«Хорошо устроились! — со злобой подумал Юрий Афанасьевич, неожиданно ясно представивший, как врывается в Первый филиал МЦИМа и рубит из „зонкайзера“ охрану — от бедра, в упор, так что ни в одну реанимацию не примут! — Глупо было, вызволив Оторву, отдать им Гвоздя. И пускать на дно „Бриз“ — тоже глупо. Но люди вообще предпочитают обрывать у анчара[26] листья, в лучшем случае обламывать ветки, вместо того, чтобы выкорчевать поганое дерево с корнем, сжечь и пепел развеять по ветру, прикончив заодно тех, кто напитывает свои стрелы его ядом».

— Ты ведешь себя как ребенок, который топчет игрушки, не в силах отомстить настоящим обидчикам. Оставь взрывчатку нам. Мы найдем ей лучшее применение.

— Той, что вы найдете у Сан Ваныча, хватит вам за глаза и за уши. Кстати, это правда, что вы начинаете осваивать глубины? Ходят слухи…

— Шельф — колыбель, в которой Морской народ не останется долго. К тому же на мелководье мы слишком уязвимы.

— Ладно, подержи скутер. И позови своего випа, пусть будет поблизости.

— Не беспокойся, Долли не заставит себя ждать. Подумай, брат. — Рита сделала паузу и закончила, когда Радов, оставив ей скутер, устремился к корабельному днищу. — Еще не поздно начать жизнь заново. Из тебя вышел бы хороший ихтиандр. Мир людей не стоит того, чтобы сводить с ним счеты.

Извлекая пластиковую мину из «брюха», Юрий Афанасьевич думал о том, что разговоры о новой психорасе были преждевременны и он без труда находит общий язык с сестрой. Хотя со временем жизнь под водой, безусловно, превратит ихтиандров в совершенно не схожих с людьми существ. И, если прогнозы ученых оправдаются и таяние арктических льдов будет продолжаться такими же темпами, они рано или поздно заселят всю Землю. Ибо оттесненные разлившимися водами на вершины гор остатки человечества ненадолго переживут гибель нынешней цивилизации. А тем, кто окажется слишком живуч, Морской народ поможет расстаться с этой юдолью слез.

Создавая ихтиандров, метазоологи рассчитывали решить тем самым часть стоящих перед человечеством задач, но творения их, как водится, породили лишь новые проблемы. Ибо, как сказал бы Сан Ваныч, «всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые».[27] Стоило ли, не очистив человеческую душу от скверны, усовершенствовать ее оболочку? Впрочем, как знать, не облагородят ли новые мехи влитое в них старое вино?..

Вытащив из «горба» очередную мину, Радов прищелкнул ее вакуумной присоской к днищу «Бриза» и поплыл к скутеру за новой порцией взрывчатки. Поставленных им мин хватило бы, чтобы потопить сухогруз, грузоподъемностью 20 тысяч тонн. Удвоив их количество, он сделает подъем судна нерентабельным и хоть немного отведет душу.

— Ну что, решил? — обратилась к нему Рита, передавая отвязанные от скутера мины. — Подумай о детях и внуках, брат. Если они у тебя будут, им предстоит жить на тонущей Земле.

— Я рад, что повидался с тобой. Не собираются твои родичи перебираться в теплые края? Например, на Большой Барьерный?

— Ты же знаешь, о терморегуляции наших организмов метазоологи позаботились едва ли не в первую очередь. А из Балтийского в Коралловое море — путь не близкий. Два океана переплыть — это тебе не кот начхал. Да и зачем? Здесь мы родились, здесь и умрем к тому времени, когда Питер разделит участь Венеции и Александрии.

