— И, — прибавляет Вуане, — это очень сильное снадобье.

Я не вполне улавливаю, в чем смысл постоянного смешения понятий «маска» и «снадобье». Я не знаю, какой смысл вкладывает Вуане в это последнее слово, но терпеливо добиваюсь объяснения. Когда Вуане приносил в жертву «царицу» термитов, он возложил на Ангбаи талисманы и уменьшенную копию большой маски. Эти предметы и придают фетишу его ценность. Без них он не имеет никакой силы. Талисман же, напротив, даже один, сам по себе, сохраняет всю свою действенность. Зэзэ соглашается объяснить мне, из чего составляются эти «снадобья». В общем это очень напоминает самые нелепые рецепты белых колдунов, но с известной примесью экзотики: к обрезкам ногтей и волос добавляют иногда «царицу» термитов или кусочки человеческой кожи, взятые с трупа или собранные после обряда посвящения. Состав снадобий сильно различается в зависимости от назначения. Одно из самых редких и самых действенных снадобий называется, по словам наших информаторов, «дышащий гри-гри». Его приготовление требует большого количества жертв и одного трудновыполнимого условия: оно должно быть завернуто в красный фланелевый пояс, украденный у солдата-пехотинца.

— Если ты обладаешь этим снадобьем, — закапчивает Вуане, — тебя боятся все враги. Когда ты смотришь на него, ты видишь, как оно движется. Чтобы перенести снадобье с места на место, надо прижать его к себе и бежать не переводя дыхания. Если больше нет сил, надо положить снадобье на землю, передохнуть, а потом бежать снова.

Затем он рассказывает нам историю, достоверность которой для него неоспорима:

— Во времена силы начальник приказал знахарям прибыть в Масента и сдать все снадобья. Боясь репрессий, они повиновались, но по дороге, невдалеке от города, остановились, чтобы произвести последнюю магическую операцию. Самый могущественный из них вызвал духов леса: по его зову дьяволы лесной чащи вырвались из леса и подняли такой ветер, что были сорваны все крыши и разрушены многие хижины в Масента. Начальник послал к знахарям солдата с приказом разойтись по своим деревням: он не захотел хранить у себя столь опасные снадобья.

— И, — заключает Вуане, — все это описано в книгах канцелярии, в Масента.

Ночью мне не удалось рассмотреть «снадобье» Окобюзоги, и Зэзэ предлагает нам его показать. После жертвоприношения он оставил его в священном лесу.

— Теперь, — говорит он, — вы имеете право войти туда. Но женщины не должны вас видеть.

Вуане ведет нас окольной дорогой, и скоро мы вновь встречаемся с Зэзэ, присевшим на корточки перед маской на небольшой поляне. Окобюзоги покоится на ложе из банановых листьев, среди разостланных шкур. Днем маска кажется мне не такой страшной, как в ночь жертвоприношения, когда она была обрызгана свежей кровью, блестевшей при резком свете магния. Зэзэ указывает нам на черный горшочек, стоящий между рогами маски.

— Вот снадобье, дающее силу Окобюзоги.

Затем он раздевается, надевает маску и передает нам через Вуане, что мы можем его сфотографировать. Такой вызов обычаям — самое убедительное доказательство доверия и дружественного отношения Зэзэ к нам.

Возвратившись в деревню, Вуане останавливается перед большой хижиной.

— Здесь находится снадобье женщин. Посмотрите на него, но не трогайте и не задавайте вопросов: вы увидите его прямо против двери.

Внутри хижины три толстые старухи. Две прядут хлопок, из них одна, растрепанная, с подведенными каолином глазами, должно быть, носит траур по какому-то родственнику. Третья, присев на корточки перед котелком, варит рис. Три камня посреди пола образуют очаг.

