Отсюда, с самой высокой точки императорских садов, находящейся на одном уровне с фундаментами дворца, вся западная часть столицы — да что там, весь город! — была видна как на ладони, и Ильяс, сама того не заметив, начала представлять себя предводителем заговорщиков, разрабатывающим планы свержения императора самым бескровным и быстрым способом. Помимо захвата дворца надлежало привлечь на свою сторону либо запереть в порту команды боевых джилл. Занять помещения таможенной службы, окружить район проживания сочейросов и…

Увлеченная расстановкой отрядов атакующих, она не заметила, как из стриженых кустов акации вынырнули трое «охотников», и очнулась, лишь когда самый высокий из них, наряженный крокодилом, радостно воскликнул:

— Обезьянка, братцы! Да премиленькая! Обезьянка-малышка, плати выкуп, а не то мы тебя съедим!

— О, Нгура Заступница, помоги мне! — пробормотала девушка, пятясь и озираясь по сторонам.

Сомнительного свойства игра эта никогда ей не нравилась, хотя и Нганья, и Дадават, не говоря уже об оксарах, находили ее очень даже забавной. Суть ее сводилась к тому, что тройки «хищников» подкарауливали «дичь» и взимали с нее выкуп. «Охотниками» при желании становилась и «дичь», ловившая, соответственно, одинокого «хищника» с теми же целями. Среди знакомых или просто добропорядочных оксаров и форани выкупом могло быть что угодно: приглашение на обед или ужин, только что купленный или выигранный амулет, угощение «охотников» у ближайшей палатки каким-нибудь веселящим душу напитком или поцелуй. Хуже приходилось «дичи», ежели она попадала в лапы подвыпивших шутников, полагавших, что личины освобождают их от соблюдения правил приличия. Историями о встречах с подобного сорта «охотниками» матери имели обыкновение пугать детей, и Ильяс на собственном опыте убедилась, что возникли эти истории не на пустом месте.

Два года назад, будучи в наряде пумы и потому чувствуя себя особенно ловкой, быстрой, бесстрашной и, разумеется, неуловимой, она глупейшим образом попалась в руки «травоядным»: Кролику, Быку и Жирафу. На совершенно законном основании они потребовали с нее выкуп, и, очень может статься, девушка отделалась бы тремя серебряными дакками у палатки с напитками и даже обзавелась новыми товарищами, когда бы не страстное желание оставить «травоядных» с носом и уверенность в том, что ей удастся это сделать без особого труда. Уверенность же эта основывалась на том, что Ильяс отлично знала находящийся на третьей террасе садов зеленый лабиринт и полагала, достигнув его, оказаться в полной безопасности.

Укусив Быка, подставив подножку Кролику, она ринулась со всех ног к лабиринту и укрылась там в одном о-очень укромном местечке под склонявшимися до земли ветвями скорбящей вишни. Забравшись в некое подобие зеленого шатра, она от души посмеивалась над незадачливыми «травоядными», имевшими наглость требовать выкуп с пумы, как вдруг полог веток раздвинулся и в ее убежище вломился Жираф Ильяс кинулась от него прочь и наткнулась на Кролика, лезущего в зеленый шатер с противоположной стороны. Ткнула парню кулаком под дых, тот грохнулся наземь, но в последний момент успел-таки поймать ускользавшую жертву за лодыжку.

Придя в ярость, оттого что уловка ее не удалась, юная форани начала визжать, царапаться и драться, как настоящая пума, попавшая в охотничьи сети, и тем окончательно вывела из себя «травоядных» Три взрослых взбешенных парня пошушукались между собой и взяли с нее весьма неожиданный выкуп, о котором она по сию пору не могла вспомнить без дрожи и смущения.

Двое «травоядных», привязав ее поднятые руки над головой к стволу скорбящей вишни и замотав рот сильно надушенным платком, ушли из зеленого шатра, а Кролик, задрав на Ильяс серую бархатную блузку, начал неспешно ласкать груди девушки. Она брыкалась и лягалась, пока он не пригрозил снять с нее шаровары и взяться за дело всерьез. Ильяс не поверила. Она была форани — солью земли, хозяйкой жизни — и, только ощутив ладонь Кролика у себя между бедрами, поняла, что здесь и сейчас она всего лишь беспомощная девчонка, прогневившая трех сильных, здоровых парней, которые вольны делать с ней все, что им заблагорассудится. И, дабы избежать худшего, она позволила Кролику развлекаться с ее грудями. А потом ему вздумалось поцеловать ее, и она, естественно, не решилась кричать и звать на помощь. Более того, испытав странное томление, сама начала целовать его требовательные, жесткие губы. И уже не возражала, когда Кролик принялся ласкать языком напрягшиеся изюминки ее сосков. Сначала он касался их нежно-нежно, затем взял в рот один сосок, другой и начал посасывать и покусывать так умело, что груди мгновенно набухли и отчаянно заныли.

