В марте 1951 года мы с Жаном Фиштэ прибыли в Масента, единственный европейский центр этого района. Командир жандармской бригады пополнил в меру своих возможностей запас наших скудных сведений, разрешив нам пользоваться его архивом, и рассказал несколько удивительных случаев, свидетелем которых ему довелось быть. Один из них особенно нас поразил. За несколько месяцев до нашего приезда геолог, отправившийся в экспедицию в глубь леса, был убит молнией, когда несмотря на предостережения колдунов карабкался на утес, который тома считают священным. Командир бригады показал нам также некоторые материалы о ставших теперь редкими ритуальных преступлениях. Среди собранных довольно давно вещественных доказательств была большая черная маска, высотой почти в метр. Он даже обещал вручить нам эту маску, чтобы мы передали ее в парижский Музей человека.

— Если вы хотите заснять такие маски, — прибавил он, — то надо дождаться большого праздника. В обычные дни они не показываются. Такой праздник должен на днях состояться в одной из деревень по дороге на Гекеду. Спросите у начальника округа, он вам скажет.

Последний принял нас очень сердечно и дал рекомендательное письмо к Ково Гилавоги, только что назначенному вождем кантона Колибираматома. Благодаря этой рекомендации мы получили возможность заснять все торжества по случаю назначения нового вождя. Прием, оказанный нам Ково в его деревне Ниогбозу, смутил нас. Предупрежденный о нашем приезде, он поджидал нас в белом костюме и колониальном шлеме. Высокий и худой, он радушно принял нас у себя, а затем проводил в отведенную для нас хижину. На большой кровати, поставленной специально для нас, вместо покрывал были разложены восточные ковры. У стены стояли ящики с марочным шампанским и бутылками божоле [3], доставленными из Масента в честь нашего приезда.

Он представил нас двум-трем своим женам — молодым и изящным, в платьях из набивной ткани самой яркой расцветки, с ожерельями и кулонами из филигранного золота, — и подвел к своей матери. Старая седая женщина, высокая и прямая, с четко обрисованными чертами лица и важной походкой, она и в костюме тома — одной набедренной повязке [4] — ничуть не теряла своего достоинства.

Ково пригласил нас к покрытому скатертью столу, и нам подали европейский обед. Специально привезенный из Масента повар приготовил утонченные блюда: цыплят со стручковым перцем, жаркое, оладьи в форме сердца или мелких рыбешек.

Ково несколько лет прожил в Масента и говорил по-французски почти безукоризненно. Учтивый хозяин, он присутствовал при каждой трапезе, но никогда не разделял ее с нами и только иногда соглашался что-нибудь выпить. Наше удивление граничило с разочарованием: мы собирались проникнуть в самую глушь, а вместо того катались, как сыр в масле, и лишь одно обстоятельство слегка омрачало картину — теплое шампанское; его температура была лишь чуть ниже температуры воздуха.

В продолжение всех празднеств Ково делал все, чтобы помочь нам, и разрешил заснять большие маски, о которых мы уже столько слышали. Наш магнитофон привел его и других жителей Ниогбозу в восхищение.

Сразу же по приезде мы записали речь Ково на пленку. Прослушивание было откровением для жителей. Ково без труда узнал свой голос, с первых же слов встал по стойке «смирно» и приподнял шлем.

На следующий день он согласился проводить нас к священному лесу. Неподалеку от деревни, там, где начиналась чаща, Ково остановился перед своеобразным порталом из корней древовидного папоротника, украшенных резьбой.

— Это врата священного леса, — сказал он.

Ни справа, ни слева от этого символического входа не было даже изгороди.

До самой земли спускался навес из пальмовых ветвей, под сенью которого, на фоне схематических рисунков, были выстроены в ряд глиняные статуэтки — изображения духов леса.

Я знал, что женщинам и непосвященным доступ в священный лес запрещен, но все-таки попросил у Ково разрешения проникнуть туда. После короткого совещания с сопровождавшими нас старейшинами он ответил мне такой двусмысленной фразой:

— Нет, ты не должен, но если хочешь, ты можешь.

Это означало: наши законы не разрешают тебе этого, но ведь белые могут делать все. Подразумевалось, что, если мы переступим запретный порог, хранители фетишистского культа, предупрежденные об этом им одним известными способами, сделают так, чтобы из леса исчезло все, что могло бы нас интересовать. Тогда я понял, что священен не лес сам по себе, а лишь предметы культа, которые там находятся. Если мы нарушим запрет, то попадем просто в покинутое святилище, в пустой храм.

— Тогда мы войдем туда не сейчас, — сказал я ему, — а в тот день, когда вы нам разрешите.

Эта уклончивая позиция представителя народа тома, называвшего себя нашим другом, только разожгла наше желание узнать тайны леса. Мы забросали его вопросами и, чтобы добиться желанного разрешения, предложили подвергнуть нас ритуальным испытаниям. Только через несколько дней он дал ответ.

— Все старейшины и жители деревни доверяют вам, — сказал он, — но сейчас еще слишком рано. Нужно дождаться праздника по случаю выхода посвященных из леса. Возвращайтесь через год, вы будете татуированы [5], проведете месяц в лесу и узнаете наши тайны.

Как Ково объяснил нам, тома заметили, что киносъемка сопровождается рокотом мотора, а поэтому впредь нам больше не удастся снимать незаметно для них.

Заехав на обратном пути в Масента, мы вместе с жандармским бригадиром напрасно искали большую черную маску. Она исчезла. Ею, без сомнения, вновь завладели тома.

Вернувшись в Париж, мы продолжали поддерживать связи со страной тома. Проспер Зуманиги, санитар-африканец из Масента, служивший нам переводчиком, сообщал новости о Ково и о том, как идет подготовка к празднику выхода посвященных. Мы послали ему фотографии, обещали привезти в Ниогбозу и показать там уже отснятый фильм и готовились к следующей экспедиции, которая была задумана еще до возвращения из Гвинеи.

Тем временем к нам присоединились два товарища. Тонн Сольнье, фотокорреспондент «Пари-матч», специалист по примитивному искусству Океании и Африки, спокойный и точный в своем деле, должен был помогать Жану Фиштэ и в случае необходимости его замещать. Андрэ Вирэль, интересующийся символизмом и примитивными религиями, хотел проверить свои теории на практике.

Нужно было найти кинокомпанию, которая решилась бы финансировать наше рискованное предприятие, настолько рискованное, что мы отважились говорить о нем только с самыми близкими друзьями. Мы хотели не только присутствовать при тайных обрядах тома, не только участвовать в них, но и заснять их для кино. Мы понимали, что осуществить это намерение будет нелегко, несмотря на обещания Ково. Нами руководило не простое любопытство, не страсть охотников за редкими кадрами, а желание проникнуть в отличный от нашего мир и понять его.

Мы с особой тщательностью подготовили нашу материальную часть, пытаясь предусмотреть все возможные случайности. Мы везем с собой две электрические съемочные камеры для 35-миллиметровой пленки, пять тысяч метров черно-белой пленки, два магнитофона и магнитофонную лепту, три фотоаппарата Роллейфлекс, одну лейку, импульсную лампу и магниевые лампы-вспышки для ночных съемок. Вполне доверяя гостеприимству тома, мы не взяли с собой оружия и продовольствия. Наш личный багаж, спальные и походные принадлежности сведены к минимуму.

Мы захватили и прошлогодний фильм, переведенный на 16-миллиметровую пленку, и очень рассчитываем, что этот аргумент убедит Ково сдержать свое прошлогоднее обещание.