Марина, взглянув на аптекаря, вспомнила, что ей пора домой, что она и так уже задержалась в лавке дольше, чем того требовала необходимость. Мысленно упрекнув себя за суетный интерес к разговорам молодых итальянцев, она поспешила взять лекарство и попрощаться с Эрмирио.
– Погодите, синьорина, позвольте хотя бы узнать ваше имя! – крикнул ей вслед Ридольфо.
– Мне некогда с вами знакомиться, я спешу к больному! – ответила девушка уже от двери и, мельком оглянувшись, встретила пристальный взгляд Донато.
«А он все-таки заметил меня, но почему-то даже не попытался заговорить», – подумала Марина, удивленная и слегка задетая тем, что он не проявил к ней такого интереса, как Лукино и Ридольфо. Она шла по улице торопливо, чуть ли не спотыкаясь при ходьбе, словно хотела этой поспешностью загладить то легкомысленное любопытство, которое подтолкнуло ее вовлечься в разговор с молодыми итальянцами, задержавшись на несколько лишних минут в аптечной лавке.
После ухода Марины на Эрмирио тут же посыпались вопросы.
– Кто эта девушка? – приступил к нему племянник. – По одежде – скорее из греческого квартала, но говорит по-итальянски весьма недурно.
– О, в этом нет ничего удивительного, – пожал плечами аптекарь. – В Кафе столько разных племен и наречий, что все научились объясняться друг с другом. Здесь уже начал вырабатываться свой особый язык, доступный как латинянам, так и восточным народам.
– Странно, что я никогда раньше не видел эту красотку, хотя она меня знает, – подкрутив усы, заметил Лукино.
– Многие знают такого знаменитого корсара, как ты, – лукаво улыбнулся Эрмирио. – А ты так редко бываешь в городе, все время где-то странствуешь, вот и не замечаешь местных девушек. Впрочем, эта малютка совсем недавно похорошела, а раньше была незаметным серым воробушком.
– Но кто она такая, откуда? – спросил генуэзец.
– Это падчерица Андроника Таги, армянского купца из контрадо Айоц-Берд, – пояснил аптекарь.
– Но она не похожа ни на армянку, ни на гречанку, – заметил Ридольфо. – Я только у венецианок видел такие золотые волосы, да и то они ведь добиваются подобного цвета, высиживая в особых шляпах под солнцем и обсыпая волосы разными пудрами. И черты лица у этой девушки совсем не восточные.
– Марина – славянка, и у нее северная красота, – сказал Эрмирио.
– Марина? Ее зовут Марина? – спросил молчавший до сих пор Донато. – Но ведь это романское имя.
– Да, а что тебя удивляет? – откликнулся аптекарь. – Славянские женщины носят не только греческие, но и римские имена.
– Марина означает «морская», – пробормотал Донато с задумчивым видом. – Морская дева…
– А купец Андроник, кажется, богат? – поинтересовался Лукино.
– Не то чтобы очень, но довольно состоятелен, – ответил Эрмирио.
– И много у него наследников, кроме этой Марины? – продолжал допытываться генуэзец. – У него ведь, наверное, есть и родные дети?
Эрмирио принялся охотно рассказывать:
– Его дети и первая жена умерли во время чумы. Потом он женился вторично, но его вторая жена умерла при родах, осталась дочь Рузанна, которая давно ушла жить в монастырскую общину. Еще у него был от одной гречанки побочный сын Григор, которого Андроник признал, взял в дом и даже назначил своим наследником. Но несколько лет назад они поссорились, Григор ушел в плавание, да так и не вернулся, утонул во время шторма. И теперь у Андроника единственный наследник – его сын от третьей жены, славянки, матери Марины. Ну а за падчерицей, я думаю, прижимистый Андроник большого приданого не выложит. Он хочет отдать ее замуж за Варадата Хаспека, который и без того богат, так что приданого не потребует.
– Варадат? Это такой краснолицый торговец невольниками? – уточнил Лукино. – Кажется, я его знаю.
– Уж не хочешь ли ты отбить у него невесту? – насмешливо поинтересовался Ридольфо.
– Зачем зря стараться? – пожал плечами генуэзец. – В таких контрадо, как Айоц-Берд, царят строгие нравы, там с девушками из приличных семей не развлечешься. А для женитьбы я, видит Бог, не дозрел. Или, наоборот, перезрел.