«Травоядные» не сняли с нее закрывавшую верхнюю часть лица маску, и, может быть, поэтому ей легче было принимать ласки Кролика, заставившего Ильяс постанывать и покряхтывать, ощущая закипавшую между бедрами влагу. Ее тело предало свою хозяйку. Оно жаждало прикосновений бесстыжего Кролика везде-везде, и девушка не почувствовала ничего, кроме облегчения, когда парень начал гладить ее ноги, спустил шаровары и его пальцы проникли в заповедный грот.

Он был умелым любовником, этот Кролик-весельчак, и к тому времени, как под скорбящую вишню вернулись его товарищи, уже дважды довел Ильяс до пика наслаждения, «ничуть не попортив товар». Он даже отвязал ее от дерева, ибо в этом исчезла необходимость. Оба они, голые и донельзя довольные друг другом, мирно сидели на траве и продолжали болтать как ни в чем не бывало, даже когда Бык с Жирафом ввалились в зеленый шатер с калебасой фруктовой водки и кульком завернутых в лист тилилобы заедок. И таково было потрясение Ильяс, что она, ничуть не смущаясь своей наготы, пила и ела с ними, и один Великий Дух знает, чем бы все это кончилось, если бы Кролик не увел в конце концов своих изумленных приятелей восвояси, уверив их, что взял с нее выкуп за всех троих и позднее они получат с него причитающуюся им долю.

Она хорошо запомнила лицо Кролика, потерявшего свою маску в результате борьбы и не позаботившегося надеть ее снова, и даже одно время тщетно пыталась разыскать его. Ибо хотела вновь и вновь ощущать его поцелуи и прикосновения. Но вместе с тем Ильяс отчетливо понимала, что, окажись на месте Кролика кто-нибудь другой или будь он сам в тот день в менее благодушном настроении, все могло бы кончиться совсем иначе. Тем более что сочейросы в императорские сады в канун праздников не допускались и она сама неоднократно слышала в сумеречных аллеях визгливые призывы о помощи, отзываться на которые желающих не находилось. Это было далеко не безопасно, ибо кричать могли не только жертвы, но и «охотники», приманивающие добычу, поскольку охотились не только молодые оксары на юных форани, но и мужчины на женщин, женщины на мужчин, мужчины на мужчин и женщины на женщин…

— Не пугайся, обезьянка, мы всего лишь поиграем твоими орешками и чуть-чуть расширим дупло твоего древа, исполнив при этом все-все твои самые заветные желания, — вторил Крокодилу Тигр, явно готовясь броситься за Ильяс в погоню, как только та пустится наутек.

— Мы прочистим все три твоих дупла, миленькая обезьянка, — ласково пообещал Волк, и девушка поняла, что от этих «хищников» пощады ждать не приходится. Она стремительно развернулась и со всех ног бросилась назад, в дальний конец аллеи, образованной стрижеными кустами акаций, сквозь которые мог бы пробиться разве что слон или носорог, ибо каждая ветка их была усыпана острейшими шипами величиной с палец. Бежать было бесполезно, эти трое успеют ее догнать, и тогда… тогда…

— Вай-ваг! Куда ты?.. Ага! — Едва не столкнувшийся с ней мужчина в маске леопарда выхватил из-под пятнистого саронга короткий обоюдоострый меч и негромко скомандовал: — Стоять!

«Вот! Вот оно, чудо, явленное мне Матерью Богов!» — думала Ильяс, выскакивая из аллеи и едва переводя дух. Она не желала видеть, что там произойдет у Волка, Тигра и Крокодила со столь удачно оказавшимся на ее пути Леопардом. Не желала что-либо кому-то объяснять и почти бессознательно кинулась вдоль длинного, заросшего белыми лилиями бассейна, дабы не потерять из виду Таанрета и его «птичник».