В а с и л и й П е т р о в и ч(назидательно). Ты говоришь о камнях так же, как о растениях, о траве, или цветах; а ведь они, дорогуша мой, неживые; они ведь простые и бездушные камни; они не растут, не размножаются, и не зреют, как хлеб на полях; потому что неживое не умеет расти, а должно спокойно лежать, раз уж угото­вана ему такая судьба.

И о с и ф Ф р а н ц е в и ч(радостно). А вот и не так, а вот и не так! растут, еще как растут, Василий Петрович! (Оглядывается по сторонам, приглушенным голосом.) Ты не поверишь, но мной открыт главный закон, главная при­чина любого движения, любого изменения на земле; в сво­их бесконечных скитаньях с лохматым другом, – вдоль берега моря, с вечной спортивной сумкой, набитой раз­ноцветными мокрыми кругляшами, – я обнаружил такое, чего до меня не мог обнаружить никто; быть может – только Ньютон в своих прогулках вдоль спелых, отяго­щенных плодами яблонь, открывший закон всемирного тя­готения; но там, у моего великого предшественника, дей­ствуют силы небесные, силы космические, силы всемирные; недаром же и закон его называется не иначе, как закон всемирного тяготения; я же открыл силу противополож­ного направления; я открыл, Василий Петрович, ни много, ни мало, как силу, заставляющую расти обыкновенные камни!

В а с и л и й П е т р о в и ч(басом). Расти обыкновенные камни? вот чудеса!

З а о з е р с к и й(радостно). Да, да, не смейся, – все каменное, все, имеющее вес и округлость, непременно стремится вверх, к солнцу, свету и жизни; любая камен­ная песчинка, любой пыльный булыжник, гранитный утес, или гора размером с Монблан непрерывно растут, подтал­киваемые изнутри силой роста, не менее могущественной, не менее сильной, чем противоположная ей по направле­нию сила всемирного тяготения; которая одна и сдержи­вает растущие камни, ибо в противном случае они дорос­ли бы до Луны и до звезд – было бы там, внизу, на Зем­ле, достаточно каменного запаса; не замечал ли ты, лю­безный и отважный моряк, как на откосе, среди сплошных ветвей и корней, вдруг ниоткуда, словно из-под земли, появляется камень, за ним – другой, потом – третий, четвертый, десятый? и – пошло, и – поехало! и вот уже сплошной, покрытый камнями склон превращается в сплош­ной каменный сад; чистое, только что вспаханное крес­тьянином поле, протянувшееся на километры от горизонта до горизонта, на котором неоткуда взяться камням, вдруг оказывается сплошь усеянное булыжниками; и каждому но­вому поколенью крестьян приходится начинать все сначала; едва отвлечешься, зазеваешься – и вот, новые камни появились из-под земли; выросли из земли; растут вели­кие горы и маленькие песчинки, пробиваясь наверх с глу­бины нескольких километров; растет Джомолунгма и бере­говые каменные утесы, которых всего лишь несколько по­колений назад не было и в помине на этом месте; просто мал срок человеческой жизни, чтобы оценить и понять рост Джомолунгмы или утеса у моря; но он, этот недол­гий человеческий срок, вполне достаточен, чтобы под­метить рост камней небольших, а, значит, понять саму эту тенденцию; понять общий закон.

В а с и л и й П е т р о в и ч(тем же басом). Ну, дает! ну, философ!

З а о з е р с к и й(так же вдохновенно). Камни, Василий Петрович, сдерживают собой силы всемирного тяготения, которые бы в итоге смяли, раздавили в лепешку всю нашу Землю; они выполняют благородную миссию сдерживания внешнего хаоса, они упорно растут вверх, поддерживая и сохраняя жизнь на Земле; они являются приводным рем­нем любого изменения, любого зарождения нового и прек­расного на планете, будь то простая букашка, или царь зверей человек; от камней, в прямом смысле слова, зависит все вокруг нас; не было бы камней, не было бы и жизни; а поэтому закон их непрерывного роста назван мною законом всемирного роста камней; знай наших, Ва­силий Петрович! что там Ньютон, – не одному ему падали яблоки с неба; кое-что можем и мы, простые и бесхит­ростные искатели истины!

В а с и л и й П е т р о в и ч(воодушевленный этой мыслью). Можем, еще как можем!

З а о з е р с к и й(назидательно). Великие вещи, Василий Петрович, потому и велики, что на деле оказываются очень простыми; подумаешь – какое-то там спелое яб­лочко, упавшее сверху на голову, или булыжник, лежащий в пыли у обочины, в компании таких же пыльных и никчем­ных камней! но стоит лишь взглянуть на них думающему человеку, как сразу же выходят два великих и прекрас­ных закона.

