— Иди, иди! Уходите все!

И Ведунья завертелась вихрем, крича на Чужих, толкая их. Они шарахались от нее, словно от чумы. Ведунья не отставала, махала руками, вопила, упорно отгоняя Чужих от алтаря.

Потом остановилась и стала смотреть им вслед. Чужие отошли сотни на полторы шагов туда, где одна из малых рек делала изгиб и бежала дальше меж двух скалистых стен, и стали там. Ведунья впервые разглядела поблизости их стойбище — в поросшей кустами лощине стояла кучка женщин, детей и стариков.

Вот и хорошо, подумала Ведунья. Они отошли от алтаря — это все, на что она могла надеяться. Довольно и этого, и все это совершила она одна — но в ней все время горел огонь Богини, иначе бы ей не добиться успеха.

Ведунья пошла обратно к своим воинам и бросила им торжествующе:

— И копья не понадобилось.

— Ты просто обезумела! — покачал головой Молодой Олень, но в глазах его было восхищение.

В тот же вечер, когда Маннхейм и Левиен давно уже ушли, измученный и мрачный Хоскинс вернулся в кукольный домик.

— Тимми спит? — спросил он.

— Насилу уснул, — кивнула мисс Феллоуз. — Мне пришлось его долго укачивать. — Она отложила книгу, которую читала, и не слишком приветливо посмотрела на Хоскинса. День был тяжелый, беспокойный, и она предпочла бы, чтобы ее оставили наконец в покое.

— Жаль, что все происходило так бурно.

— Да, крику было много. Больше, чем следовало бы допускать при ребенке. Вам не кажется, что эту дискуссию можно было провести в другом месте?

— Извините меня. Я, наверное, выпустил из рук вожжи. Этот человек меня с ума сведет.

— Да нет, он не такой страшный, как я ожидала. Мне кажется, он действительно принимает близко к сердцу судьбу Тимми.

— Бесспорно. Но явиться сюда непрошеным и указывать нам…

— Мальчику и в самом деле нужен товарищ.

Хоскинс приуныл, словно испугался, что весь этот спор начнется снова, но вовремя взял себя в руки.

— Да, нужен, — спокойно ответил он. — Не стану с вами спорить. Но где мы его возьмем? Это огромная проблема.

— А вы серьезно собираетесь привести сюда сына, если не получится иначе?

Хоскинс опешил. Мисс Феллоуз подумала, не слишком ли далеко она зашла, но она ведь не приглашала Хоскинса возвращаться сюда.

— Серьезно ли? Ну конечно, серьезно — если больше никого не найдем. Думаете, я боюсь, как бы Тимми не обидел моего мальчика? Вот жена — та может воспротивиться. Сочтет, что это рискованно. Многие ведь смотрят на Тимми как на что-то вроде обезьяны. Как на маленького дикаря, который жил в пещере и ел сырое мясо.

— А что, если устроить с ним телевизионное интервью в прямом эфире? — предложила мисс Феллоуз, сама себе удивляясь. Но если это поможет преодолеть предрассудки, создавшиеся вокруг мальчика, стоит выдержать даже вторжение репортеров. — Теперь он говорит по-английски, и если люди об этом узнают…

— Не думаю, что это улучшит положение, мисс Феллоуз.

— Почему?

— Знаете, он не очень-то хорошо говорит по-английски.

— Что вы? — тут же вознегодовала она. — У него изумительный словарный запас, если учесть, как поздно он начал. И он каждый день усваивает новые слова.

— Вы единственная, кто его понимает, — устало сказал Хоскинс. — Для остальных он говорит все равно что по-неандертальски. Ничего нельзя разобрать.

— Значит, вы просто невнимательно слушаете.

— Все может быть, — вяло согласился Хоскинс, пожав плечами, и погрузился в глубокую задумчивость. Мисс Феллоуз снова раскрыла книгу там, где остановилась, надеясь, что Хоскинс поймет намек. Но он остался сидеть.

— Если б сюда еще не впуталась эта подлая женщина! — внезапно взорвался он.

— Мериэнн Левиен?

— Ну да, этот робот.

— Разве она робот?

— Не настоящий, конечно, — устало усмехнулся Хоскинс. — Просто очень его напоминает. В той комнате у нас мальчик из прошлого, а мне на голову сваливается женщина, точно прямиком из будущего. Век бы ее не видать. Маннхейм сам по себе не так уж плох — он просто из тех взбалмошных, социально озабоченных господ, которым неймется усовершенствовать мир по своему разумению. Этакий возвышенный служитель добра. Но Левиен, эта хромированная сука — вы уж извините меня, мисс Феллоуз…

— Но она такая и есть.

