Как ни странно, тот знаток, который, как видно, не без сарказма обратил внимание на уравновешенность игры юнца, попал в яблочко! Ибо уже тогда, в шестнадцать лет, став только после этого чемпионата мастером, Ботвинник обладал тем, что резко выделяло его среди советских шахматистов того времени – разносторонностью («уравновешенностью»!), густой энергией, неудержимой напористостью игры.

Много-много лет спустя, перед последним матчем Ботвинника, защищавшего свой титул, экс-чемпион мира Михаил Таль сформулирует свой прогноз с афористической четкостью:

– Мне кажется, что одной из важных проблем матча станет конфликт между пробивной силой Ботвинника и непробиваемостью Петросяна.

Пробивная сила – это словосочетание всегда было опознавательным знаком игры Ботвинника во всех без исключения турнирах и матчах.

Страстный и непримиримый ревнитель шахматных законов, Ботвинник всегда (за одним редчайшим, хотя и важным исключением, – мы к нему еще вернемся) играл по позиции. Если позиция подсказывала, что вернейший путь к цели – накопление позиционных богатств, Ботвинник без колебаний шел по этому скучному пути. Если позиция требовала принятия безотлагательных решений, он не уклонялся от ответственности и шел в атаку. Но атакующие позиции, как мы знаем, возникают не так уж и часто. Молодые, горячие головы пытаются иной раз такие позиции создавать искусственно, поступаясь при этом какими-то позиционными выгодами. Ботвинник этого не делал – он, повторяю, строго уважал шахматные законы.

Тут есть один нюанс. Уважать шахматные законы мало, надо еще, чтобы эти законы уважали вас. Став чемпионом страны в 1931 году, двадцатилетний Ботвинник превзошел всех советских мастеров, помимо всего прочего, и в позиционной технике и уже тогда практически сравнялся в этом с сильнейшими шахматистами Запада. Мастера старшего поколения, не владевшие таким умением, не могли смириться с тем, что юнец переигрывает их позиционно, а иногда даже и чисто технически. А что, действительно обидно! Они ведь тогда не знали, что в боях с ними оттачивает свой клинок будущий чемпион мира…

Молодому Ботвиннику чуть ли не в укор ставили, что он сравнительно рано отказался от открытых дебютов и перешел на закрытую игру. Откуда, дескать, в юноше такая осторожность? А никакой осторожности: просто Ботвинник очень быстро осознал, какую силу представляет собой хорошо обдуманный и заранее подготовленный стратегический план, вытекающий из дебютного построения. В открытой партии позиция часто быстро упрощается, а ему нужно было получить сложную игру, где решают не случайности, а логические закономерности, где осуществляемый план всей своей массой, как бетонной плитой, придавливает противника, лишает свободы действий, лишает возможности случайно подвернувшимся шансом изменить ход событий. Я позволю себе привести упрощенное сравнение с классической борьбой, где надо, помимо прочего, уметь держать противника в партере, не давая ему встать на ноги. Ботвинник как никто другой умел держать противника в партере – вспомним хотя бы матч-реванш с Талем. А если ситуация была иной, если требовалось провести эффектный прием, он прекрасно умел осуществить и это.

Разговоры о том, что Ботвинник играет суховато, что многие его победы – главным образом результат домашней подготовки, приутихли лишь после его триумфальных выступлений в 1935 и 1936 годах, особенно после незабываемого ноттингемского турнира, где играли все без исключения сильнейшие шахматисты того времени.

О, этот Ноттингем! Помню, с каким жадным и почтительным восторгом ловил я, чемпион (простите за нескромность!) хабаровских школьников, сообщения о том, как наш, советский Ботвинник, в ту пору еще комсомолец, не только на равных сражается с шахматными богами-олимпийцами, но и побеждает их. Подумать только – Ботвинник разделил первое место с Капабланкой, оставив позади тогдашнего чемпиона мира Эйве, Решевского, Файна, Алехина, Ласкера, Флора и других. Его партия с Тартаковером была признана красивейшей в турнире, а партия с Видмаром отмечена призом за красоту.

