Вошел граф и, очутившись в темноте, разразился грубой бранью. С ним был какой-то другой сеньор, которого он прямо провел в свою комнату.
Наконец Батист зажег огонь, но, к счастью, сеньоры были в таком возбужденном состоянии, что не обращали никакого внимания на то, что делалось в другой комнате. Они громко разговаривали между собой и в резких выражениях бранили короля, который заставил их ждать до полуночи в церкви, а потом велел сказать им через ненавистного выскочку Бонниве, что он не будет говорить с ними до тех пор, пока не будут ему выданы из их провинций соучастники бурбонского заговора.
– Разве мы сделались слугами и подданными этого высокомерного Валуа! – воскликнул с яростью граф Шатобриан. – Разве он не заслуживает, чтобы мы нарушили ленную клятву, так как он превышает права ленного государя! Я держусь того мнения, что мы, бретонцы, должны с наступлением завтрашнего дня отправиться в Ренн, а вы, все нормандские сеньоры, – в Руан; оттуда мы пошлем сказать Франциску, через наших сенешалей, что если он не смирит свою непомерную гордость, то пусть не рассчитывает на нашу верность.
– Я не знаю, насколько это будет полезно для Нормандии! – сказал другой сеньор, маленький щеголеватый человек, который вместе с графом ходил взад и вперед по комнате. – К несчастью, мой тесть слишком замешан в этом деле; если я буду отстаивать права провинции и заслужу немилость короля, то могу погубить старика.
– Вы, кажется, также старались довести до сведения короля о бурбонском заговоре! Дай Бог, чтобы вам не пришлось раскаяться в этом!.. Чем же он выказал вам свою благодарность?
– Он, кажется, считает это не более как исполнением обязанности ленного сеньора! Мне даже не дано было разрешения войти в темницу графа Валлье; моя жена будет очень огорчена этим. Впрочем, вашей жене предстоит такое же душевное горе; я слышал, что ее брат Лотрек едет сюда и подвергнется строгому допросу… Мы должны поступать крайне осторожно, потому что король задается широкими планами: а вы знаете, что он подобно Людовику XI крайне неразборчив в выборе средств и с помощью Дюпра захватит в свои руки парижский парламент, который и без того пользуется всяким случаем, чтобы урезать наши права.
– Какое нам дело до Парижа! – возразил Шатобриан. – Разве у нас нет своих парламентов! Мы главным образом должны принять меры, чтобы эти королевские прислужники не сели нам на шею. Вы напрасно ожидаете, Брезе, каких-то благ от Валуа. Что они такое? Бедные рыцари, случайно взведенные на престол вследствие прекращения королевского рода! Как безумно поступила ты, Анна Бретонская, выйдя замуж за Людовика! Ты принесла нас, бретонцев, в приданое этому лживому королевскому дому и отдала кроткую Клавдию высокомерному Франциску, который не умеет ценить ни своей жены, ни твоей наследственной Бретони! Не в тысячу ли раз было бы лучше, если бы мы сохранили свою самостоятельность или присоединились к Англии?..
– Нет, Шатобриан! Это было бы изменой относительно Франции!
– Франция! Что такое Франция? Уж не этот ли сброд людей, которых возвышает Валуа на нашу гибель? Во имя этой же Франции мало-помалу уничтожают наши права!.. Бедный Лотрек! Неужели он должен погибнуть!
– Через него Франциск потерял целое войско и страну, которую считал своим наследственным достоянием, – ответил Брезе.
– Он не виноват, если счастье изменило ему! Лотрек не трус; в его жилах течет кровь Фуа; я убежден, что он не сробеет перед Франциском. Тем не менее, мы должны приготовиться к борьбе; горькая необходимость принуждает нас к этому…
– Мы об этом еще переговорим. Покойной ночи, граф!..
Между тем Батист совсем забыл о своем госте; он приготовил на ночь большой бокал вина для своего господина и, поставив его на стол, подошел к своей постели, чтобы стряхнуть одеяла. При этом, разумеется, он нашел Флорио и так как вовсе не ожидал ничего подобного и вообще не отличался быстротой соображения, то дело не обошлось без возгласа и разных вопросов со стороны бретонца. К несчастью, это случилось в то время, когда граф провожал своего приятеля через комнату Батиста в единственную переднюю, выходившую на лестницу; граф увидел Флорио и бросился к нему с крепкой бранью. Итальянец вскочил на ноги и в коротких словах старался объяснить свое присутствие в комнате Батиста. Но, прежде чем он успел кончить свою фразу, Брезе с испугом шепнул графу:
– Этот плут подслушал нас!
– Велика беда! – возразил граф. – То, что мы говорим, может слушать весь свет!
– Ведь это слуга адмирала Бонниве! Я знаю его в лицо.
– Как! И он осмелился!.. – громко вскрикнул граф, поспешно подходя к столу, на котором лежали разные вещи. – Где мой кнут?
