Станову избу исправить,

Полки, печку приналадить,

От погод обороняться -

И теплее согреваться.

А разволочные

^*

избушки

Строить, будто как игрушки,

Научились мы тотчас.

Поздравляю теперь вас!

По избушкам потянулись,

Друг со другом распростились,

И давай здесь зимовать,

Промышлять, зверей смекать

^*

.

По избушкам жить опасно,

Не пришла бы смерть напрасно.

Мы кулемки

^*

становили:

Псечей черных наловили, —

А оленей диких славно

Мы стреляли преисправно.

Белой ошкуй господин —

Он к нам часто подходил,

Дикарино мясо кушать

И у нас в избах послушать,

Что мы говорим.

А мы пулю в бок дадим,

Да и спицами

^*

вконец

Заколаем, наконец.

Медведь белой там сердит,

Своей лапой нам грозит,

И шататься не велит.

Там без спицы мы не ходим:

Часто ошкуя находим.

Темну пору проживали,

Николи не горевали;

Как светлее стали дни,

С разволочных потянулись,

В станову избу пришли —

Всех товарищей нашли.

Как Великий пост прошел —

Слух до всех до нас дошел,

Как моржи кричат, гремят,

Собираться нам велят.

Карбаса мы направляли

И моржов мы промышляли

По расплавам и по льдам,

По заливам, по губам

И по крутым берегам.

А моржов мы не боимся

И стрелять их не стыдимся.

Мы их ружьями стреляли

И носками принимали,

И их спицами кололи

И вязали за тинки.

Промышляли мы довольно,

И поехали на лодью;

Лодью мы нагрузвли

И отправились мы в ход,

С Грумантом прощались:

Прощай, батюшка ты Грумант!

Кабы больше не бывать.

Ты Грумант-батюшка страшон:

Весь горами овышон,

Кругом льдами окружон.

На тебе нам жить опасно —

Не пришла бы смерть напрасно.

Приводя эту длинную, наивную по своей форме, песню, мне все-таки кажется, что и сквозь простые, нехитрые слова ее и подражательный размер (веселого и скорого напева) можно видеть горькие слезы скучного одиночества — Бог весть, в каком месте, решительно на краю света, те горькие слезы, которые доводится испытывать только на море, когда на волоску висишь от смерти, когда, забывая все остальное, видишь и бережешь только одного себя. Нет для берегового человека лучших поговорок, как: «хвали море, а сиди на берегу - с моря жди горя, а от воды беды», и все-таки оттого, что «дальше моря, меньше горя»...

II. ПОЕЗДКА ПО РЕКЕ МЕЗЕНИ

Подробности пути. — Рассказы ямщика о разных видах зимних погод. — Лесная драма. — Икота и стрелье. — Дело о колдунах. — Юрома. — Предание о разбойниках. — Иов праведный. — Пашко. — Село Ущелье. — Предание о чуди. — Чучпала. — Характер русского населения. — О свадьбах.

В декабре месяце 1856 года я был на реке Мезени. 12 числа этого месяца я оставил бедный, с великою нуждою влачащий свое обыденное существование город Мезень, чтобы направиться вверх по реке, уделившей свое негромкое имя этому городу. Путь мне лежал в дальние печорские страны. Дорога тянулась по берегу реки мимо множества деревушек, которые рассадились так часто, как бы и на людной Волге. Близость моря, богатого барышным, сальным морским зверем, под рукою широкая, многоводная, обильная семгой река, вся обросшая по берегам густыми, первозданными лесами, где так много и дичи, и красного зверя, а дальше беспредельная тундра с роскошной пастьбой для оленей, неисчислимыми стадами горностаев, песцов и зайцев — обусловили по берегам Мезени это многолюдство населения, сгруппировавшегося по преимуществу в низовых частях реки. Здесь деревни и села так часты, что не успеешь проехать пяти-шести верст, как, глядишь, уже и рассыпалась перед тобою черная группа изб, всегда приглядных по внешности, всегда двухэтажных по неизменному обычаю целой губернии. В любую из них взойти любо: чисто прибрана большая изба с полатями и огромной печью, хотя эта изба и про себя держится, хотя тут и ребятишки водятся, хотя тут возится и хозяин со своими рыболовными и другими снастями, и хозяйка со своими домашними приборами. Правда, что и здесь полати устроены так низко, что об них неосторожный и недогадливый гость может стуктуться лбом. И здесь духота и спершийся воздух бывают едва выносимы; и здесь двери, ведущие в сени, не отопрешь, если не имеешь долгой привычки к тому; и здесь визг грудных ребят и крики телят, запертых в подызбице, в соединении с риком кур, которым легко расшуметься, да трудно уняться. Все это легко может выгнать проезжего вон из избы. Для этого у мезенцев есть особый покой — гостиная горница, всегда старательно вытопленная, с кроватью за ситцевым пологом, со столом, лавками и стенами, тщательно вымытыми и выскобленными. У редкого нет самовара, фаянсовой посуды, ножей, вилок, и у каждого — полный угол божьего милосердия.

Хорошо везут проезжего человека сытые, легкие на бегу мезенки (хотя некогда известная порода лошадей этих теперь уже измельчала и заметно пропадает). Разговорчив и словоохотлив и сам мезенец хозяин этнх лошадок, подрядившийся за казенную цену свезти седока верст за тридцать к своему побратиму и благоприятелю, у которого ведутся такие же сытые, бойкие лошадки.

Особенно помнится мне один из этих ямщиков, подрядившийся со мною на вторую станцию от города. Быстрее других снарядил он тройку и с бойкими приговорами (против общего обыкновения) уселся на козлы, я — в теплую обитую оленьим мехом кибитку.

В кибитке тепло и покойно. По сторонам необыкновенно тихо. Занимались сумерки: снежные поляны по сторонам отливали менее резким светом, выплывавший месяц собирал свои силы, чтобы осветить нам дальнюю дорогу, хотя и мертвенным, но уже привычным и теперь легко выносимым блеском. При такой обстановке легко как-то сосредоточиваются мысли на одном предмете, хорошо, много и долго думается и редко хочется спать. Бог весть о чем думалось мне на ту пору, но, по-видимому, думалось долго, погому что с козел послышался запрос: