Каждый актер хочет быть любим зрителями, но ведь это чувство зиждется на доверии…

Многие фильмы, ситуации, затронувшие сердце, не оставившие равнодушным, конечно же, «примериваешь» на себя — таково вообще свойство зрительского восприятия. Без такого сопереживания, соучастия людей искусство мертво. Случается, выйдя из зала, и неделю, и две ходишь под впечатлением увиденного.

Бывают же картины, оставляющие зарубку в памяти на годы. Я с благодарностью вспоминаю давнюю американскую ленту «Двенадцать рассерженных мужчин» — историю человека, который в борьбе за судьбу осуждаемого сумел один противостоять общему мнению, смог его переломить, восстановить справедливость, Подобная ситуация может ведь произойти в самых различных сферах жизни. Даже в таком, казалось бы, мирном и благородном деле, как охрана памятников культуры. Порой принимается решение о сносе или переделке какого-нибудь ветхого здания, мешающего новому строительству, и люди, еще недавно так рьяно отстаивавшие, утверждавшие его историческую ценность, опускают руки: «А что мы можем, это безнадежно, незачем больше копья ломать»… Фильм еще раз доказал мне, что надо уметь до конца исполнять свой нравственный долг. И победить. Что касается фильмов исторических, то, в целом, я считаю, дело это полезное, более того — необходимое. Отношение к прошлому формирует национальный облик народа. Ведь каждый человек — часть общества и часть его истории. Не сохраняя в себе память прошлого, он губит частицу своей личности. Порой мы знаем историю очень отвлеченно, схематично — даты, формулировки. А ведь как интересны в ней разные на первый взгляд мелочи, говорящие о жизни наших предков, — их быт, характер, судьбы конкретных людей. Кинематограф — искусство конкретное — может во многом дополнить наше образование. Но лично я многие исторические фильмы смотрю с досадой, а то и просто предпочитаю не смотреть. Уже по декорациям, по одной-двум сценкам, случается, видишь, что тебе предлагают развесистую клюкву. Потому что многие режиссеры предпочитают снимать не историю, а свое представление о ней. И чаще всего шаблонное.

Конечно, большую помощь в этом деле могли бы оказать консультанты-специалисты. Но их положение на съемочной площадке, насколько я знаю, зачастую незавидно. Мне однажды довелось консультировать исторический фильм. Привезли меня в Новгород-Северский показали декорации — роскошные, дорогие, но поражающие нищетой представлений Древней Руси. Но изменить ничего уже был нельзя. Очень стыдно потом видеть свое имя в титрах…

Исторический фильм — это не только антураж, но и позиция автора, его личностная интерпретация прошлого, основанная на глубоких знаниях. Для меня идеалом такого проникновения в душу и суть истории является работа Г. Козинцева над произведениями Шекспира. Будучи в Англии, я не раз слышал, как наши советские «Гамлет» и «Король Лир» называли лучшими, самыми точными, философски осмысленными версиями этих произведений. Такое признание много стоит.

Как и в детстве, когда я ходил в кино по субботам так и теперь всегда предвкушаю встречу с новым фильмом, как праздник. И рад, если не обманулся в своих ожиданиях. Ведь хороший кинематограф всегда делает свою важную и нужную работу — воспитывает чувства воображение, нравственность, расширяет гори зонты познания мира и человека.

Культура принадлежит всему человечеству. Говорят, был такой случай. В Ирландии, в Дублине, при строительстве высотного здания было обнаружено превосходно сохранившееся норманнское селение. По распоряжению муниципалитета Дублина вещи были переданы в музей, а остатки домов и улиц уничтожены для возведения фундаментов строившегося здания. Но страны, считавшие себя наследницами норманнов, заявили протест.

Аналогичных случаев в разных странах бывает немало. Сходные положения повсюду. Музеи включают в себя произведения, созданные вовсе не в стране, которой они принадлежат. Голландские мастера — в США, Франции, Германии, России. Русские иконы — в музеях Швеции, Норвегии, Италии и т. д.

