– Да нету ее, дома не ночевала. Гуляет где-то.

Новость была не самой приятной и слегка резанула по душе мелкими острыми коготками.

– И на работу с утра не вышла, тут уж приходили какие-то пидоры из ЖЭКа. Наверное, увольняться будет. Тем более, все равно не платят – так и пошли на хрен. Ты-то получил диплом? Учти, что документ без обмывания считается недействительным!

– Вечером будут вручать. Слушай, может с ней что-то случилось?

– Что с ней случится? Молодая баба, ночь не ночует – то и случилось!

Боря в чужую трепетную любовь вникал слабо. И трещал о своем, заветном:

– Я ей говорю: давай я тебя нарисую – как ты работаешь. В платке и с метлой в руках. Классно бы было, да? Нет, говорит, все будут думать, что я на это помело сейчас сяду и полечу. Лучше пусть будет за пианино. А у меня пианино не получается. Как вспомню, как мы его тащили, – полная жопа. Кисточка из рук падает…

– Ладно, счастливо, я потом еще позвоню.

Настроение поменялось на диаметрально противоположное. Хотя к хозяину это, конечно, не имело никакого отношения.

Савичев проводил нас тепло, но с заметным облегчением.

Я почему-то думал, что он скажет что-нибудь вроде: «Будете в Москве – заходите» и распахнет прощальные объятья. Но маэстро ограничился коротким пожеланием удачи.

Мы, поеживаясь, вышли на снег и ветер.

– Ну что, куда теперь? – поинтересовался я.

– Что-что… Спит!

– ?!

– Стоян спит. У него ночью были съемки. Он отдыхает. Надо звонить часа через два.

– А ты с кем общался?

– Раздолбай какой-то. Охранник. Я его спросил: «Простите, а с кем я разговариваю?» Он говорит: «Охрана».

– И что теперь будем делать?

– Что-что… Походим, погуляем по городу. У Савичева-то весь день неудобно торчать. Пошли, на других москвичей посмотрим.

МОСКВИЧИ

Утренняя столица была буквально насыщена деловой активностью. По крайней мере, городской центр, в котором мы заинтересованно крутились.

Гудящие потоки машин убегали за недальний горизонт. Уличные ларьки без перебоя отпускали пиво и сигареты. Народ целеустремленно растекался строить светлое капиталистическое завтра.

Через каждые пять шагов внимание прохожих должны были привлекать звонкие ударные таблички и вывески типа «Представительство всемирного торгово-финансового банка», «Европейское лесопромышленное объединение», «Банк такой-то и сякой-то», «Крупнейшая российско-американская компания. Квартира 8, два звонка, спросить Мишу».

Часть надписей была сделана от руки. Некоторые – с грамматическими ошибками. Что, конечно, слегка принижало объявленный мировой и европейский уровень.

Любой квадратный метр полезной нежилой площади использовался для развития коммерции.

Бывшие котельные обзывались офисами. Подвалы торговали крупным и мелким оптом. В дореволюционных домах после капремонта шахту лифта нередко приделывают снаружи. Табличка на одном из таких лифтов гласила: «Обмен валюты. Вход с подъезда».

Я вообще убежден, что когда-нибудь именно в нашей стране обязательно напишут гимн вывеске. С торжественной сладкоголосой мелодией и абсолютно незабвенными словами. Вроде классических образцов: «Окраска бровей, ресниц, кожаных пальто», «Кафе-распивочная «Вечный зов» или «Всероссийское общество слепых. Магазин «Рассвет».

Чтобы согреться и убить время, мы сели в полупустой троллейбус. Теперь морозная столица красовалась за окнами.

Мелькнул завлекательный рекламный плакат «Полтонны навоза каждому! Только в садоводческом центре «Мир увлечений». Проплыло солидное здание финансовой организации с чисто дамским названием «Лесбанк».

Получалось что-то вроде неспешной обзорной экскурсии.

Троллейбус степенно проехал Лубянскую площадь с большим центральным зданием бывшего КГБ. Раньше перед ним стоял знаменитый памятник пламенному революционеру Дзержинскому. Сейчас памятник убрали подальше от греха и широкой демократической общественности.

В новой России привычно расчищали место для новых героев.

Дабы поддержать вялотекущий разговор, я поведал Сереже историю, услышанную во Владивостоке. Тоже про бронзового Железного Феликса.

Рассказывал представитель неистребимой провинциальной интеллигенции, активный член местного художественного фонда.

В начале семидесятых годов к ним в фонд поступил заказ из краевого управления госбезопасности. Чекисты перебирались в новое, специально выстроенное здание, где в просторном вестибюле предполагалось выставить громадный бронзовый бюст первого председателя ВЧК. Как символ чистых рук и горячего сердца.

Прежнее гипсовое воплощение хозяев уже не устраивало. Торжественное открытие было приурочено к тогдашнему всенародному празднику 7-го ноября.

Худфондовцы с энтузиазмом взялись за дело.

Бюсты революционных вождей не требовали особого напряга творческой мысли, зато вполне прилично оплачивались. Но вышла маленькая неувязка.

Свежесработанная бронза долго не тускнеет. Ее надо покрывать специальной мастикой. Запасы которой, к сожалению, в фонде были исчерпаны. А сияющего, как надраенный пятак, Дзержинского могли при приемке забраковать.

Пришлось вспомнить старинный рецепт. Бронзовые изделия приобретают благородный темный оттенок после интенсивной обработки обычной мочой.

Бюст срочно переволокли в мужской туалет. Среди сотрудников распространили устную, строго секретную (чтоб, не дай Бог, не просочилась за стены) директиву. В смысле – ни капли ценного продукта мимо нужного объекта.

Через неделю изделие приобрело необходимый товарный вид. Чекисты на радостях даже не затянули с оплатой. Что было, конечно, большим культурным событием местного масштаба.

Откатавшись намеченное время, мы вышли перекурить и продолжить движение в пешем строю. Мороз явно усиливался. Пронзительный холодный ветер выбивал слезу не хуже любовного мексиканского сериала.

– Ну что, пора уже и позвонить – заметил Сережа.

Я заковылял было в нужном направлении.

– Ты куда это? – удивился Красовский.

– Вон же автомат.