– Но где же настоятельница? – нетерпеливо спросила матушка. – Я ведь сказала, сестра, что нас здесь ждут.
Сестра Анна, не отвечая, поклонилась и вышла. Матушка сжала губы, и я поняла, что она крайне недовольна тем, как нас здесь встречают.
В комнате, куда нас привели, стояло два деревянных стола. Один довольно большой, рядом – табуретка. Другой, узкий, был придвинут к стене. Мне бросилось в глаза, что пол недавно вымыли, да и стены чистые, ни единого пятнышка. Монастырь, куда мы приехали, был, возможно, скромным и небогатым, но содержался сестрами образцово.
– Как твоя щека? – спросила матушка. Она приподняла ткань, которой я зажимала рану, и внимательно все осмотрела. – Кровь больше не течет. Еще болит?
– Нет, – солгала я.
На узком столе, придвинутом к стене, я заметила какую-то книгу и от нечего делать решила полистать ее. На кожаной обложке красовался портрет белобородого человека в рясе и с деревянным посохом, почти такой же, как тот, что висел в первом помещении, но гораздо более отчетливый. В лице мужчины сияла некая блаженная гордость, на коричневой мантии видна была каждая складочка, а в небе над головой клубились облака – и все это было изображено сочными, яркими красками. Портрет обрамляли тоненькие, переплетенные между собой веточки с узкими и продолговатыми зелеными листочками. С величайшей осторожностью я раскрыла книгу. Она была на латыни, но я изучала этот язык с восьмилетнего возраста. «Житие святого Бенедикта Нурсийского» – было написано на титульном листе. И внизу годы жизни: «480–547 от Рождества Христова». Под цифрами – изображение ворона с куском хлеба в клюве. Я перевернула страницу. На следующей на самом верху был нарисован мальчик в римской тунике. Я стала читать о том, что святой Бенедикт родился в состоятельной семье, но решил отказаться от богатства и покинул город, в котором родился и жил с самого детства. На следующем развороте он был уже изображен в окружении высоких гор.
Я так увлеклась чтением, что даже не заметила, как ко мне подошла матушка.
– А-а, святой Бенедикт, основатель ордена, – сказала она. Палец ее осторожно провел по полям – каждая страница была украшена орнаментом из веточек с листьями. – А оливковые ветви – это символ ордена… До чего же они красивы.
Я оторвалась от книги, внезапно осознав, что во мне только что впервые с мая прошлого года, когда я оказалась при дворе короля Генриха VIII, в этом вертепе разврата, вновь проснулась с детства присущая мне искренняя любознательность. Но что было тому причиной? Может, яростная буря, бушующая за этими стенами, унесла с собой мою вялость и апатию? Или меня воскресили к новой жизни скромная, бедная обитель и поразительная красота этой драгоценной книги?
Дверь открылась. В комнату вошла женщина. Она была гораздо моложе первой монахини, с виду ровесница моей матери. Широкие скулы, резкие черты лица.
– Я здешняя настоятельница, сестра Филиппа Джонис, – представилась она.
Матушка бросилась к настоятельнице, упала перед ней на одно колено, схватила руку для поцелуя. В этом не было никакой театральности. Я знала, что в Испании главам таких вот святых обителей принято оказывать самое глубочайшее почтение. Однако английская настоятельница удивленно округлила глаза, увидев перед собой распростертую матушку.
– Сожалею о произошедшем с вами несчастном случае, – сказала она, высвобождая руку. – Все члены ордена Святого Бенедикта твердо придерживаются правил странноприимства. Вам будет предоставлено отдельное помещение, чтобы вы могли отдохнуть, прежде чем возобновите свое путешествие.
– Но мы прибыли сюда, чтобы увидеть сестру Элизабет Бартон, – пролепетала матушка. – Мы договорились об этом заранее. Я согласовала наш визит с доктором Бокингом еще в Стаффордском замке.
Я удивленно смотрела на нее. Мне казалось, что наша поездка в монастырь была спонтанной, что решение о ней было принято в последнюю минуту в Кентербери или, на худой конец, в Лондоне. Теперь мне стало понятно, что лечебные ванны были только предлогом. А настоящая цель матушки – посещение монастыря Святого Гроба Господня. И неспроста, ох неспроста она сегодня не взяла с собой слуг.
– Мне об этом не известно, а здесь у нас ничего не происходит без моего ведома и одобрения, – сказала настоятельница.
Получив такой отпор, большинство людей растерялись бы и отступили. Но только не Изабелла Стаффорд.
– Доктор Бокинг, монах, который, как я понимаю, является духовным наставником сестры Элизабет, любезно прислал мне письмо, где давалось разрешение на этот визит, – заявила она. – Я бы непременно захватила письмо с собой в качестве доказательства, однако никак не предполагала, что супруге сэра Ричарда Стаффорда и фрейлине английской королевы могут не поверить на слово.
