— У меня тут никого нет, — вдруг всхлипнула Акулина. — Почему вы меня бросаете? Ну скажи, почему? В конце концов, то, что вы с Антонио переспали, ничего не значит! Против него трудно устоять. Но ведь это было и прошло? Так?

— Было и прошло… — повторила Полина. — Да, ты права. Послушай, я тебе кое-что скажу. Это не моя тайна, я случайно узнала. Знаешь, почему у тебя нет шансов отсудить мальчишку?

— Это еще что за тайны и почему мне не удастся? Я — его мачеха! И мы с Игнасио не были в разводе.

— Ты, конечно, его мачеха. Но Антонио — его отец. И он это легко докажет, если у него не будет иного выхода.

Акулина осталась сидеть с открытым ртом. Она даже предположить ничего подобного не могла.

— Это он тебе сказал?

— Нет. Он мне ничего не говорил. Я просто наблюдательна. А тебе самой никогда не приходило в голову, что Санчо и Антонио похожи друг на друга как две капли воды.

— Нет, не приходило. — Акулина никак не могла поверить такому повороту дела. — Но может быть, ты ошибаешься?

— Мою догадку подтвердил Риккардо. А он в этом доме давно. И твоего Игнасио, и его приятеля Антонио, и Роситу, покойную мать мальчика, он знал почти с детства. Вот так.

— И он это подтвердил? Тебе?! — Акулина не могла поверить своим ушам.

— Подтвердил. И если бы ты была с окружающими тебя людьми повнимательнее, он, может, и тебе бы сказал. Пожалел бы твои средства, которые ты потратишь впустую. Или просто от души тебе посочувствовал. Но ты умеешь настраивать людей против себя.

— Что же мне теперь делать? — Акулина казалась растерянной.

— Что хочешь. У тебя денег достаточно, чтобы потратить их на что-нибудь более стоящее.

— Но я так просто не могу сдаться! Нет! Не могу и не хочу. Нужно все выяснить, все узнать поподробнее… — Певица поднялась с кресла и как ураган пронеслась мимо вошедшего в комнату Олега.

— Что это с ней? Совсем спятила? — спросил Логинов, а потом просто махнул рукой: — Ты готова?

— Да. — Полина захлопнула чемодан, задернула «молнию» на сумке. Она была готова.

— Попрощались с Акулиной? Тебе не удалось ее переубедить?

— Куда там! Я ей выдвинула один аргумент, который должен был бы сразить ее наповал, но боевой дух нашей валькирии не так просто сломить. Пойдем?

— Ну меня все это больше не касается. Я ничем как адвокат здесь не могу ей помочь. Пусть сражается. По-моему, она не столько хочет отсудить парнишку, сколько навредить Эредья. Может быть, это не получится, но нервы она ему потрепать может. Ну и пусть теперь сами разбираются. Это уже не наше дело.

Олег взял сумки, и они спустились вниз. Когда Полина и Олег уже подошли к машине, из дома выскочила Лусия с телефонной трубкой в руках. Логинов чертыхнулся.

— Сеньорита. Вас! Прошу!

— Она не будет разговаривать. — Олег заслонил Полину спиной, но она возразила:

— Буду. Это не тебе решать, довольно уже того, что мы уезжаем. Не попрощаться неприлично.

— Полина, — послышался в трубке голос Антонио, — я тебе все время звоню, но тебя не зовут к телефону. Что случилось?

— Я уезжаю. Прощай.

— Уезжаешь? И это все, что ты можешь мне сказать? — В его голосе слышалось совершенно искреннее изумление.

— Да. И прибавить к этому мне нечего. — Она дала отбой, прежде чем разговор успел разгореться, как сухие дрова. Она погасила его. Погасила раз и навсегда. И не нужно никаких объяснений.

Риккардо хотел ей что-то сказать, но рядом стоял Олег, и старик промолчал. Вид у него был мрачный, суровые брови сошлись к переносице, губы поджаты.

Они сдержанно попрощались в аэропорту, и Логинов с Полиной сели в самолет. Она знала, что поступает правильно, именно так и нужно было поступить, но отчего же на душе такая горечь?

Олег отвез ее домой и конечно же пожелал остаться. Но Полина сослалась на плохое самочувствие и безжалостно его выпроводила. Она не могла винить его ни в чем. Она винила себя во всем.

