Что касается второго случая, который мы должны были исследовать в Чанднере, то доктора Равата он весьма воодушевляет, поскольку индийский мальчик вспоминает свою прошлую жизнь в качестве мусульманина. (По описанным выше причинам еще более вдохновляющим был бы случай, если бы мальчик-мусульманин вспоминал о своем существовании в качестве индуса.) На месте мы обнаружили толпу, в которой было много детей. Казалось, мы служили поводом для выманивания всех из дома – хотя было ощущение, что ребятишкам там делать нечего. На пути в эту деревню мы проезжали мимо мальчика, запускавшего в небо воздушного змея. Ветра не было, и паренек просто раскручивал змея на бечевке. Наш приезд оказался для деревни самым заметным событием со времени появления электричества.
Доктор Рават рассказал мне о другом случае «превращения» мусульманина в индуса, произошедшем несколькими годами ранее. «Этот мальчик помнил обряд обрезания, – рассказывал доктор, нащупывая в уличной грязи свой путь от камня к камню. – Более того! Он родился с пенисом без крайней плоти!»
Я была близка к тому, чтобы спросить, не думает ли Кирти, будто уникальные обстоятельства, связанные с пенисом, могли разбудить воображение мальчика или его родителей, но в этот момент мои сандалии стала засасывать уличная грязь. Когда я потянула обувь обратно, ремешок развязался, и заднюю часть моей юбки забрызгало грязью. Мальчишки и девчонки вокруг захихикали и загомонили: мол, пусть остается все как есть!
Когда мы наконец добрались до интересующего нас дома, количество провожатых увеличилось до полусотни, если не более. Доктору Равату не улыбалась перспектива задавать вопросы перед лицом толпы, поскольку в этом случае искажения в ответах были бы почти неизбежны. Поэтому он запер тонкую покосившуюся калитку на запор. Толпа навалилась на преграду. Сооружение заскрипело и, казалось, стало подаваться – подобно двери, ведущей в будуар в дешевом фильме ужасов. Мы присели на веранде, чтобы поговорить с бабушкой и дедушкой этого мальчика (родителей дома не было). Наблюдатели взобрались на крыши домов, стоявших напротив нашего. Они устроились на краях и, похожие на странных горгулий с коричневыми глазами, не отрываясь глядели на нас. На одном из выступов стены висела газета, вся изрезанная ножницами и напоминающая салфетки с характерной бахромой в домах представителей среднего класса – таких, как, например, доктор Рават. «Аплодируем четырежды!» – гласил заголовок в рекламе цифрового фотоаппарата. И еще: «Будущее уже здесь, и оно взывает к нам!»
Семилетний мальчик говорил, что помнит себя мусульманином и вором по имени Гуддин и что жил он в городке Дхампур, что в 70 км отсюда. Доктор Рават выступал в роли переводчика. «Я убил двух полицейских, а потом полицейские убили меня». Затем возникла некая дискуссия, и я почувствовала, что в голове моей воцаряется сумятица. «Другие утверждают, что полицейских было двенадцать, – переводил доктор Рават. – Бабушка и дедушка добавляют к этому, что их внук всегда боялся полицейских машин. Мальчик говорит, что его жену звали Дхамьянта, однако это не мусульманское имя. Ну, а теперь мы должны сделать несколько фотографий его пениса». Ученый хотел выяснить, нет ли у ребенка каких-либо анатомических дефектов, которые указывали бы на обрезание в прошлой жизни. «Мы проверим состояние его крайней плоти».
Мы с доктором Раватом, мальчиком и его бабушкой проскользнули в дом и закрыли за собой дверь. Бабушка подняла внука и поставила его на стол. Мальчик спустил штанишки и отвернул лицо. Он не выглядел подавленным – лишь несколько смущенным. Его крайняя плоть была обычной, но доктор Рават все равно взялся за фотоаппарат. Модель была новой, и доктор еще не вполне ее освоил. Секунды шли – фотограф будто ждал, пока парнишка улыбнется. Затем нажал кнопку на задней панели фотоаппарата. Загорелся красный сигнал. Вот, хорошо. Мы включили функцию подавления «красных глаз» при съемке со вспышкой. Если бывают моменты, когда хочется, чтобы все закончилось поскорее, то это был один из них. Наконец сверкнула вспышка, и мальчик мог снова одеться.