— Вы правда так думаете?

Мисс Феллоуз кивнула:

— Трудно поверить, что такую женщину собирались принять для ухода за Тимми.

— Она явилась одной из первых. Так и рвалась сюда, прямо невтерпеж ей было.

— Но она ведь совсем не подходит.

— У нее потрясающая анкета. Меня удержало только личное впечатление от нее. Она очень удивилась, что мы ее не взяли. А потом, значит, как ни печально, связалась с шайкой Маннхейма. Думаю, нарочно, чтобы отомстить мне за то, что я не принял ее на работу. Это в ее духе. Нет фурии в аду, столь злой… и так далее. Теперь она будет постоянно шпынять Маннхейма, и задурит ему голову своим жаргоном, как будто ему собственной психобелиберды недостаточно, и будет натравливать его на меня, и подогревать… — Хоскинс уже почти кричал.

— Но ведь Маннхейм сказал только, что Тимми очень одинок и с этим надо что-то делать, — неуступчиво заметила мисс Феллоуз.

— Сделаем и без него.

— И почему вы думаете, что Левиен мстит, если она просто указывает…

— Да потому что она мстит! — вскричал Хоскинс еще громче прежнего. — Потому что она хотела заниматься этим проектом с самого начала, а раз у нее не получилось, хочет устроить нам веселую жизнь. Она не знает пощады. Маннхейм по сравнению с ней просто тряпка. Им можно управлять, если нажимать на нужные кнопки. Его можно ублаготворить, постоянно заверяя в своих добрых намерениях и вежливо соглашаясь с его указаниями. А вот Левиен захочет проводить инспекции каждый вторник, раз уж тон задает она — и потребует перемен. Она нас возьмет в оборот. Своим чередом Тимми понадобится психотерапия, или ортодонтия, или пластическая операция, чтобы он похорошел и стал похож на гомо сапиенс. Она будет лезть, и лезть, и лезть, и соваться без конца, используя пропагандистскую машину Маннхейма, чтобы нас давить, чтобы выставлять безумными злодеями-учеными, которые хладнокровно истязают невинное дитя… — Хоскинс покосился на закрытую дверь в спальню Тимми и сурово продолжал: — Маннхейм — просто игрушка в руках этой женщины. Она, наверное, и спит с ним — совершенно им овладела. Он против нее не устоит.

— Как вы можете! — ахнула мисс Феллоуз.

— А что я такое сказал?

— Что он и она… что она воспользовалась… У вас же нет никаких доказательств, что это так. И говорить это было излишне, доктор Хоскинс. Совершенно излишне.

— Правда? — Хоскинс сразу остыл и пристыженно усмехнулся. — Да, наверно. Вы правы. Не знаю, с кем там спит Маннхейм, и знать не хочу. И Левиен тоже. Мне просто хочется, чтобы они отцепились от нас и дали спокойно работать, мисс Феллоуз. Вы же знаете. И знаете, что я сделал все, чтобы Тимми у нас было хорошо. Но я так устал… так чертовски устал…

Мисс Феллоуз в порыве сочувствия встала и взяла его за руки. Руки Хоскинса были холодными, и она подержала их немного, словно желая перелить в них чуть-чуть жизни и энергии.

— Когда вы в последний раз были в отпуске, доктор Хоскинс?

— Отпуск? — бледно усмехнулся он. — Я уже забыл, что это значит.

— Может быть, в этом все и дело.

— Да не могу я. Просто не могу. Отвернись я только, мисс Феллоуз, и здесь все пойдет кувырком. Дюжина Адамевских попытается стащить экспонаты из стасиса. Наши сотруднички начнут ставить эксперименты без разрешения, творя Бог знает что и Бог знает на какие деньги. Накупят оборудования, которое мы не можем себе позволить, для проектов, у которых нет будущего. У нас тут полно правонарушителей, и я единственный полицейский. Пока мы не закончим эту фазу работы, уйти я не смею.

— Устройте себе хотя бы уик-энд. Вам нужен отдых.

— Знаю. Господи, мне ли не знать! Спасибо, что принимаете это так близко к сердцу, мисс Феллоуз. Спасибо вам за все. В этой научной психушке вы одна из немногих столпов здравого смысла и надежности.