– А в самом деле, что тебя удерживает от женитьбы? – подзадоривая Лукино, спросил молодой флорентинец. – То обстоятельство, что девушка православная, а не католичка? Так ведь здесь, у вас, я слыхал, даже поощряются браки генуэзцев с местными женщинами, какой бы веры те ни держались. Так ведь, дядя?
– Да, – подтвердил Эрмирио. – Женившись на местной, генуэзец получает денежное вознаграждение и льготы на строительство дома. И дети от такого брака будут считаться полноправными генуэзцами. И это, по-моему, весьма разумно, потому что в Кафе латиняне уже оказались в меньшинстве по сравнению с другими народами.
– Мне такой способ обогащения ни к чему, я и так, слава Богу, не бедствую, – отмахнулся Лукино. – Это вот им, молодым искателям счастья, – он кивнул на Ридольфо и Донато, – можно положить глаз на красотку и с помощью удачного брака хорошо обосноваться в Кафе. Кстати, здесь права генуэзцев сейчас получают все, кому не лень: татары, греки, славяне, евреи. Лишь бы прожили в Кафе со своими семьями больше года и платили налоги.
– Зачем мне права генуэзца и жизнь в Кафе, когда я флорентиец? – пожал плечами Ридольфо. – Я, конечно, не прочь приударить за местными красотками, но жениться буду во Флоренции, на девушке почтенного рода, которую мне сосватают родители.
– Это правильно, – одобрил его дядя. – Благородному человеку надо уважать семейные устои. А у тебя, Донато, – обратился он к римлянину, – какие намерения? Ты тоже приехал сюда по торговым делам, как Ридольфо, или хочешь здесь надолго обосноваться?
– Я сюда, можно сказать, бежал, – невесело усмехнулся Донато. – На родине мне угрожало горе и бесчестие, но рассказывать об этом не хочу и не буду. Не знаю, надолго ли задержусь в Кафе. Пока мне надо подумать, осмотреться.
– А на родине тебя кто-нибудь ждет? – полюбопытствовал Эрмирио.
– Нет. Родители мои умерли, а близких родственников я не имею. О друзьях же и недругах говорить не хочу, так что даже не спрашивайте.
– Но могу ли я тебя хотя бы спросить о роде твоих занятий? – осторожно поинтересовался аптекарь. – Чем ты зарабатываешь на жизнь? Торговлей? Или у тебя есть имение?
– Имение у меня отняли обманом, а на жизнь я зарабатываю военной службой.
– Так ты солдат? Или кондотьер?13 Приехал сюда, чтобы наняться в войско консула или в охрану какого-нибудь местного богача? Если так, то я советую тебе пойти в аргузии – личную конную стражу консула. Аргузии – это весьма почетный отряд, он набирается из сильных, ловких и надежных мужчин, каждый из которых имеет лошадь, щит, плащ и свое оружие. Кроме жалованья, правда не очень большого, кафинскому аргузию предоставляется право единолично распоряжаться той добычей, которую он захватит.
– Да? Так жалованье аргузия прирастает за счет доходов от разбоя? – с иронией заметил Донато. – Это неплохо. Но я еще не решил, чем займусь. Во время плавания на корабле ваш племянник много рассказывал мне о выгодах морской торговли. Будто бы только на ней можно быстро разбогатеть.
Эрмирио эти слова показались наивными, и он, с удивлением глянув на римлянина, заметил:
– Но в торговых делах и одураченным можно остаться. Если хочешь быстрой прибыли, держи ухо востро и будь готов ко всему. А самая выгодная торговля в Кафе – это продажа невольников. Или, может, ты презираешь такое занятие?
– Нет, я готов заниматься чем угодно, лишь бы разбогатеть.
– Ну, на торговле живым товаром ты уж точно разбогатеешь, если не глуп, – заверил его Лукино. – После того как чума выкосила столько народа, рабы повсюду стали на вес золота, рабочих рук не хватает.
– Да, и потому всякий наемный люд задрал нос и рвется к власти, – хмуро заметил Ридольфо. – Вот у нас во Флоренции в прошлом году чомпи14 бунтовали, сожгли здание цеха и многие купеческие дома.