Поднимаясь к черной туше «Бриза», словно врезанной в мутно-светящееся старое зеркало, Юрий Афанасьевич хотел возразить Рите, что судьба этих городов не похожа на постигшее Питер бедствие, но не стал размениваться на мелочи. Венеция, спасением которой специально созданные итальянские и международные комитеты и общества начали заниматься после наводнения 1966 года, пала под натиском волн в 2018-м, так и не дождавшись подмоги и защиты. Участь медленно заливаемой поднимающимся морем Александрии была столь же печальна. Международный строительный концерн, добившийся у правительства Египта заказа на проведение работ по подъему поверхности стоявшего в дельте Нила пятимиллионного города методом глубинной инъекции, допустил ряд стратегических ошибок, в результате которых произошло спонтанное вспучивание и проседание многих участков земли, приведшее к разрушению и затоплению Александрии. Море уже разрушило Гарвич в Англии, Олинде в Бразилии, Амстердам и целый ряд других прибрежных городив, а ведь в течение первой четверти века уровень Мирового океана, вследствие глобального потепления климата, повысился всего на полметра. За вторую четверть века — почти на метр и продолжал расти…

Последняя мина плотно присосалась к обросшему морскими желудями днищу, когда Радов услышал в наушниках мерный рокот спущенных с «Бриза» скутеров. Связанный с гидрофоном сонар выявил наличие трех подводников и, не пытаясь разглядеть их в отбрасываемой судном тени, Юрий Афанасьевич устремился на глубину, к поджидавшей его Рите.

— Пора рвать когти. Они-таки засекли меня.

— Этого следовало ожидать. Ты копался со своими минами как беременная черепаха, и автоматическая служба слежения…

— Зови своего випа, через десять минут мои пласт-малышки сделают большой «Бум!», — прервал Радов сестру и повернул рычаг консервирования монгольфьера. Серебристое облако пузырьков рванулась к поверхности, скутер завибрировал, двигатель наращивал обороты, работая на холостом ходу.

— Не боишься погони? Хочешь, я натравлю на них Долли? — предложила Рита, вцепляясь в упряжь громадной акулоподобной твари, явившейся на ее зов из непроницаемо-темных глубин.

— Сейчас этим ребятам станет не до нас. Ну, разбегаемся? Будь здорова, сестра. Не поминай лихом!

— Будь здоров. Да, вот еще что! Давно хотела сказать, но все случай не выдавался. Быть может, тебе будет интересно узнать, что у тебя есть три племянника. И младшего я назвала в честь тебя — Юрием.

Повинуясь неслышимому Радовым приказу, вип вильнул серпообразным хвостом и ринулся прочь от «Бриза».

— Спасибо, Рита. Береги себя, — сказал Юрий Афанасьевич, посылая скутер в противоположном направлении. Теперь, когда с делами было покончено, ему оставалось выскочить через Северные ворота Дамбы в залив и отыскать там нанятый Стивеном Вайдегреном «Happy day».[28]

Выйдя из спальни, Виталий Иванович Решетников так долго мыл руки в ванной, что Снегин успел выпить рюмку водки, выкурить сигарету и налить врачу чашку кофе, до которого тот был большим охотником. Кофе стыло, Игорь Дмитриевич хмурился, глядя на сиявший в лучах полуденного солнца шпиль часовни Крестовоздвиженской церкви, а врач все не шел и не шел.

Наконец он появился на кухне, потянул огромным орлиным носом и командирским тоном велел:

— Отставить кофе! Задвинем по стопарю, дабы вывести из крови радионуклеиды, грусть-печаль и прочие ОВ! Не жмоться, Гарик, давай посуду поглубже и закусь потолще, гостья твоя скоро завтракать выйдет.

— А как же ваше сердце? — спросил Снегин, наливая Виталию Ивановичу стопку водки и зависая с универсальным ножом над консервными банками, купленными этой ночью.

— Стучит, проклятое. Мне уж давно в райских кушах прогулы ставят, жены с дочерью заждались, а оно всё стучит и стучит. — Он залпом выпил водку. С трудом умастил грузное тело на табурете, отломил корочку от буханки хлеба, понюхал и из правого глаза его выкатилась одинокая слеза. — Стучит и стучит, чтоб ему пусто было…

Виталию Ивановичу близилось к семидесяти. Лет тридцать назад он проводил в последний путь дочь, с рождения страдавшую пороком сердца, потом жену, за полгода, прошедших после смерти дочери, превратившуюся из цветущей женщины в дряхлую, немощную старуху. Лет через десять схоронил вторую жену и теперь доживал свой век один-одинешенек, как дуб из любимой им песни «Среди долины ровныя…».[29]