— Значит, надо просто лучше контролировать деятельность мцимовских питомцев, а не запрещать работать тамошним врачам!

— Во-первых, это совсем не просто, — сказал Снегин, припоминая, что примерно год назад у них уже происходил похожий разговор. — А во-вторых, уверена ли ты, что нашему обществу нужны умные люди? И тем паче люди, обладающие развитыми паранормальными способностями? Тебе не приходило в голову, что, открывая запертые Господом в людских мозгах двери, мцимовцы оказывают человечеству дурную услугу? Что двери эти были специально заперты до лучших времен, которые еще не настали, и бог весть, настанут ли? Что любые знания и умения люди прежде всего используют на погибель своим ближним?

— Тебя послушать, так от прогресса человечеству один вред!

— Если технический прогресс отстает от нравственного роста общества и отдельно взятого человека, то какой в нем смысл? Он может облегчить труд, но не в состоянии сделать человека счастливее. Более того, мы стали заложниками технического прогресса и, подлаживаясь под него, уподобились белке в колесе. Прогресс ради прогресса — это, с позволения сказать, нонсенс.

— Ты полагаешь, предки, жившие в глинобитных хижинах и курных избах, не захотели бы поменяться с нами местами? — ехидно осведомилась Лика. — Тебе не нравится технический прогресс, но что-то я не вижу, чтобы ты отказывался от последних достижений техники, — она с победительным видом указала на соединенную с «Дзитаки» видеосистему, и Снегин понял что дочь его, как подавляющее большинство спорщиков, слушает только себя и продолжать разговор не имеет смысла.

— Sancta simplicitas, — пробормотал он, делая очередную попытку дозвониться до мисс Вайдегрен.

— Что ты сказал? — с подозрением спросила Лика, справедливо подозревая, что отец захочет оставить за собой последнее слово.

— Я сказал «Святая простота», — замогильным голосом пояснил Игорь Дмитриевич. — Восклицание это принадлежит Яну Гусу — вождю чешского национального религиозно-политического движения. Он произнёс эти слова на костре, когда заметил, что верующая старушка тащит охапку дров, дабы мучениями еретика купить себе царствие небесное.

— При чем тут Гус, костер, старушка? Кстати, сдаётся мне, лицо у тебя просто обожженное, а не испитое, — сказала Лика, питавшая, как заметил Снегин, слабость не только к слову «просто», но и к простым решениям самых сложных задач. Со временем это пройдет, жаль только, вместе с молодостью и всем тем хорошим, что ей сопутствует…

Паб, расположенный на пересечении улиц Правды и Разъезжей, размещался в верхнем этаже затопленного лома и, несмотря на громкое название «У Достоевского», являлся самой заурядной пивной. Исцарапанные серо-синие виниловые столики и такие же стулья, тяжелые стеклянные кружки, три сорта пива, которое бармен нацеживал посетителям из алюминиевых бочек, и громко жужжащие под потолком вентиляторы, старательно месящие сизый от табачного дыма воздух. О Достоевском здесь напоминали, да и то несильно, только пожелтевшие от времени гравюры с видами центральной части старого города. Покрывавший их пластик помутнел и был затерт до такой степени, что не сразу разберешь, то ли это картины, то ли покрытые иероглифами листы.

Ворона, однако, полагала, что у «Дости» имелись свои преимущества, и не случайно назначила встречу с согруппниками именно здесь. В принадлежащей пабу парковке можно было оставить катер или лодку, а в полузатонувшем этаже находилось помещение для скутеров. К. тому же напротив паба располагалась бензозаправка, и случайных посетителей тут хватало в любое время дня, так что чрезмерного внимания к курсантам постоянных клиентов можно было не опасаться. Опасаться, впрочем, следовало не того, что кто-нибудь опознает их по помещенным в Интернете портретам, а того, что предателем может оказаться кто-то из своих.

Негоже, конечно, подозревать ребят, но Четырехпалый зря наводить шорох не станет. Да и Травленый предупреждал: «Быть беде» — хотя конкретно про предательство ничего не говорил. Ну да его вообще в половине случаев фиг поймешь.

Если бы речь шла только о встрече со Шрапнелью и Ваксой, Вороне бы и в голову не запало чего-то опасаться. Но со Шрапнели станется прихватить еще кого-нибудь из «дюжины» — любит она сюрпризы. Хорошо если это будут Битый с Шерифом, а ну как ей вздумается притащить с собой Мику или Одина?

Сидя у открытого окна, лицом к двери, Ворона могла видеть бензоколонку, подходящие к «Дости» катера и входящих в зал посетителей. Гвоздь выбрался на крышу, куда по случаю хорошей погоды было вытащено для любителей вкушать пиво на свежем воздухе несколько столиков и установлено три красно-белых зонта. Гонка остался у скутеров, чтобы оттуда наблюдать за паркующимися катерами и лодками. Словом, они приняли все меры предосторожности, и все же Ворона чувствовала смутное беспокойство. Скорее всего, оно вызвано было тем, что они удрали от Сан Ваныча, несмотря на приказ Четырехпалого носу в город не казать, и собирались встретиться с осколками «дюжины» — то есть сделать именно то, от чего он их предостерегал.

Ворона открыла лежащий на коленях планшет-амфибию, чтобы игольник был под рукой, и взяла с металлической тарелки соленый сухарик. И тут висевший у неё на груди телефон призывно мяукнул, и Генка сообщил, что прибыли Шрапнель с Ваксой и Битый с Микой.

«Мика — это плохо», — подумала Ворона, прикидывая, что ребятам понадобится еще минут пять, чтобы поставить скутера в «стойло», снять гидрокостюмы, рассовать их по ящикам камеры хранения и подняться в зал. Если только Мика не надумает сменить надеваемое под гидру трико на какое-нибудь легкомысленное платьице с доходящим до пупа декольте.

Сухой и колючей как щепка Шрапнели Ворона не задумываясь доверила бы любую тайну. Похожий на юного пажа Вакса обожал Четырехпалого, вырвавшего его некогда из рук Святителей Седьмого Дня, и, вместе со многими ухватками, перенял от босса мечту о Большом Барьерном рифе. Порой он раздражал Ворону до невозможности, но пакостей от него ждать не приходилось. За Радовым и за Радова он полез бы и в мясорубку, даром что внешность имел девичью и манеры обходительные.

Битый был мрачной шкафоподобной личностью — настоящий кабацкий вышибала. Мысли в его котлообразной, коротко стриженной башке ворочались медленно и, раз провернувшись, застывали, подобно отлитым на века бетонным дотам времен Второй мировой. Он трудно сходился с людьми, но если уж сходился… Четырехпалый правильно сделал, что не взял его вызволять Оторву — «за други своя» учинил бы Битый в МЦИМе великие разрушения, ибо любимой игрушкой его был ручной спайдер, а любимой командой: «Пленных не брать!»

Да, за Битого можно было не беспокоиться. А вот что касается кокетливой коровищи Мики, у которой язык не только без костей, но и за середину подвешен, так что оба конца болтаются и болтают без роздыха…

— …Говорю тебе, не было никакой тектонической бомбы! Враки это все, будто ее в карстовые пещеры под Старой Ладогой церэушники заложили! Или террористы, не важно, — донеслось до Вороны от соседнего столика. — Это яйцеголовые город под воду загнали. Хотели, блин, как лучше, а вышло — как всегда. Верно тебе говорю, у меня папан на ТОТе работал!..

Ворона с неудовольствием покосилась на трех мужиков, потреблявших пиво в таких количествах, что оно вот-вот должно было потечь у них из носов. Особенно у небритого хлюпика, которому пудрил мозги усатый очкарик в замасленном желто-синем комбинезоне.

— …Ты и не мог ничего про ТОТ слышать. Это, говорю тебе, закрытый проект был, который американы совместно с нашими в жизнь воплощали. Чтобы Землю от «парникового эффекта» спасти. Про него-то ты хоть слыхал? Ну ты, блин, даешь — в общих чертах! Это, чтоб тебе понятно было, из-за огня. В результате горения углекислый газ выделяется и окутывает Землю типа покрывала, так что избытку тепла не уйти. А не уйдет оно — начнут ледники таять, и загонит поднявшийся океан людей, тех что не утопли, на вершины гор…