Статистические сведения о населении, данные о хозяйстве колхоза мне удалось собрать быстро. Трудней оказалось найти старожилов, знающих маршруты кочевий, охотничьи обычаи, традиции, помнящих старину. Они уже покинули поселок, где провели долгую зиму, и перебрались на заимки готовить снасти или уехали в оленеводческие бригады.

С помощью членов правления колхоза на мою карту были нанесены маршруты кочевий оленеводов, излюбленные места рыбаков, речные переправы, где охотники поджидали диких оленей, возвращавшихся осенью из приморской тундры в лесотундру.

Во время одной из бесед с местными знатоками старины разговор зашел об охотничьих обычаях. Молодежь перестала им следовать, хотя память об охотничьих традициях, правилах, запретах сохранялась. Хозяином зверей считался Эхэкен — дедушка, он же якутский Бай-Баянай. В представлении рассказчиков это был веселый, шальной старик с всклокоченной бородой, одаривавший смертных своими богатствами — белками, лисицами, оленями. Считалось, что Баяная может видеть только шаман. Но благодарить духа охоты должен был каждый промысловик.

Я спросил, не является ли Эхэкен и хозяином тундры, и повелителем чучуны. Такая постановка вопроса озадачила моих собеседников. Одни говорили, что чучуна — это чудище из сказок, другие утверждали, что это человек-животное, питающееся дикими оленями.

— Вам бы Афанасия Шумилова расспросить, — сказал присутствовавший счетовод торговой точки, — он мертвого чучуна нашел. Вот напугался!

Это было важное сообщение. Живой свидетель!

— Где же этот Шумилов? — спросил я. Мои собеседники стали совещаться и выяснили, что он должен быть на заимке в двух кёсах (якутская миля, приблизительно десять верст) от поселка.

— Там со старухой век живет, рыбу ловит. Только стар, расскажет ли?

Двадцать верст в тундре зимой не расстояние. Оленей мне дали. В качестве помощника и переводчика со мной согласился поехать счетовод.

Апыы (так звали в поселке Афанасия) жил в небольшой якутской юрточке. Из трубы вился дымок. Нас встретили лаем две собаки — пушистые лайки. Но олени на них внимания не обратили. Я был представлен хозяину как «экспедиторский» человек. На столе появился чайник. Счетовод в качестве сопровождающего распоряжался привезенной нами провизией. Ночевать на заимке я не собирался и поэтому сразу после чая приступил к беседе.

На вопросы о промысле, местах расселения отдельных родов якутов и направлениях кочевок в прошлом старик отвечал толково, хотя и немногословно. Необходимо было переходить к цели моего визита. Я начал издалека. Напомнил, что в прошлом году в Булунском районе работал ботанический отряд, удивлявший население своими дотошными расспросами о местных названиях растений. Рассказав о геологах и географах, закончил тем, что для истории нужно знать все происшествия, разные случаи.

После такого вступления я попросил хозяина поведать о том, как он нашел мертвого чучуну. Вопрос смутил старика. Возможно, у него промелькнула мысль о запоздалом расследовании дела. Сомнения хозяина рассеял счетовод.

— Полно, огоньор (старик). Тут твою историю все знают. Видишь, вот из города прямо к тебе приехали. Уважают. Расскажи.

По словам Шумилова, когда-то в молодости он обычно летовал в дельте Лены на островке. Рыбачил, охотился. Дело было, видимо, в двадцатых годах — «советская власть только стала». Зимой, объезжая пасти, он заметил в одном распадке в осыпи торчащие мамонтовые бивни. Когда неподалеку осенью кочевали оленеводы, одолжил у них два учага (верховых оленя) и поехал искать бивни. Слышал, что «экспедиторские» люди за кость большие деньги давали, а в устье их пароход пришел. Один клык Шумилов отыскал быстро. Откопал. И стал искать второй.

Я поинтересовался, что он оставил на месте взятого клыка. Шумилов улыбнулся моей осведомленности и сказал, что захватил с собой лоскуток красного сукна, там и положил.

