— О чем он поет? — спросила Эвридика, тронув его за руку.

Юрий Афанасьевич поднял голову и уставился на молодую женщину непонимающим взглядом. Подумал, что надо не расслабляться, а пойти приготовить заряды пластвзрывчатки, но вместо этого прислушался к пению Тертого.

«Попробуй-ка переведи это в двух словах!» — раздраженно подумал Радов, но, подняв глаза на Эвридику, понял, что она не ждет перевода. Что-то она уловила, о чем-то догадалась и пальцы положила на его руку, просто чтобы привлечь внимание. В поисках поддержки и ободрения, не сознавая, что нынче Четырехпалый сам нуждается в утешении и ободрении. Ибо от мироздания, давно рушившегося на его глазах, сегодня откололся очередной изрядный кусок, и в голову неустрашимого шаркмена в который уже раз закрался вопрос, надо ли продолжать жить в этом обреченном здании? И не таким уж вздорным и нелепым представилось ему вдруг предложение Риты стать ихтиандром.

До сумасшедшей вылазки ребят в город у него еще теплилась слабая надежда, что все можно отыграть назад. Доказать, что именно противозаконные происки МЦИМа вынудили их к ответным действиям, и восстановить хотя бы подобие справедливости. Наивная эта надежда развеялась, когда он заглянул в свежие интернетные новости. «Разгром террористами паба», «Взрыв бензозаправки — дело рук террористов из Морского корпуса», «Кровавая жатва. Убито 13 человек, из них 4 полицейских. 19 человек госпитализировано, пятеро — в тяжелом состоянии».

Все кончено, теперь любые ссылки на противоправные происки МЦИМа будут выглядеть детским лепетом. И если до этого у них могли найтись сочувствующие, если кто-то не верил в их виновность и кровожадность, то иллюзии эти рассеялись.

неожиданно донеслись до него слова Генкиной песни.

— То-то и оно, что по трупам! — хмуро сказал Сыч, изо всех сил убеждавший ребят не нарушать приказ Четырехпалого и все же чувствовавший себя виноватым в случившемся.

— Ну вот, опять достоевщина пошла! — сморщилась, как от стакана уксуса, Ворона. — Что же, нам надо было позволить себя повязать или пострелять? Я ведь не. говорю, будто мне нравится, что мы копам и подводникам шкуры попортили! Но явились-то за нами они!..

Юрий Афанасьевич склонил голову, разглядывая лежащие на его руке пальцы Эвридики. Он не желал участвовать в назревавшем споре, поскольку давно уже понял: если униженные и оскорбленные не могут рассчитывать на официальную помощь и защиту, значит, государство не в состоянии выполнить свое основное назначение — обеспечить общественный порядок, призванный оберегать жизнь, честь, здоровье и имущество своих граждан. Ощипанная, оскопленная и выпотрошенная Россия, в которой ему выпало родиться и жить, не умела и не хотела помогать нуждающимся и защищать слабых. СМИ на все лады призывали: «Будь сильным, помоги себе сам!» И воодушевленная этой, безусловно, здравой мыслью, сволота всех мастей активно помогала себе: мошенничая, обирая, грабя, насилуя, убивая тех, кто оказался не способен себя защитить. Но так, насколько знал Радов, происходило всегда и везде. За две тысячи лет христианские заповеди не потеряли своей актуальности, а значит, люди не изменились к лучшему.

С другой стороны, полиция и парни из ПСС боролись с бесчинствами, как умели. В отличие от высокопоставленных чиновников и преуспевающих бизнесменов, живущих в своем особом мирке напичканных секьюрити особняков, частных школ, престижных университетов, корпоративных интересов и корпоративной морали, они знали этот мир таким, каков он есть. Во всей его скудости, обездоленности и неприглядности. Ежедневно рискуя жизнью, они защищали сирых и убогих, сражаясь с бандитами, маньяками, наркодельцами, предательством и коррупцией власть имущих, вертящих писанные ими же законы, как продажную девку. Но они же охраняли МНИМ, разгоняли демонстрации «зеленых» и пикеты профсоюзов.

Тень от кривого дерева не могла быть прямой, сколько бы Радов ни пытался уверить себя в обратном.

С течением времени становилось ясно, что зачистка Нижнего порта, равно как и ряд других операций по санации города, не имела смысла, ибо на месте одного сожженного клоповника вырастало два, а дела Хитреца Яна продолжила целая артель Оружейников. Не в силах устранить причину заболевания, копы боролись со следствием, но можно ли, уняв тахикардию, избавить сердце от чрезмерных нагрузок?

— …добро должно быть с кулаками! — азартно вещала между тем Ворона.

— Чем больше у него кулаки, тем легче ему переродиться во зло, — с улыбкой терпеливого дедушки возразил Сан Ваныч. — Границы добра и зла расплывчаты и условны. Причем в религиозных учениях они сформулированы убедительнее и четче, чем в Уголовном кодексе. Вот только религий много, и различаются их основные положения друг от друга сильнее, чем ночь ото дня, что бы ни говорили по этому поводу сторонники экуменизма.

— О чем он говорит? — снова спросила Эвридика, и Юрий Афанасьевич тихо ответил:

— О чем бы русские ни говорили за стаканом водки, они всегда говорят о смысле жизни.

— Отец Варсанофий утверждает, что ремесло наёмника не осуждается православием. Он читал нам выдержки из писаний отцов церкви, в которых приведены примеры того, как отряды христиан сражались в войсках язычников. Убийство на войне, по церковным понятиям, не считается убийством, — без видимой связи со словами Сан Ваныча заметил Сыч. — А относится это к партизанской войне? И какая разница между партизанской войной и терроризмом?

неожиданно тихо и проникновенно запел Тертый, и спорщики умолкли. А Радов пояснил Эвридике:

— Он поет о любви. Кажется, это Роберт Бернс.

— Не понимаю! — отчаянным голосом сказала Эвридика. — Они убили кучу людей! Вы все объявлены в розыск! И вместо того чтобы бежать, спасаться, делать хоть что-то разумное, вы пьете какую-то отраву, говорите о жизни и поете о любви! Вы все сумасшедшие — да?