Настоятельница крепкими пальцами сжала кожаный пояс на своем облачении.
– Здесь у нас не королевский двор, а монастырь. Сестра Элизабет – член нашей общины. В монастыре Святого Гроба Господня шесть монахинь. Всего шесть, понимаете? И у всех много работы – как духовного свойства, так и по хозяйству. Визиты мирян подрывают здоровье сестры Элизабет: «Какие виды на урожай в этом году?»; «Выйду ли я еще раз замуж?». Подобные вопросы кого угодно с ума сведут.
– Я прибыла сюда вовсе не для того, чтобы справляться об урожае, – резко возразила матушка.
– Тогда для чего же?
Матушка посмотрела на меня:
– Моей дочери в последнее время сильно нездоровится. И если бы я узнала, что делать… какое будущее ждет мою девочку…
– Мама, не надо, – в ужасе перебила ее я. – Ведь кузен Генри строго-настрого запретил нам иметь дело с предсказателями, особенно после того, как герцога Бекингема…
– Помолчи, – оборвала меня матушка. – Это не одно и то же.
В дверь постучали, в комнату снова вошла сестра Анна.
– Сестра Элизабет просит передать, что она хочет видеть девушку по имени Джоанна, – пролепетала старушка.
– Ты рассказала ей о наших гостях? – строго спросила настоятельница.
Сестра Анна отрицательно покачала головой. Монахини переглянулись. Обе были явно озадачены.
Но матушка ничего не заметила.
– Вот видите! – торжествующе заявила она. – Прошу вас, немедленно проводите нас к сестре Элизабет!
Сестра Анна склонила голову:
– Простите меня, леди Стаффорд, но сестра Элизабет сказала, что собирается побеседовать с Джоанной с глазу на глаз. И то лишь в том случае, если девушка сама захочет этого, по своей доброй воле, а не по принуждению.
– Но я совсем не хочу ее видеть, – запротестовала я.
Мать взяла меня за плечи. Лицо ее пылало. Я боялась, что она сейчас расплачется.
– Хуана, прошу тебя, ты должна пойти к ней. Рог favor[4]. Ты лишь спроси у нее, что нам делать дальше. У сестры Элизабет особый дар, она умеет видеть будущее. Только она может дать нам правильный совет. Доченька, пойми, у меня нет больше сил бороться с этим ужасом самой. Совершенно не осталось никаких сил.
Я прежде и не предполагала, насколько матушку тревожил мой духовный недуг. Видно было, что она по-настоящему страдает, и сердце мое преисполнилось раскаяния.
«Хорошо, – решила я, – будь по-твоему: я пойду к этой странной молодой монахине. Но визит мой долго не продлится, вопросов у меня к сестре Элизабет совсем немного».
Еще о чем-то пару минут пошептавшись с сестрой Анной, настоятельница жестом пригласила меня следовать за ней.
Филиппа Джонис довела меня обратно до входных дверей, а потом мы пошли по другому, едва освещенному коридору. Шагая за настоятельницей, я смотрела ей в спину и думала о том, насколько все-таки движения этой женщины гармоничны и грациозны, как она не похожа на дам моего круга. Движения монахини не были рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе внимание мужчины, вызвать его восхищение, возбудить в нем желание. Ее грация рождалась чистотой и простотой, а каждый жест был предельно рационален.
Еще я думала, о чем буду говорить с сестрой Элизабет Бартон и как мне лучше вести себя, чтобы не нарушить приказ лорда Генри Стаффорда, моего кузена и главы нашего семейства. Дело в том, что основанием для ареста моего дяди, герцога Бекингема, послужило сильно искаженное – поскольку оно постоянно передавалось из уст в уста – пророчество одного бродячего нищенствующего монаха. На суде дядюшке предъявили обвинения в государственной измене, якобы он в нарушение всех законов хотел узнать будущее: долго ли осталось жить Генриху VIII и будут ли у него законные наследники. Разумеется, судьи утверждали, что Бекингем интересовался этим не из простого любопытства, но чтобы организовать заговор с целью самому захватить трон. В результате дядюшку казнили, так что не стоит удивляться, что осторожный и осмотрительный Генри, его сын и мой двоюродный брат, не уставал повторять: впредь никогда и ни при каких обстоятельствах ни один из членов нашего семейства не должен иметь никаких дел с любыми пророчествами. И кстати, мой отец был полностью согласен с племянником. Не в пример своей супруге он почему-то всегда испытывал необъяснимую неприязнь и даже отвращение ко всякого рода провидцам, пророкам и предсказателям, равно как и к ведуньям, колдунам, магам и чародеям. Впрочем, от матушки моей он отличался не только этим.
