Нам было понятно, что советские солдаты защищали родную землю, а мы были захватчиками. Но во имя какого общественного порядка жертвовались их жизни? То, что мы видели в деревнях и небольших городках, было достаточным, чтобы составить себе представление о «советском рае». Люди и животные жили вместе, в условиях, оскорбляющих человеческое достоинство. Севернее Кобрина я видел русский колхоз… Крестьянин являлся только бедным невольником, подобным персонажу «Мертвых душ» Гоголя. Александр Солженицын был прав, хотя обо всем, что мы видели в СССР, было сказано еще до Виктора Кравченко[113] и мужественного автора «Архипелага ГУЛАГ».
Нас обвиняют в том, что мы считали русских недочеловеками. Это неправда. Я привлекал к работе русских механиков из числа военнопленных — они были умны и изобретательны. Например, они сами догадались заменить рессоры наших автомобилей «Хорх-Кюбельваген» рессорами танков Т-34. Почему я должен был обращаться с ними как с неполноценными? Я решительный антибольшевик, но никогда ничего не имел и не имею против русских.
Если, как говорят некоторые, Гитлер вначале недооценивал русских, то он совершил большую ошибку.
У рейха была более хорошая стратегия ведения войны, наши генералы лучше знали проблемы взаимодействия моторизованных дивизий и обладали лучшим воображением. Однако, начиная с рядового солдата и до командира роты, русские были равны нам. Они были мужественными, находчивыми, одаренными маскировщиками, а кроме того, ожесточенно сопротивлялись и всегда готовы были пожертвовать своей жизнью.
Если кто-то и считал русских недочеловеками, то это руководители большевиков, которые заставляли их по-скотски жить в деревнях и работать в городах. Ни один англичанин, француз или любой другой европеец не выдержал бы и меся-па на месте русского крестьянина или рабочего, забитость и темнота которых превышали все допустимые границы. Многие военнопленные не верили, что в западноевропейских городах ездят трамваи; по их мнению, метро существовало только н Москве.
То, что мы увидели в центральной России и немного позже на Украине, убедило, что русский народ ждет от нас освобождения. К сожалению, люди типа Мартина Бормана или комиссара Украины Эриха Коха виноваты в абсурдной оккупационной политике. Вместо депортации жителей деревень их необходимо было освободить и обращаться с ними по-человечески. Так же считал и рейхслейтер Альфред Розенберг,[114] но его благоразумное мнение встретило сопротивление. Розенберг имел балтийское происхождение, поэтому его видение нашей роли на Востоке, выраженное в «Мифе XX века», было более точным, чем философские размышления епископа цезарей Евзебия или полного добродетели Памфила.
В аду Ельни мы убедились, что сражаемся не только за Германию, но и за Европу. Солдаты были очень измотаны. У меня, как и у других, была сильная дизентерия, но я отказался от госпитализации. К счастью, в конце августа дивизию «Рейх» отвели с передовой линии фронта и отправили на отдых в окрестности Рославля — людям и технике это было очень необходимо.
В это время Гитлер принял решение, которое многим казалось спорным тогда и остается таким по сей день: наступление на Москву было внезапно прекращено. Большую часть сил направили на юг, на Киев. Это решение было принято не только с целью захвата украинского зерна и промышленного Донецкого бассейна, — пленные, взятые под Ельней, предупреждали о концентрации большого количества войск, предназначенных для защиты столицы Украины. «Военное искусство, — писал Наполеон, — заключается в достижении численного преимущества над противником в месте, которое подверглось атаке, или же в месте, которое атакуете вы». Немецкие генералы и историки, критикующие принятое в ночь с 20 на 21 августа внезапное решение Гитлера начать атаку в южном направлении и одновременно нанести удар войсками фельдмаршала фон Рундштедта на север, игнорируют деятельность «Красной капеллы». Рассмотрим этот вопрос более подробно.
12 августа «Вертер» передал «Люси» детали плана наступления большей части войск группы армий фон Бока, непосредственной целью которой была Москва. Они содержались в директиве Верховного главнокомандования вермахта № 34а, датированные тем же числом. «Радо» тотчас же передал сообщение «Директору». Сталин, начальник штаба Красной Армии Борис Шапошников и командующий Западным фронтом Тимошенко приняли соответствующие решения. Сталин вызвал генерала Андрея Еременко и приказал ему 12 августа, подготовив оборону на московском участке, ждать там Гудериана.
18 августа начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер предложил Гитлеру нанести удар по Москве со стороны Брянска, то есть с юго-запада. Гудериан должен был создавать видимость движения на юг, после чего перегруппировать свои части и неожиданно повернуть на север через Брянск на Москву. «Директору» в Москве сразу же стал известен этот вариант. Еременко пишет в своих мемуарах под датой 24 августа: «Товарищ Шапошников проинформировал меня, что завтра будет наступление на Брянск». Поэтому Еременко сгруппировал большую часть сил так, «чтобы сдержать удар с западного направления согласно приказу Генерального штаба».
Тем временем 21 августа Гитлер решил, не информируя Гальдера, что 2-я танковая группа Гудериана не будет атаковать Брянск и Москву, а, имея большую свободу маневра, двинется на юг с целью захвата Киева. «Люси» не знал об этом, следовательно, в Москве также ничего не было известно.
23 августа Гудериан защищал свою точку зрения, доказывая, что необходимо наступать на Москву. «Гитлер, — пишет генерал, — разрешил мне говорить, ни разу не прервав». Однако переубедить фюрера не удалось; приказ звучал: «Киев и Украина», поэтому генерал подчинился.
Я не вижу в этом решении Гитлера «непрофессионализма и дилетантства», как написал в своей книге бывший офицер Абвера Герт Бухгейт. Именно это решение ввело в заблуждение противника. Оно позволило уничтожить пятнадцать советских армий и захватить огромную территорию с развитой промышленностью и сельским хозяйством.
Отдых дивизии «Рейх» продолжался недолго. Мы приняли участие в тяжелых боях на флангах противника восточнее Киева, которые вели части Гудериана, прибывающие с севера, и части генерала фон Клейста, перебрасываемые с юга. Результат превзошел все наши ожидания: до 15 сентября было захвачено 665 000 пленных, 884 танка и 3718 орудий. В этот же день Сталин требовал от Черчилля «20–25 дивизий, которые смогли бы высадиться в Архангельске».
Мы вели бои в районе Прилук и Ромны, где в 1708 году романтичный и смелый король Швеции Карл XII разместил свой штаб. Затем мы двинулись на север через Гомель к Рославлю и прибыли туда в конце сентября, чтобы принять участие в первой фазе операции «Тайфун», предусматривающей захват Москвы.
Не преувеличивая, скажу, что до этого времени самым упорным и опасным противником для нас были местность и климат. Летом пыль и песок выводили из строя наши двигатели и забивали фильтры. Гудериану требовалось 600 новых двигателей, а он получил лишь половину; дивизии «Рейх» тоже не повезло. С 3 по 20 сентября шли дожди, и пыль сменилась грязью. Когда мы дошли до Десны, меня считали счастливчиком, так как я имел сотню исправных грузовиков. После тяжелых боев в попытках окружить противника на Украине, марш на север стал очередным хождением по мукам.
В начале октября мы повернули на северо-восток в направлении Юхнова и Гжацка. Было заметно, что приказы Сталина выполняются, так как в лесах, через которые двигалась колонна, уже тогда действовали партизанские отряды. Это были небольшие группы солдат, сумевших вырваться из окружения, усиленные убежавшими военнопленными. А убежать было очень легко — мы с трудом могли выделить одного солдата для охраны 500 пленных. Наши войска занимали две или три деревни из двадцати, а в остальных хозяйничали партизаны, командиры которых силой или уговорами подчиняли население.