«Второй клык отыскать не смог. Видно, вода смыла. Проехал раз по распадку — нет, второй раз — тоже не вижу. Тут собака залаяла. Что-то нашла. Спешился, пошел посмотреть. Запах падали чувствую. Раздвинул кустарник, в яме человек лежит скорчившись, без шапки, волосы спутались, в шкуре, весь в земляной жиже, рядом копье. Кто бы это? Перевернул. Лицо все объедено мышами, черное, скулы торчат, глаз нет. Страшно стало. Замутило. Глянул на копье, понял — чучуна.

Кому еще быть? Наши здесь в тот год не охотились. Проезжавших я всех знал. Кинулся к своим оленям. Весь день ехал не оборачиваясь. Один олень устанет, на другого сажусь. Не знаю, как до дому добрался. Думал, заболею. Говорят, кто посмотрит, на чучуну — беда, ума лишится. Видно, у этого живая кровь ушла, потому и не заболел. Ну собрал все, захватил своих, и откочевали мы на низ к людям. Долго не говорил — боязно. Потом нашему председателю, тогда его «советом» звали, сказал. Да что он поделает. Так и кончилось. До начальства дело не дошло».

Апыы был плохим рассказчиком, заикался, подолгу молчал. Но слушали мы его с большим вниманием.

— Огоньер, — обратился я к хозяину, — может быть, в этом месте вода размыла могилу, труп и обнаружился. На Лене так ведь бывает.

— Бывает, — согласился Апыы, — только тогда был бы гроб, одеяло или ровдуга, однако, так ведь не хоронят, всегда завертывают. А тут ничего.

— Ну, а почему не предположить, что какой-нибудь эвенк-охотник здесь сам помер?

— Опять не выходит. Кругом ничего не было, ни ружья, ни чайника, ни седла. Охотник-то так не пойдет.

— Может быть, какой русский заблудился, — не сдавался я.

— Ну, нет. Рубахи то не было, «товара» (материи) никакого. Да и зачем русскому копье?

Счетовод принялся расспрашивать, можно ли найти это место. Апыы утверждал, что распадок он нашел бы, да что там теперь может быть — песцы, наверно, растащили кости или водой их смыло.

Как следовало отнестись к сообщению Шумилова? На выдумку оно не походило. Невероятных деталей в нем не было. Достоверным в общем было одно. В двадцатых годах в низовьях Лены был обнаружен труп человека с копьем, который был принят за чучуну.

Поездка на заимку и беседа с Шумиловым не прошли незамеченными. В наслеге сложилось впечатление, что приезжий занимается розыском каких-то неведомых, диких людей. Теперь, говоря словами поэта, предо мной молва бежала, быль и небыль раздувала. Основным моим занятиям молва не мешала, а в отношении сбора материала о верованиях даже помогала. Группа школьников меня спросила, видел ли я чучунские избушки. В свою очередь, япоинтересовался, что рассказывают об этих избушках. Выяснилось, что в низовьях Лены так называют пещеры-гроты. В них будто бы находят кости, рога, которые считают остатками трапезы чучуны. Но где эти пещеры?

Чучунскими избушками, естественно, интересовалась Ленская археологическая экспедиция. Знаток нижнеленской старины И. Мордовцев рассказал А. П. Окладникову, что в чучунских избушках — хоспохах (погребах), встречавшихся по правому берегу Лены в отрезке от реки Чубукулах до острова Столбы, имел обыкновение ночевать некий якут Макаров — знаменитый охотник. Однако сообщение Мордовцева не подтвердилось. Участники археологической экспедиции не обнаружили чучунских пещер.

Один из местных жителей, бывший староста, во время беседы со мной сам обратился к чучунской теме.

— Слышал, что тебе о нем тут наболтали много. Пустое. Кто его видел? Настоящий охотник о своих делах кому будет рассказывать? Грех. Удачи у такого не будет. Похваляются некоторые. Вот бабы и верят. Чучуной детей пугают.

Точка зрения скептиков в общем была достаточно обоснована. Важно, что ее разделял человек пожилой, уважаемый. Большинство коренного населения низовий Лены, видимо, все-таки верило в реальность чучуны и представляло его в виде мужчины. Мне говорили, что он появляется то где-то около Тикси, то возле Харау-лаха. Рассказ о столкновении охотников с чучуной был известен многим. Время происшествия обычно относили к недавнему прошлому.

Одни советовали мне расспросить домочадцев старика Корякина, будто бы застрелившего чучуну, другие рекомендовали справиться у сыновей Винокурова. Самих убийц чучуны уже не было в живых.