покровом темноты я со своей машиной поехал на помощь к своим товарищам. Ночь и следующий день были относительно спокойны. На следующий день, 3 августа, с утра началась артиллерийская подготовка. Немцы, видно, решили нас контратаковать. Иван тоже не бездействовал. Я со своими товарищами замаскировались и стояли в засаде, поджидая немецкие танки и пехоту. Моя машина стояла под прямым углом ко всем остальным и немного позади в молоденьком соснячке – верхушки сосенок чуть-чуть прикрывали башню.
Обзор был замечательный. На счет этого у других было хуже, они были в более высоких соснах. Во время артиллерийской подготовки частенько приходилось вылезать из машины и передавать полученные радиограммы командиру. Все обходилось благополучно.
После проведенной артиллерийской подготовки, налета авиации противник пошел в контратаку. По бугру двигались пятнадцать немецких танков, за ними бежали группы автоматчиков. Какое было зрелище – глядеть как ползут эти железные бронированные машины! Подпустив их ближе, около 600 метров, я и все остальные открыли по ним огонь.
С первого снаряда я сшиб всю маскировку и верхушки ближайших сосенок воздушной волной. Мне стало хорошо видно этих гадов; зарядил бронебойным и с этого выстрела подбил и зажег один немецкий танк T-IV. После этого сделал еще несколько выстрелов. Потом гляжу в прицел, а ничего не вижу. Пришлось вылезть из машины. Он, сволочь, заметил это и выпустил очередь и; пулемета, но я быстро соскочил вниз.
Оказывается, ветка сухая с листьями от старой маскировки упала; я ее палочкой вытащил, рукой нельзя было: стрелял, собака. Вскочил обратно в танк и дал им жару! Мой башнер только успевал заряжать пушку. Подбил еще один танк. По другому бил, а его мой снаряд не брал. Оказалось, что это "тигр". Но и его потом подбили специальным снарядом. Жаль, что у меня их не было, а то бы я его расчихвостил. Бой длился пять часов. За все это время мы подбили вместе с артиллеристами 21 немецкий танк, из них было 3 "тигра".
К вечеру, когда все немного стихло, нам привезли обед, а мы про него совсем забыли. Хотелось страшно пить; у меня даже верхняя рубашка была мокрая…"
Написанное карандашом и сложенное треугольником фронтовое письмо… Его невозможно читать без волнения. Наверное, если бы собрать все эти драгоценные треугольники того времени, то получилась бы потрясающая эпистолярная эпопея. Сколько мужества, непреклонной веры в победу, ненависти и презрения к развязавшему войну фашизму встает за простыми строками, написанными рукой старшего брата!
В те дни, когда наша дивизия, закончив наступление, была отведена на отдых, Лева все еще участвовал в боях. Сохранилась его открыточка, написанная в августе, всего несколько строк: "…Все-таки я каким-то чудом еще жив и здоров и ничем не болею. Ваши письма, как я уже вам писал, получил. Нам вороны с крестами тоже очень сильно пакостят. Во много раз больше вашего. От них сильнее всего и достается. В последний раз (позавчера) осколком маленьким разорвало локоть у гимнастерки. Теперь и я уже ко всему привык, как и Борис. Только ведь наше дело много тяжелее, чем у него. Я не знаю только как, но мне пока что везет. В машине насквозь пробиты два опорных катка, надтрансмиссионный люк и есть одна вмятина на башне. Пострадал, кроме всего, мой комбинезон. От него остались только клочки. Его разорвало осколками при бомбежке. Как видите, особенного ничего нет. Теперь бы только еще дальше прогнать фрицев. Сегодня буду писать всем письма. Напишу и Борису. Он где-то рядом и, наверное, тоже здорово воюет…"
