— Я потратил шесть часов на просмотр всех этих фильмов и отобрал три. Сейчас будет последний.

На экране возникла лужайка для игры в гольф; тут и там у кромки стояли зрители. Спортсмен, улыбаясь, примеривался клюшкой к мячу; на нем были короткие широкие штаны до колен, волосы разделены посередине пробором и зачесаны назад. Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков в гольф во всем мире, в зените своей славы в 1920 году. Он ударил клюшкой по мячу, мяч завертелся и упал в лунку. Джонс поспешил за ним, а толпа зрителей кинулась на травяное поле за своим любимцем — все, кроме одного. Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо на кинокамеру, остановился, помахал шляпой в знак приветствия и отвесил поясной поклон. Камера повернула от него, чтобы следовать за Джонсом, который наклонился, доставая мяч из лунки. Затем Джонс двинулся дальше по лужайке; человек, салютовавший нам шляпой, тоже последовал за игроком вместе с толпой зрителей, пересек весь экран и скрылся из виду навсегда. Лента кончилась, в зале зажегся свет.

Айрин повернулся ко мне лицом.

— Это был Вилей, — отчеканил он, — и бесполезно уверять меня, что это его дедушка, так что и не пытайтесь. Он еще даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по гольфу, и все же это был, абсолютно точно и бесспорно, Том Вилей — фанатик спорта, исчезнувший из Сан-Франциско полгода назад. — Он умолк в ожидании ответа, но я не отвечал: что я мог возразить? Айрин продолжал: — Он также сидел на стадионе, когда Рут делал перебежку, хотя его лицо было в тени. И я подозреваю, что это он корчил гримасы вместе с другими зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой, хотя я и не полностью уверен.

Проекционная будка открылась, киномеханик вышел со словами: “На сегодня все, инспектор?”, и Айрин ответил: “Да”. Механик взглянул на меня, бросив: “Привет, профессор!”, и ушел.

Айрин кивнул:

— Да, профессор, он вас знает. Он помнит вас. На прошлой неделе он крутил для меня эти ленты, и когда мы смотрели фильм про Бобби Джонса, он заметил, что уже демонстрировал его кому-то несколькими днями раньше. Я спросил — кому же? — и он ответил: профессору из университета по фамилии Вейган. Профессор, мы с вами — единственные два человека во всем мире, заинтересованные в этом маленьком отрывке кинофильма. Поэтому я занялся вами; я выяснил, что вы — профессор физики, блестящий ученый с незапятнанной репутацией, но это мне ни о чем не говорит. Вы не зарегистрированы в уголовной полиции, во всяком случае, у нас; но и это ничего не значит: большинство людей не зарегистрированы как уголовники, хотя по меньше мере половина из них этого заслуживает. Тогда я обратился к газетам и обнаружил в архиве “Кроникл” подборку вырезок, посвященных вам. — Айрин поднялся. — Пойдемте отсюда.

Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли на деревянную пристань. Мимо проплывал большой танкер, но Айрин даже не взглянул на него. Он сел на скамью, указав мне на другую рядом с ним, и вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.

— Здесь сказано, что вы выступали перед Американо-канадским обществом физиков в июне 1961 года в отеле Фэйрмонт.

— Разве это преступление?

— Возможно; я не слышал вашего доклада. Он назывался “О некоторых физических аспектах времени” — так написано в заметке. Но я не утверждаю, что понял остальное.

— Это был специальный научный доклад.

— И все же я уловил главную мысль: вы заявили, что существует реальная возможность отправить человека в прошлое.

Я улыбнулся.

— Многие люди думали так же, включая Эйнштейна. Это широко распространенная теория. Но только теория, инспектор!