Москва показалась ей после сияющего солнечного Коста-Бланка серой и унылой. Смотреть в окно оказалось мучительно, там плавали тяжелые свинцовые облака, которые вот-вот прольются мелким моросящим дождем. Полина задвинула шторы, и в спальне стало совсем тоскливо. Но ничего, она сейчас немного полежит в ванной, а потом ее ждет постель, холодная и одинокая. Она почти пожалела, что отослала Олега, но сейчас его присутствие, как она призналась сама себе, было бы хуже отсутствия. Ей просто нужно прийти в себя. И тогда все будет опять хорошо. И Логинов перестанет ее раздражать. Ведь никогда прежде он так не действовал ей на нервы! И не будет. Просто надо выкинуть из головы этого сумасшедшего Антонио, его страсть, его игры со смертью, его лошадей и свирепых быков, и оливковую рощу, и тревожный аромат цветущего жасмина, и спальню, в которой они до утра предавались любви.

Полина не стала распаковывать сумки, решила повременить с этим до завтра. Собственная ванная показалась ей какой-то неуютной, да и вообще она не почувствовала того настроения, которое всегда посещало ее, когда она возвращалась домой из дальних и многочисленных поездок с Акулиной. Что-то непоправимо изменилось, и Полина подумала, до какой степени наивной нужно быть, чтобы этого не предвидеть. Она пустила пену с запахом миндаля под струю воды, и тут же ее подхватили и понесли в другой, прекрасный и наполненный солнцем мир. Руки Антонио, глаза Антонио, его смуглое сильное и гибкое тело. Что в этой жизни было у нее прекрасней? И почему она так стремительно от этого сбежала, предпочтя привычный покой и, если уж говорить совсем честно, тоскливую, серую жизнь, несмотря на все ее деланые праздники. В этих праздниках, во всей этой суете не было самого главного — искренности. Они, и она сама, и Акулина, и Олег, никогда не переступали определенных границ, и все, что они делали, было придумано. В том числе и ею, пресс-секретарем певицы, а также имиджмейкером и советчицей. Полина прекрасно знала, на что следует делать ставку, у нее было настоящее чутье. Лишь только Акулину начинали забывать, хоть на пару дней, тут же появлялись сенсационные статьи, и эти сенсации, и информационные поводы — все придумывала для нее Полина. Они крутились на дьявольской карусели, их несли не андалузские лошадки со стройными ногами, а злобные оскаленные кони, громадные тяжеловозы, кони-хищники, если такое можно себе представить…

Полина лежала в остывающей воде, и голова у нее шла кругом. Как всегда, она не могла сосредоточиться ни на чем, если волновалась. А теперь она волновалась. И душу не отпускала раздирающая тревога. Что она оставила ТАМ? Что с Акулиной? С маленьким мальчиком, сыном этого отчаянного тореро, с ним самим? Она вспомнила, что он должен участвовать в корриде на новом стадионе. Она не увидит этого захватывающего зрелища. Не увидит никогда. И никогда больше над ней в кобальтовой синей полутьме не возникнет его удивительное лицо с широко распахнутыми глазами, и никогда больше он не опустит тяжелые веки, опушенные длинными черными ресницами, в тот момент, когда страсть победит его волю. И тогда он захочет излиться в ее лоно, в ее трепещущую плоть, а сама она задохнется от прилива страсти, пройдет по самой границе небытия, расцвеченной сверкающими звездами.

Она настолько погрузилась в воспоминания, что чуть не ушла под воду. Вынырнула, отфыркиваясь, смахивая капли с лица и отбрасывая назад отяжелевшие волосы, теперь ставшие совсем темными. «Как у него… Почти как у него. И глаза у нас почти одинаковые…» Она вышла из ванной и, обнаженная, встала перед вмонтированным в стену зеркалом в полный рост. Зеркало было старое, она давно хотела его сменить, но не было ни сил, ни времени. До сих пор на ее теле оставались следы его прикосновений, и самое главное — та самая, не заживающая почему-то царапинка на груди. Сейчас она вдруг стала кровоточить, и Полина промокнула кровь полотенцем, оставив на махровой розовой ткани багровый след.

«Теперь спать, — подумала она, — спать и забывать. Насколько это вообще возможно. Но придется. Иного выхода нет. Прощай, матадор!»