Большинство предметов искусства имеют своих юридических владельцев. Юридическая принадлежность в громадном большинстве случаев расходится с их историческим происхождением и общей моральной ответственностью за них не только юридических владельцев, но и тех стран, в которых они находятся.

В свое время у меня была статья, называвшаяся «Кому принадлежит история», в которой я оспаривал право градостроителей сносить в своих городах здания, менять историческое лицо заповедных зон, утверждая, что каждый исторический город России принадлежит всей стране, а в ней историческими ценностями должны распоряжаться не только все граждане, но и учитываться права наших потомков. Потомки — наследники, а мы в известном смысле опекуны этого наследства, обязанные его передать в целости. Что значит «обязанные»? Конечно, не в юридическом смысле, а в моральном. Но моральные законы в вопросах культуры стоят значительно выше правовых норм. Конечно, право, в конечном счете, основывается не на морали, но право не может поспеть за моралью, моральные нормы значительно выше, тоньше и ответственнее. Право только в самых общих чертах может оформить то, что требует от нас мораль, а в огромном большинстве случаев не в состоянии оформить моральные требования. Если в один несчастный день рухнет Преображенский храм в Кижах, кто будет за это в юридическом ответе? Согласно существующей практике «ослабленной законности» в вопросах охраны памятников, скорее всего — никто. Если законы все-таки будут применены, то — отдел культуры Петрозаводского облисполкома. Министерство культуры РСФСР и Министерство культуры СССР… Может быть, еще кто-то. Но ущерб будет нанесен людям, и не только в нашей стране, но и за рубежом. Кижи принадлежат всему человечеству. Это часть мировой культуры.

Я нарочно выбрал пример с Кижами, а не, скажем, с Парфеноном или Пизанской башней, ибо Кижи могут рассматриваться как сугубо национальное, народное русское произведение. Но любое народное произведение или произведение народа обязано рассматриваться как явление и ценность культуры всего человечества. И это касается не только памятника архитектуры, но и любого другого явления искусства, науки, техники, даже любого обычая (более или менее ценного), языка и т. д. Раз созданное, сотворенное, открытое, вычисленное, изобретенное, наблюденное, исполненное и т. д. явление культуры становится либо действительным достоянием культуры, либо потенциальным достоянием культуры человечества.

В культуре ничего не может быть посажено в клетку и ничто не вышло из клетки — из страны, извечно отгороженной великой китайской стеной (да не обидятся на меня китайцы — они ведь создали свою стену, чтобы защититься от нашествий, а не для того, чтобы замкнуть свою культуру в своих пределах).

Культура создается сообща. Законна гордость любого народа своими памятниками, своими изобретениями, своим фольклором, своей музыкой или литературой. Больше того, если такой гордости нет, — это признак какого-то серьезного национального неблагополучия. Гордиться народу следует и своим большим, и небольшим вкладом в культуру человечества. Ибо во всяком культурном вкладе любого народа есть нечто свое, неповторимое, а потому и особенно ценное.

Но из чего создается это неповторимое? Оно не возникает на пустом месте. Ни одна народная культура (культура народа) не создается из ничего. Материалом для новой культуры служат прежние, соседние — оседлые искусства и «непередвигающиеся» — музыка, фольклор, литература, наука, почти не знающие границ.

Взглянем на карту Европы. Сколько народов перебывало в прошлом на открытой равнине России и Украины? И каждый народ что-то оставлял свое. Что-то затем сливалось в культуре восточных славян и с помощью географического и языкового единства этого восточнославянского народа разносилось дальше и дальше, сливаясь в единую и великую культуру, захватывавшую и те территории, куда восточные славяне сами по себе не проникали. Культура идет впереди народа. Ее разносят торговцы, ремесленники, просто переселенцы, но она может проникать все дальше путем заимствований и влияний без людей — носителей этой культуры, отдельных знаний, приемов, обычаев и т. д.