Они встают нам навстречу и, кажется, очень довольны нашим посещением. С помощью Вуане мы обмениваемся обычными формулами вежливости. Женщины приглашают нас сесть и преподносят горсть орехов кола. Мы оглядываем всю хижину. Вдоль стен большой комнаты, побеленной каолином, тянется широкая лежанка, разделенная альковами, каждый из которых предназначен для одной женщины и ее детей. От копоти и ныли потолок так же черен, как потолок в хижине-«снадобье». В одной из ниш напротив двери я вижу что-то вроде маленькой, словно игрушечной хижины. Рядом с ней возвышается увенчанный глиняным горшочком столбик термитника, покинутого его обитателями. Выше, вдоль стены, сложены одна над другой жертвы, завернутые в циновочки. «Снадобье» женщин находится, конечно, внутри маленькой хижины.

Старуха, сидящая у очага, начинает чистить какие-то белесые овощи. Это грибы тропических лесов; у них очень длинные ножки.

— Сегодня вечером, — объявляет Вуане, — вы будете есть грибы. Я попрошу их у старухи, а вы сделаете ей подарок.

Мы переглядываемся, слегка обеспокоенные, но желание внести разнообразие в наш стол берет верх.

Вскоре Вуане делает нам знак, что пора уходить.

Старухи провожают нас до середины площади и осыпают благословениями, повторяя все время «балика».

«Валика» на языке малинке означает «спасибо». Это единственный иностранный язык, который знают тома. Так как мы сами иностранцы, то женщины говорят на нем, полагая, что он нам понятнее.

— Сегодня белые впервые вошли в хижину женщин, — говорит нам Вуане, — и они находят вас очень вежливыми.

Приготовленный Вуане цыпленок с грибами — просто объедение. Утром ни малейшего признака отравления. Все обошлось благополучно.

Мы продолжаем расспрашивать Зэзэ о происхождении масок, но на этот раз смысл вопросов ускользает от него.

— Когда появилась земля, — говорю я ему, — лесные духи уже, конечно, существовали.

Зэзэ растерянно смотрит на меня; я, видимо, кажусь ему дураком.

— Да нет же, — отвечает он, пожимая плечами, — это все сделали мы, зоги.

Он объясняет мне смысл этого слова, которого я не знал. «Зоги» буквально значит «человек», но только в определенном смысле: «главный хранитель культа, повелитель духов леса, совершенный человек».

— При рождении земли, — добавляет он, — существовали только вода, змея и два снадобья: Белимасан и Зази.

Эти два слова означают, впрочем, одно и то же — громовый камень [31], но первое — для мужчин, а второе — для женщин.

Поскольку речь зашла о начале всех начал, я пытаюсь еще раз узнать легенды тома о сотворении мира и о первом человеке, но, как всегда, сталкиваюсь не с нежеланием рассказать, а с полнейшим незнанием. Самые далекие воспоминания наших блюстителей культа восходят лишь к поколению, жившему перед приходом белых. Воспитанный в традициях западной цивилизации, я не могу себе представить, чтобы люди никогда не задавались вопросом о своем происхождении. Может быть, потрясение, вызванное вторжением французских войск в эту страну, было так велико, что устная традиция, передававшая предания из поколения в поколение, прервалась и ее заменили рассказы о военных действиях, которые мы слышали буквально в каждой деревне.

Сейчас ночь, блюстители культа ушли. Сидя на ящике возле лампы-молнии, я перечитываю свои заметки и пытаюсь проанализировать все, что рассказали нам Зэзэ и Вуане.

Бубу-«снадобье», предмет вожделений Вуане, принадлежит Зэзэ, и только он один может пользоваться его магическими свойствами. Различные маски и их талисманы являются собственностью той или иной категории блюстителей культа. Воллолибеи-женщина из Тувелеу покровительствует деревне, но она неполноценна без своего мужского двойника из соседней деревушки. Даже сам Окобюзоги не простирает свое могущество за пределы кантона. Сила воздействия этих «снадобий», если пользоваться термином Вуане, основана, кроме приписываемых им магических свойств, на различных трюках, призванных нагонять страх (подражание реву хищных зверей, переодевания) и создавать атмосферу, благоприятную для проявления сверхъестественных сил. Но Афви, невидимый и всемогущий, объединяет всех тома. Их магия есть по существу феномен коллективного порядка. «Дух троих людей сильнее, чем одного», — сказал мне Вуане.