И о с и ф Ф р а н ц е в и ч, объяснив все с о с е д у, устало вытирает пот со лба, и в изнеможении са­дится рядом с ним; К о з а д о е в слегка ошарашен откровением З а о з е р с к о г о, какое-то время очарованно взирает на кучу разноцветных камней.

К о з а д о е в(после паузы). Скажи, Иосиф Францевич, а ты рассказывал об этом своем всемирном открытии кому-то еще? не привлекал ли ты к этому делу настоящих уче­ных? не пытался поверить наукой свое, так сказать, бы­товое, сделанное мимолетом изобретение?

И о с и ф Ф р а н ц е в и ч(смущенно, зачем-то оглядыва­ясь по сторонам). Да, Василий Петрович, пытался. Я, видишь-ли, послал подробное описание сделанного откры­тия в Париж, во французскую Академию наук; пусть французы разберутся во всем, что я тут натворил.

В а с и л и й П е т р о в и ч(он поражен). Но почему во французскую, почему не в российскую Академию? В рос­сийскую послать было ближе, да и дешевле, в конце-концов! не такой уж ты, извини меня, миллионщик!

И о с и ф Ф р а н ц е в и ч. Да, в российскую Академию послать было и ближе, и гораздо дешевле; но, знаешь, Василий Петрович, в своем отечестве, как ни крути, про­рока все же нет и не будет; вот если бы француз им при­слал какой-нибудь, про французские камни, они бы сразу признали его открытие состоявшимся; а тут и камни неиз­вестно какие, и первооткрыватель не совсем похож на ученого человека. Но главное, конечно, не в этом, гла­вное совершенно в другом. Видишь-ли, мой отважный друг и моряк, в свое время французская Академия отказалась выдавать патенты нашедшим камни, упавшие с неба; то есть, попросту говоря, метеориты; французские акаде­мики посчитали, что камни с неба падать не могут; и очень, как ты понимаешь, крупно ошиблись, за что им стыдно и по сегодняшний день; падают камни с неба, до­рогой Василий Петрович, падают, и будут падать до ско­нчания века; вот я и подумал – а не побоятся ли фран­цузские академики ошибиться еще раз, отказав в регис­трации моего земного открытия? не побоятся ли они вновь сесть в лужу, и не зарегистрируют ли закон все­мирного роста камней хотя бы из перестраховки; на вся­кий случай, чтобы потом не кусать локти с досады? Вот потому, дорогой мой сосед, и послал я заявку на сде­ланное открытие во французскую Академию наук, – не думаю, чтобы столь ученые мужи во второй раз ошиблись столь крупно.

К о з а д о е в сидят с открытым ртом, и не знает, что ответить И о с и ф у Ф р а н ц е в и ч у. Для него все это необычно и очень загадочно. Впрочем, он и раньше наблюдал чудачества своего собесед­ника. Мысль о невменяемости И о с и ф а Ф р а н ц е в и ч а приходит на миг ему в голову, но тут же отступает перед ясностью изложенных фактов. Он молчит, открыв рот, и загадочно покачивает головой.

На веранду из двери К о з а д о е в ы х выходит ч е т а Б а й б а к о в ы х; на голове у А н д р е я В и к т о р о в и ч а нечто вроде пробкового шлема, а у Б р о н и с л а в ы Л ь в о в н ы – ке­почка с непомерной длины козырьком; кроме того, на них модные майки с заграничными надписями и рисунка­ми, дутые кроссовки, похожие на ботинки не то футбо­листов, не то альпинистов, огромных размеров часы на запястьях, большие солнцезащитные очки, длинные голь­фы, ракетки в футлярах, маска и ласты для подводного плавания, надувной матрац, пляжные сумки, и прочее; на фоне крайне непритязательной экипировки о с т а ­л ь н ы х п е р с о н а ж е й – местные жители одеты кто как может, – наряд этот напоминает оперение попу­гаев; на оголенных местах, кроме того, у А н д р е я В и к т о р о в и ч а легко читаются татуировки: «Наша наука – лучшая наука в мире!», «Только физика – соль, остальное все – ноль!», «На синхрофазотроне – вперед к светлому будущему!», и прочее, выдающее в нем большого ученого; Б р о н и с л а в а Л ь в о в н а в формах своих округла, мягка, и, кажется, знает о местных це­нах не меньше, чем м е с т н ы е к у м у ш к и; в науке, кстати, она тоже изрядно подкована.