И вот ведь что удивительно: все еще молодой Ботвинник поднялся на шахматный Олимп, где царили легендарные уже в ту пору Алехин, Капабланка, Ласкер, с необыкновенным спокойствием и чувством достоинства.

– Я никогда не робел перед именами, – сказал однажды Ботвинник. – Это важное качество, которым должен обладать каждый большой мастер.

Историческое значение его роли состоит, помимо прочего, в том, что он перехватил инициативу у шахматистов Запада. До него советские шахматисты смотрели на сильнейших профессионалов как минимум почтительно, Ботвинник открыл новую эру – когда советские шахматы заняли лидирующее положение в мире.

«Замечательный успех наиболее выдающегося из молодых шахматистов – Ботвинника, чемпиона Советского Союза, – не явился неожиданностью, так как он себя уже показал в двух больших московских турнирах 1935–1936 гг. Его достижение в Ноттингеме подтверждает, что он является наиболее вероятным кандидатом на звание чемпиона мира. Я лично считаю, что он имеет все шансы, чтобы стать чемпионом мира в ближайшие годы. Помимо огромного таланта он обладает всеми спортивными качествами, которые имеют решающее значение для успеха, – бесстрашием, выдержкой, точным чутьем для оценки положения и, наконец, молодостью.

По сравнению с сильной и корректной игрой советского чемпиона другие молодые гроссмейстеры производят значительно меньшее впечатление. Файн, Решевский являются, без всякого сомнения, исключительными техниками… Однако у меня такое чувство… что в их игре чересчур много «делового» и недостаточно искусства».

Эти слова принадлежат самому крупному знатоку того времени, тогда уже бывшему, но еще и будущему чемпиону мира – Александру Алехину.

Мне в этой блистательной характеристике не хватает только обозначения железного характера Ботвинника: выдержка – это лишь часть того, что принято именовать характером. «Посредством шахмат я воспитал свой характер», – это ведь тоже Алехин сказал. Ботвинник мог бы сказать иначе: посредством характера я многого добился в шахматном совершенствовании. «Для завоевания первенства мира, – писал Ботвинник еще в молодые годы, – быть может, в первую очередь необходимы твердый характер, способность к глубокой самокритике и напряженной творческой работе». Обратите внимание, на первом месте – твердость характера.

Но зато как важно, что именно Алехин, неоднократно заявлявший, что считает шахматы искусством, именно он недвусмысленно дал понять, что игра Ботвинника в отличие от прагматиков типа Файна и Решевского находится в сфере искусства.

Вовсе не исключаю того, что Алехин дал эту характеристику, находясь не только под впечатлением прелестных комбинаций и жертв, осуществленных Ботвинником во встречах с Тартаковером, Видмаром, Боголюбовым, но и того способа, каким Ботвинник заставил самого Алехина признать ничейным результат их встречи в пятом туре. Алехин тщательно подготовился к поединку с лидером турнира (Ботвинник после четырех туров опережал Алехина на полтора очка!). В не раз игравшемся Ботвинником варианте дракона Алехин заготовил новинку, которая, особенно учитывая эффект неожиданности, сразу поставила черных в кризисную ситуацию. Свои ходы Алехин делал мгновенно, с решительным видом, а когда Ботвинник в критический момент задумался, Алехин стал кружить вокруг столика, бросая на позицию пронзительные взгляды.

Если Алехин начинает задуманное еще до партии и неожиданное для противника наступление, – тут, согласитесь, не стыдно и дрогнуть. Ботвинник проявил в этот момент невероятное хладнокровие. Всего двадцать минут понадобилось ему, чтобы найти план контрнаступления, связанный с жертвой двух фигур. Вдумайтесь только: шахматист «позиционно-маневренного» стиля, избегающий острых положений, жертвует две фигуры и кому – самому Алехину, гению комбинаций, и вынуждает того примириться с ничейным исходом!..

Каюсь, я долгое время подозревал, что Ботвинник заготовил эту жертву двух фигур при домашней подготовке. И, оказывается, был не одинок!