Я поблагодарила. Пообещала, что сделаю все ради благополучия их маленькой Джульетты.
Спустившись вниз, я услышала тихую музыку. Я взглянула на большое окно их квартиры. Они танцевали. Джульетта была между ними. Моя мама тоже танцевала с Рейфом, который стоял на ее ногах, – она кружила его, пока он не ощущал приятной слабости, начинал смеяться и валился на коврик. Но меня вдруг посетило другое воспоминание. Мне было лет шесть или семь. Мама танцевала, держа на вытянутых руках малышку, как будто та ее партнер по танго. Малышкой была Беки, а я маленькой девочкой, которая прыгала вокруг мамы. У меня вдруг начала раскалываться голова, хотя я никогда не страдала головными болями. Скотт Эрли и его жена Келли выглядели счастливыми. У них было все, чего могли пожелать люди. Прошлое надежно похоронено. Маленькая девочка на руках моей мамы покоилась на кладбище. Ее быстрые ножки никогда не будут топать по ступенькам нашего дома. Дочка Скотта Эрли росла здоровой и сильной. Никто не сможет обидеть ее. Я уже не помнила того времени, когда мы все были счастливы, без всяких «вопреки». Человеку свойственно забывать, он может отрешиться от плохих воспоминаний. Но убийство... Неужели он совсем не вспоминает об этом? Они не провели еще и года вместе после его освобождения из Стоун-Гейта. Каждый день они воспринимали как дар. Каждый день был как подарочный пакет, и Скотт Эрли был «виновен» лишь в том, что Келли приходилось зарабатывать на жизнь, а не в том, что отнял две жизни быстрее, чем я написала это предложение. Каждый день дарил им что-то новое. Что-то, конечно, омрачало их жизнь. А нам в свое время было невыносимо жить, невыносимо видеть, как солнце в очередной раз скрывается за горизонтом, напоминая об угасших жизнях. Мы не представляли себе, как проснемся утром. Мы почти год не разговаривали. А Скотт Эрли и Келли танцевали!
Теперь даже мои родители были счастливы. Отец Небесный даровал им счастье прощения. Он позволил им отпустить память о Беки и Руги, как отпускают воздушные шарики в воздух на параде. Им было позволено двинуться вперед. Думали ли они о моих сестрах каждый день?
Я была единственной, кто добровольно носил эти вериги? Почему Скотту Эрли было даровано такое «сокровище»? Что в моей вере не позволяло мне переступить черту?
Я отвернулась и уехала домой.
Миссис Дезмонд оставила мне записку. На тарелке меня ждали фаршированный перец и картофельное пюре. Мне оставалось только разогреть блюдо. Я очень любила фаршированный перец, но я просто разрезала его пополам, а потом смыла все в унитаз. Затем помыла тарелку и нацарапала записку с благодарностью. Опустившись на колени, я молилась о том, чтобы камень в моей душе превратился в льдинку, которая со временем могла растаять.
Я легла в кровать, и меня начало трясти. Я открыла ноутбук, который взяла с собой по настоянию папы. У миссис Дезмонд был кабельный Интернет, чтобы она могла ежедневно отправлять почту дочерям. Я зашла в поисковую систему и начала просматривать адреса организаций вроде «Второго шанса» или «Дарованного небом», где девушки могли оставлять на усыновление своих внебрачных детей. Главным принципом работы таких организаций было не задавать молодым мамам никаких вопросов. Детей не бросали в мусорные контейнеры. За малышами иногда возвращались, а иногда нет. Спустя несколько месяцев детям находили новых родителей. Мне словно кто-то нашептывал приказы на ухо. Я точно знала, что собираюсь сделать.
Глава восемнадцатая
В понедельник Келли дала мне ключи от квартиры, чтобы я могла вывозить Джульетту на прогулку в коляске, если позволяла погода, а погода позволяла гулять всегда. Каждое утро мы встречались у двери, и Келли передавала мне список вещей, которые и течение дня понадобятся для Джульетты, и деньги, если мне требовалось что-то купить в угловом супермаркете. Затем она вылетала за двери с чемоданчиком под мышкой и рюкзаком за спиной. Я наблюдала, как она на ходу красила ресницы.
Джульетта была легким ребенком, а Келли держала ее в чистоте, ухаживая как за розовым бутоном. Каждый день я согревала молоко, которое Келли сцеживала молокоотсосом накануне вечером. Я слегка поглаживала Джульетту по щеке, чтобы она открыла ротик. Когда она улыбнулась в первый раз, я помчалась к столу Келли, на котором лежал фотоаппарат, и сделала несколько снимков, оставив Келли записку.
На следующий день Келли встретила меня у двери и бросилась обнимать.
– Меня не было в такой знаменательный момент, но ты сумела запечатлеть его для памяти! Рейчел, я тебе так благодарна.
Этот случай был одним из многих, когда моя изощренность приводила меня в отчаяние. Но я уже была не в силах что-то изменить: я фотографировала Джульетту при любом удобном случае, наряжая ее в носочки под цвет брючек «капри» и «мини-юбок» размером с наперсток. Она стала для меня маленькой куколкой, любимой и требующей постоянной заботы. Я держала ее за крохотные ручки и делала «потягушки». Иногда эта девочки заставляла меня забыть о причине моего приезда в Калифорнию. Мы лежали с ней, растянувшись на покрывале в парке Беллевью, и я показывала ей разные фигурки, по-особому сгибая пальцы и направляя их на тень. В такие мгновения я вдруг вспоминала кладбище, где покоились мои сестры, и надгробный памятник на их могилах в виде сплетенных рук. Мое сознание затуманивалось черным чернильным пятном, напоминая с жестокой ясностью, что я не Рейчел Байрд – обычная девушка, которая совмещала с учебой работу, доставлявшую ей несказанное удовольствие.
Я начинала думать о новой семье Джульетты, о тех людях, для которых появление Джульетты станет настоящим благословением, потому что они не могли иметь собственных детей. Я оставлю Джульетту завернутой в пеленки в каком-нибудь безопасном, хороню освещенном месте. Я знала, что эти специально отведенные помещения не снабжены камерами слежения, оставленным в них детям не грозит никакая опасность, им не страшна плохая погода – в течение суток команда добровольцев несколько раз проверяла эти комнаты, чтобы вовремя обнаруживать младенцев. Все будет в порядке.
Я, конечно, проявляла наивность, рассуждая таким образом» и почему-то не подумала о том, что ФБР расследует все возможные мотивы, поскольку дело будет касаться кражи ребенка. Они найдут меня раньше, чем Скотт Эрли, обвинят в совершении серьезного преступления и отправят в тюрьму. Меня может ждать судьба, которой удалось избежать моему заклятому врагу. Но тут же направление моих мыслей менялось, и я успокаивала себя тем, что к тому времени, когда они кинутся, я уже буду далеко в Юте: мои волосы приобретут свой натуральным цвет, а моя душа – прежнее спокойствие. Я решила оставить коляску Джульетты в парке, так чтобы сначала создалось впечатление, будто кто-то выкрал Джульетту вместе со мной. Какая умная, честное слово! Тот факт, что я была зачислена в школу под своим настоящим именем и любой дурак в течение десяти секунд установит связь между мной и Скоттом Эрли, почему-то не смутил меня. Мне было почти семнадцать, и я была в чем-то не по годам умна, но в чем-то наивна и глупа. Я не имела ни малейшего представления о том, как выполняется розыскная работа, как быстро ведется расследование. Скорее всего, я не очень утруждала себя размышлениями на подобные темы.
Задумываясь над тем, какой удар я нанесу Келли своим поступком (особенно часто это происходило, когда я развешивала постиранные футболки с надписью «Мама Джульетты!», за что Келли меня всегда горячо благодарила), я заставляла себя вспоминать, в какой цвет был выкрашен тот злополучный сарай, а потом мое сознание автоматически переключалось и я видела кровь на земле и забрызганный кровью стол для пикников.
Никто не собирался отнять жизнь у Джульетты, как оборвали жизнь моих сестер. Джульетта не умрет – она просто освободится от зловещего присутствия Скотта Эрли.
Но было ли его присутствие в жизни Джульетты зловещим? Или только болезнь заставляла проявиться злу? Сейчас он являлся образцом воспитанности и доброты, но могла ли ситуация снова выйти из-под контроля? Некоторые душевно больные люди иногда чувствовали себя настолько хорошо, что прекращали принимать лекарства. У Скотта Эрли тоже мог быть такой период. Келли хранила этот страшный, как у мясника, нож, и для этого должна была существовать причина. Я знала, что она решится на все ради спасения Джульетты. Но что, если я не права? И она ничего не сможет предпринять? Только на меня и остается вся надежда. Как говорится в Библии, у каждого свой путь, и, несомненно, мой путь также был предначертан свыше.
