– А, Джинлык! Никак покупателя нашел? – Зепек приветственно поднял руку, мельком взглянул на Эвриха и указал куда-то за свою спину. – Можешь посмотреть на товар. Афарга, поди к свету!

Из темного угла трактира появилась тощая темнокожая девчонка в замурзанном травяном переднике, и за столиком, прервав игру, обернулись в её сторону. Смотреть, впрочем, было решительно не на что – замухрыга с надутыми губами разобиженного на весь мир ребенка выглядела точь-в-точь, как большинство здешних кочевниц, только ещё более жалко и затравленно. В отличие от мужчин, носивших затейливые прически со всевозможными украшениями, женщины стриглись наголо, оставляя ершик волос лишь по центру головы. Из-за отсутствия воды они совершали свой утренний туалет, натирая тело верблюжьим жиром. Пыль, оседая на этот жир, образовывала грязевую корку, и пахли ранталуки, айоги и прочие степняки весьма характерно, что, ясное дело, не прибавляло им привлекательности в глазах как имперцев, так и озерников, не говоря уже об Эврихе, который, подобно большинству своих соотечественников, питал неистребимое пристрастие к частым омовениям, за что его нередко дразнили чистюлей.

– Поди ближе! – скомандовал Зепек, и рабыня, не поднимая глаз, мелкими шажками приблизилась к игрокам. – А ты, белокожий, взгляни на её ошейник и назови свою цену.

Подхватив со стола масляный светильник, Зепек поднялся во весь свой немалый рост и ткнул рабыню пальцем в подбородок, дабы та вздернула голову.

– Ну, полюбуйся! Да подойди ты ближе, взгляни повнимательней на эти камушки! Правда, недурны?

Обойдя стол, по которому вновь застучали костяные кубики, Эврих приблизился к рабыне. Один глаз у неё заплыл, длинная шея была в свежих царапинах, но вблизи девушка уже не казалась такой тощей и юной. Было ей лет восемнадцать, а то и двадцать. Рост средний, плечи широкие, подбородок круглый, с ямочкой, лицо вытянутое, что же до ошейника…

Эврих тихо ахнул. Начищенное бронзовое кольцо в два пальца шириной и в палец толщиной оказалось сплошным и украшено было россыпью полудрагоценных, плохо обработанных камней, среди которых он узнал нефрит, бирюзу и сердолик.

– Ну что, берешь? – нетерпеливо, с жадным блеском в глазах спросил Зепек.

– Эврих, одумайся! Что ты с ней будешь делать?! – простонал за спиной арранта Тартунг. – Камешки дрянь, да и не снять их с живого человека!

– Пожалуй, я… Куплю ее… – после некоторых колебаний произнес Эврих, так и не привыкший к тому, что в Нижнем мире людей можно покупать и продавать, точно одежду, коней, глиняные горшки, дерево или камень. – Однако денег у меня нет, и я могу предложить за эту девушку лишь вот это кольцо.

– Ух ты! – восхитился кто-то из игроков.

– Что ты делаешь, Эврих! – возмущенно воскликнул Тартунг.

– Смотри, аррант, не продешеви, – пробормотал Обрел – один из восседавших за игорным столом воинов Газахлара.

– Нет! Я не желаю менять ошейник с девкой на кольцо! Ежели хочешь её получить, заплати мне настоящими деньгами! – решительно заявил Зепек. – Я не знаю, сколько стоят эти камни. И сколько стоит твое кольцо. Но если я не смогу поставить его и участвовать в игре, зачем оно мне?

– Да ты что, Зепек?! Этот изумруд стоит дюжины девок с такими ошейниками! – попытался образумить его Джинлык. – Соглашайся, пока аррант не раздумал!

– Пусть заплатит серебряными дакками! – упрямо возразил ранталук. – Девку я хотя бы могу отдать на ночь за пару медяков, а что мне делать с кольцом?

– Ты же говорил, что голову ей отрежешь!

– И отрежу! Ранталуки слов на ветер не бросают! Ошейник без девки у меня бы уже сегодня купили!

– Послушай умных людей, обменяй свою Афаргу на перстень. Завтра в крепость приедут купцы из Мванааке, и ты получишь у них за него не меньше сотни дакков! – подал голос один из соплеменников Зепека, но упрямец лишь отрицательно мотнул головой.

– Не было случая, чтобы купцы не обманули меня! Я не желаю с ними торговаться. Пшла вон! – рявкнул он на рабыню и отвесил ей затрещину, от которой та кубарем покатилась в темноту.

– Кажется, я смогу помочь вам уладить это дело, – вкрадчиво произнес Серекан, поднимаясь из-за дальнего торца стола. – Я готов сыграть с вами, поставив против ошейника с девкой и перстня с изумрудом настоящие деньги.

Лицо ранталука просветлело.

– Вай-ваг! Наконец-то начнется крупная игра! – воскликнул кто-то из озерников, радостно потирая руки.

– Победитель получает все? – осведомился Зепек, вздымая бровь, и, вперив в Серекана испытующий взор, потребовал: – Покажи деньги!

Молодой воин высыпал из кожаного кошеля пяток маленьких блестящих цвангов и дюжины полторы массивных шестиугольных дакков.

Позабывшие о костях игроки затаили дыхание. Предстояла действительно крупная игра, такая, о которой долго ещё будут вспоминать в Озерной крепости. Столь долго, что, возможно, это событие станет заметной вехой в жизни поселка, подумал Эврих, представив, как впоследствии, вспоминая минувшие дни, Мамал, например, будет говорить Нтхаю: «Это случилось через год после Большой игры» – и оба будут мечтательно закатывать глаза, сладко жмуриться и с чудовищными преувеличениями толковать молодежи о незабвенных днях своей молодости, когда и солнце светило ярче, и девушки были не чета нынешним, и на кон ставили не позеленевшие чоги, а серебро, золото и драгоценные каменья неземной красоты.

– Мало! – презрительно процедил ранталук, глаза которого сияли, а лоб покрылся мелкими бисеринками пота.

– Имей совесть, Зепек! Ошейник твоей Афарги не стоит и половины этих денег! – попытался урезонить его более здравомыслящий соплеменник.

– А я говорю: мало!

Нехорошо улыбаясь, Серекан вытащил из лежащей у его ног сумы пару вытесанных из каменной соли кирпичей со сглаженными гранями и вызывающе поинтересовался:

– Этого, надеюсь, даже тебе будет достаточно? На Эвриха он не смотрел, но все понимали: в игру Серекан намерен вступить не из-за ошейника с паршивыми камешками, а ради изумруда Амаши. Как и прочие сопровождавшие Газахлара воины, он знал, каким образом попал к арранту перстень с чудесным камнем, и знание того, что прежде он украшал руку Душегуба, увеличивало его ценность в их глазах по меньшей мере вдвое.

– Я буду играть, – чуть заметно склонил голову Зепек.

– Ну, слава Великому Духу, снизошел! – хмыкнул над ухом арранта Тартунг, смирясь, по-видимому, с неизбежным.

Соляные кирпичи произвели на ранталука должное впечатление. Такие деньги в глазах здешних кочевников имели неизмеримо большую ценность, чем связки чогов, серебряные дакки и даже золотые цванги. Они являлись не только символом богатства, но были к тому же жизненно необходимы, и, возможно, если бы Серекан начал торг с них, ему не понадобилось бы полностью опустошать свой весьма, как выяснилось, вместительный кошель. За один такой брусок он мог бы купить на торжище двух, а то и трех буйволов…

– В сквор будете играть или в боть-боть?

– Нет! Будем метать кто больше, – заявил Зепек, к немалому удивлению и разочарованию любителей изощренных и вдумчивых игр.

– Каждый кидает три кости сразу или по одной, по очереди? – деловито обратился Серекан к арранту и ранталуку.

– По одной! – решил Зепек и гаркнул на весь трактир: – Хозяин, принеси ещё огня! Я не вижу даже собственных пальцев!

Пока шел торг, народу в помещении заметно прибыло, причем, прежде чем приступить к трапезе и возлияниям, каждый, конечно, пожелал узнать, зачем присутствующие сгрудились в дальнем конце зала. А услыхав о ставках в предстоящей игре, сочли своим долгом хотя бы одним глазком посмотреть на то, о чем завтра будет болтать все Торжище. Потому-то из-за плотной толпы, обступившей стол игроков, сделалось и впрямь темнее, так что требование ранталука принести огня было встречено одобрительным гулом.

Два притащенных хозяином трактира светильника установили посреди стола. Серекан перебрался поближе к ранталуку, для арранта освободили циновку напротив них, и Зепек, перекатывая на ладони три отобранных для игры кубика, спросил, кто намерен испытать свое счастье первым.