Несколько слов о дефектах и отметинах, появляющихся при рождении. В обществах, где верят в реинкарнацию, подобные отклонения от нормы принято считать свидетельствами прошлой жизни ребенка. Часто эти знаки ассоциируют со смертью предполагаемой предыдущей личности. В книге «Реинкарнация и биология» Ян Стивенсон приводит десять примеров детей, имевших родовые отметины в тех местах, в которые их предполагаемые прошлые личности получили смертельные ранения.
Представления о родовых отметинах отчасти базируются на теории о том, что они могут быть связаны с обстоятельствами, повлиявшими на мать. На удивление, многие врачи в XVI–XVII веках верили, будто такие дефекты и отклонения от нормы следует объяснять испугом, пережитым матерью во время беременности. Если, например, дитя появляется на свет без руки, то мать вспоминает, что ей повстречался страшный нищий оборванец. Появление на теле ребенка «чешуек» (fi sh scales) – в наши дни такое состояние кожи называется ихтиозом – объясняли тем, что мать напугали морские змеи. И так далее.[7] Со времен Плиния и Гиппократа сообщения о влиянии на роженицу полученных в период беременности впечатлений добавили в медицинские тексты немало перца, и ниточка протянулась к американскому изданию «Учебного пособия по родовспоможению», вышедшему в 1903 году. В нем в качестве вероятных последствий впечатлений, полученных матерью при вынашивании ребенка, приводились такие варианты, как болезнь Джона Меррика, прозванного «Человеком-слоном». Менее известным примером того же рода могут служить разъездные представления с участием «Человека-черепахи».
Применительно к большинству случаев родовых отметин Ян Стивенсон в книге «Реинкарнация и биология» предполагает, что мать могла видеть труп того убитого человека, чья душа вселилась в тело ее еще не рожденного ребенка. Исследователь не разделяет убеждение в том, что абсолютно все родовые знаки следует объяснять впечатлениями, полученными матерью во время беременности, однако вполне допускает подобную возможность.
Сторонники теории материнских впечатлений считают, что при эмоциональных потрясениях кожа становится исключительно уязвимой. Стивенсон описывает полдюжины дерматологических заболеваний, которые могут быть объяснены психологическим эффектом импринтинга. Эти явления имеют широкий спектр проявлений: от относительно общеизвестных (крапивница и волдыри, вызванные сильными эмоциями) до далеких от научного понимания (стигматы, «наведенные» бородавки, увеличение бюста под влиянием внушения). Думаю, если человек верит, будто силой гипноза можно увеличить женскую грудь, то легко предположить и вероятность влияния сильного испуга матери на возникновение дефектов кожи ребенка в ее утробе.
Однако что произошло с мальчиком, у которого не было крайней плоти? Пенис его прошлой личности пострадал при несчастном случае? Вряд ли. Скорее следует говорить о внушенном сходстве явлений. Стивенсон и семьи, с которыми он беседовал, были склонны проводить простые параллели – физические и психологические – между тем, что происходило с ребенком, и тем, что случилось в жизни человека, который, как они верили, был прошлой личностью мальчика. Исследователь также чувствовал, что генетика и факторы влияния социальной среды недостаточны для объяснения всех странностей и фобий – медицинских и психологических, – с которыми появляемся на свет мы, человеческие существа. В поисках ответов на те вопросы, которые бессильна найти генетика, Стивенсон обращался к странностям и фобиям прошлой личности. Такой подход очень интуитивен. Например, страх ребенка перед японскими солдатами объясняется тем, что в прошлой жизни он участвовал во Второй мировой войне. Музыкальную одаренность – при отсутствии у остальных членов семьи не только таланта, но даже слуха – можно истолковывать как следствие того, что в прошлой жизни ребенок был воплощением музыканта-виртуоза. Однако при подобном подходе вы просто меняете одну тайну на другую. Каким образом – минуя генетику – может новый организм унаследовать мастерство, страхи или склонности умершего человека? Каков механизм такой передачи свойств? Если искать материальные причины, то у нас не остается опоры толщиной даже в папиросную бумагу.