Флорио, пользуясь этим моментом, бросился к двери и исчез прежде, чем сеньоры и Батист успели выбежать со свечой в переднюю. Итальянец отличался редкой настойчивостью в преследовании своих целей. Он сообразил, что теперь, когда его узнали, вряд ли когда-нибудь представится ему такой удобный случай для выполнения данного поручения, и потому решил во что бы то ни стало остаться в доме, в том расчете, что здесь всего менее станут искать его. Передняя, как почти во всех домах того времени, состояла из открытой галереи, окружавшей весь дом. Вместо того чтобы сбежать по лестнице во двор, Флорио остался в галерее и, свернув за угол, прижался к простенку. Расчет его оказался верным. Преследователи прямо устремились к лестнице и спустились по ней. Флорио выждал, когда они скрылись за поворотом крыльца, и проскользнул назад в комнату Батиста через настежь отворенную дверь. Здесь он поспешно подошел к столу, где стоял приготовленный бокал с вином, взял его ощупью одной рукой, а другой вынул из своей куртки небольшую склянку, откупорил ее зубами и вылил из нее всю жидкость в бокал, который опять поставил на стол. Затем он начал шарить по комнате, стараясь найти место, где ему спрятаться. Он выбрал его еще лежа на постели Батиста. Это был правый угол при входе, где была протянута занавесь из саржи для предохранения за нею платьев от пыли. Но тут Флорио наткнулся на стул и, упав на землю, выронил пустую склянку из рук. Отыскивая ее в темноте, он услышал голос графа, который возвращался домой с Батистом. Флорио ничего не оставалось, как бросить поиски и поспешно скрыться за занавесью.
Граф был в сильном гневе и наказал своего слугу чувствительным ударом кнута. Батист равнодушно перенес его и молча стал приготовлять постель своему господину. Граф сердито сорвал с себя платье и, проходя мимо стола, взял бокал и более чем наполовину выпил его. В этот момент Батист всей тяжестью своего тела наступил на склянку и раздавил ее.
– Это что такое? – воскликнул граф, ставя бокал на стол.
– Не знаю, – ответил слуга в смущении, поднимая осколки.
Граф выхватил у него из рук кусочек стекла и, разглядывая его при свете лампы, увидел на нем какую-то вязкую жидкость. Он понюхал ее, затем бокал, и, по-видимому, в голове его блеснула какая-то мысль. Подозвав Батиста, он пристально вглядывался в его лицо несколько минут. Тот стоял равнодушно, не моргнув глазом.
– Выпей все до дна, – сказал граф, подавая ему бокал.
Батист, ничего не понимая, с удовольствием выпил вино до последней капли.
Граф молча лег на постель. Батист снес лампу в его комнату, заслонил ее креслом и сам отправился на покой. Несколько минут спустя в обеих комнатах наступила мертвая тишина, и Флорио мог убедиться, что сонный напиток, привезенный им из Рима, оказывает свое действие и на сильно возбужденных людей. Когда захрапел Батист, сначала тихо, а потом все громче и громче, Флорио вышел из своей засады, снял с себя башмаки и поставил их в передней у дверей, прокрался в комнату графа. Четверть часа стоял он неподвижно у порога и с напряженным вниманием прислушивался к дыханию спящего; наконец, убедившись, что с этой стороны ему опасаться нечего, подошел к постели.
Но чем дольше Флорио приглядывался и рассматривал спящего графа со всех сторон, тем недовольнее становилось его лицо. Он рассчитывал, что половина кольца надета на шее графа и прикреплена цепочкой. Но на обнаженной, обросшей темными волосами груди сеньора не видно было ни цепочки, ни кольца. Нужна была немалая доля решимости, чтобы подойти к изголовью и близко рассмотреть это бледное лицо с высоким лбом, широкими висками и отброшенными назад черными жидкими волосами. Что-то угрожающее было в орлином заостренном носе бретонского сеньора, в нервном подергивании лица и в его худощавой руке, протянутой на одеяле, с напряженными жилами и крепко стиснутым кулаком, который как будто готовился нанести удар. Но это не могло удержать Флорио; он знал, что трудится для короля и что в случае удачи его ожидает большая награда. Он наклонился над спящим и поднял руку над его лицом, чтобы убедиться, насколько сохранилась в нем чувствительность. Но граф, лежа на спине, спал так же спокойно, как и прежде. Флорио быстро отвернул у него ворот рубашки с правой стороны и увидел, к величайшей своей радости, шелковый шнурок; не теряя ни секунды, он с той же поспешностью открыл рубашку с левой стороны; тут у беспокойно бьющегося сердца висела половина кольца. Против всякого ожидания вместо цепочки оказался шелковый шнурок, и потому Флорио мог без труда перерезать его и овладеть кольцом. Но это не входило в его планы, потому что граф на следующее утро мог заметить потерю кольца и принять меры, чтобы никто не мог воспользоваться находкой. Верный слуга адмирала не поддался искушению и хотел в точности исполнить возложенное на него поручение. Он вынул из кармана небольшой кусок воска, осторожно притянул к себе за шнурок половину кольца и тщательно облепил ее воском со всех сторон, чтобы снять по возможности верный снимок. Это был самый трудный момент для Флорио; он должен был низко наклониться над спящим и чувствовал его дыхание на своем лбу. Вынимая поспешно кольцо из воска, он невольно вздрогнул, так как ему померещилось, что граф смотрит на него, и при этом довольно сильно потянул к себе шнурок. Граф быстро поднял руку, сначала схватил себя за грудь, потом за руку Флорио; глаза его наполовину открылись. У итальянца замерло сердце от испуга; он не шевельнулся – малейшее движение с его стороны могло окончательно разбудить спящего. Благодаря этому граф через секунду опять заснул крепким сном; глаза его закрылись, крепко вцепившиеся пальцы ослабли и выпустили руку Флорио. Верный слуга, едва не сделавшийся жертвой своей смелости, опять почувствовал себя на свободе. Тихонько ступая нога за ногу, он пробрался в комнату Батиста и вышел в переднюю. Здесь он бережно спрятал восковой слепок, который держал в левой руке, и вытер пот, выступивший у него на лбу от страха. Ему показалось, что он слышит шорох в комнате Батиста, но теперь это не особенно встревожило его, так как он считал себя вне опасности. Сойдя поспешно с лестницы, он без труда отодвинул засов, которым была заперта наружная дверь, и стал прислушиваться, но на лестнице и в комнатах наверху была мертвая тишина.