— Тогда поговорим кое о чем более практическом, чем теория. Мне удалось выяснить, что более года назад Сан-Франциско стал очень бойким рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами и банкнотами приобрели новых заказчиков — люди странные и эксцентричные, они не называли себя, их не волновало, в каком состоянии находятся старинные деньги. И чем больше банкноты были подержаны, грязны и измяты — а значит и дешевле — тем больше их это устраивало. Одним из клиентов примерно год назад был человек с необычайно длинным худым лицом. Он скупал монеты и банкноты всех видов и достоинств, лишь бы они были выпущены не позже 1885 года. Другой клиент, молодой, привлекательный и обходительный, скупал деньги, выпущенные не позже начала 1900 годов. И так далее. Вы догадываетесь, почему я привел вас сюда?

— Нет.

Он показал на пустынную пристань.

— Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А теперь расскажите мне, профессор — я ведь не смогу использовать ваши слова как доказательство вины, — каким образом, черт побери, вы это делали? Мне кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?

Как ни странно, он был прав: я действительно мечтал рассказать кому-нибудь! Поспешно, чтобы не передумать, я начал:

— Я использую маленький черный ящичек с кнопками. Медными кнопками. — Я остановился, несколько секунд смотрел на белый сторожевой катер, ускользавший из виду за островом Ангела, потом пожал плечами и снова повернулся к Айрину. — Но вы же не физик, как я смогу вам объяснить? Скажу лишь одно: человека действительно можно отправить в прошлое. Это намного легче, чем предполагал любой теоретик. Я регулирую кнопки и циферблат и фокусирую черный ящик на объекте наподобие фотокамеры. Затем я включаю специальное устройство и выпускаю наружу очень точно направленный луч — поток электронов. С этого момента человек — как бы это лучше выразиться? — словно плывет по течению сам по себе, он фактически свободен от времени, которое движется вперед без него. Я высчитал, что прошлое нагоняет его со скоростью двадцать три года и пять с половиной месяцев за каждую секунду того времени, пока включен поток. Пользуясь секундомером, я посылаю человека в любой период прошлого, куда он пожелает, с поправкой плюс-минус три недели. Я знаю, что это срабатывает, ведь Том Вилей — только один из примеров. Все они пытались так или иначе сообщить мне, что прибыли благополучно. Вилей обещал разбиться в лепешку, но попасть в кадры кинохроники, когда Джонс выиграет открытый чемпионат по гольфу. На прошлой неделе я посмотрел эту хронику и убедился, что он сдержал слово.

Инспектор кивнул головой.

— Хорошо. А теперь скажите: зачем вы это делали? Они преступники, вы это знали, и все же помогли им бежать.

— Нет, инспектор, я не знал, что они преступники. И они мне об этом не говорили. Просто они были похожи на людей, которые не могут справиться с грузом своих забот. А я им помогал, потому что нуждался в том же, в чем нуждается врач, открывший новую сыворотку — в добровольцах, чтобы испытать ее! И я их нашел: ведь вы не единственный, кто прочел то сообщение в газете.

— И где вы это делали?

— За городом, на берегу. Поздно ночью, когда никого не было вокруг.

— Почему именно там?

— Есть опасность, что человек окажется на участке времени и пространства, уже занятом каменной стеной или зданием. Его молекулы перемешаются с другими молекулами, чужеродными, что будет крайне неприятно. Но на берегу залива никогда не было зданий. Конечно, в различные времена уровень берега мог быть немного выше, чем сейчас. Поэтому, чтобы исключить всякий риск, я предлагал каждому из них подняться на спасательную вышку в одежде того времени, в которое он собирался отбыть, и с запасом денег в кармане, имевших хождение в тот период. Я осторожно направлял на него черный ящичек, так, чтобы исключить вышку из сферы действия аппарата, включал поток электронов на определенное время, и человек оказывался на берегу пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет назад.

Некоторое время инспектор сидел, кивая головой, глядя отсутствующим взором на шершавые доски у пристани. Потом он снова посмотрел на меня и сказал, энергично потирая ладони:

— Так вот, профессор, а теперь извольте-ка вернуть их всех назад!

Я отрицательно замотал головой, но он мрачно усмехнулся: