Руки Макара сползли ниже. Ладони обхватили узкую гибкую спину, а пальцы, отыскав застежки, стали уверенно расстегивать пуговицы на платье. Жиган почувствовал, как Елизавета Михайловна слегка обмякла в его руках и издала негромкий тягучий стон.

– А ты охальник!

– А мы, моряки, все такие, – улыбнулся Макар, ощущая, что женщина слабеет.

– Ты бы свет потушил, не ровен час, еще кто-нибудь в окно посмотрит, – взмолилась Елизавета.

Макар Хрящ слегка отстранился и повернул выключатель. Комната погрузилась в полумрак, только в самом углу продолжала тлеть лампадка, а Богородица с каким-то затаенным укором наблюдала за действиями жигана.

Макар посмотрел в окно. На улице мелькнула длинная сгорбленная тень. Неприятно, однако. Еще минуту он всматривался в темноту, пытаясь разгадать видение. Никого. Только у противоположного дома, прислонившись плечом к стене, стоял одинокий бродяга. Потоптавшись малость, он закинул на плечо тощую котомку и побрел в глубину Хитровки.

Прошло уже десять дней, а новый начальник уголовного розыска не объявлялся. Кравчук дважды отправлял посыльного с секретной депешей, но ответ, озадачив его вконец, был твердым: «Ждите!» Самое неприятное было в том, что бандиты активизировались и не далее как на прошлой неделе преступники взломали вещевой склад, с которого вывезли около десяти тонн драповой материи.

Удар был ощутимым.

Отыскались немногие очевидцы, которые рассказывали, что тюки были загружены на подводы. Но самым вызывающим был тот факт, что налетчики были в кожаных чекистских тужурках, поверх которых болтались кобуры с маузерами. И всякий, кто встречался на пути, невольно сворачивал в сторону, опасаясь накликать на себя беду. Налетчикам удалось благополучно миновать заставы и раствориться где-то на окраине.

А три дня назад в Мытищах был совершен налет на поезд, в котором ехало не менее полусотни нэпманов. Господ раздели до исподнего и высадили из поезда. К этой безрадостной картине добавлялось еще то обстоятельство, что едва ли не каждую ночь в Москве гремели перестрелки, а грабеж в темных переулках стал обычным делом.

В «Московской правде» были опубликованы списки расстрелянных бандитов, и первым в них значился бывший хозяин Хитровки уркаган Горыныч. Его близкая подруга мадам Трегубова содержала около Хитровского рынка притон и, по оперативным данным, занималась скупкой краденого. Но вот подобраться к ней не представлялось возможным. Мадам была необыкновенно осторожна и любую хитрость распознавала за версту. Но что совершенно точно, на Хитровке она была одной из ключевых фигур и была посвящена во многие планы жиганов. После удачных налетов они собирались у мадам Трегубовой отметить фарт. Очень заманчиво было бы накрыть их всех скопом, но беспризорная шпана, что окружала Хитровку тремя плотными кордонами, мгновенно предупреждала жиганов о малейшей опасности.

Кравчук вздохнул и посмотрел на часы. Время – полночь.

Его шофер Кузьмич, грузный мужик с одутловатым лицом, пару раз как бы невзначай заглядывал в приоткрытую дверь кабинета и степенно, заложив руки за спину, проходил дальше по коридору. До работы в уголовном розыске он служил в кремлевском гараже и не однажды говаривал, что времени в тот период у него было куда больше, чем сейчас.

Кравчук лишь хмыкал на хмурое выражение лица шофера, но домой не спешил. А собственно, куда? Без женщины квартира казалась стылой. Два года назад он сошелся с одной барышней и даже прожил с ней несколько месяцев. Но, что удивительно, уже на второй день после расставания в нем проснулись холостяцкие привычки, и он уже запросто, не заботясь о чистоте и позабыв прежнее воспитание, мог протопать в грязных башмаках по коврам и стряхнуть пепел в фарфоровую чашку.

В последнее время он частенько добирался до дома на служебной машине и с тоской думал о том, а сохранится ли за ним подобная привилегия, когда наконец объявится новый начальник. В сущности, обижаться не стоит, машина прикреплена к должности, и ничего страшного не будет, если он станет трястись в трамвае, как и прежде.

– Кузьмич! – громко крикнул Кравчук и, когда в проеме появился изрядно поредевший чуб водителя, весело распорядился: – Запрягай своего железного коня, выезжаем.

Шофер не сумел сдержать радости.

– А он уже давно у меня под седлом стоит, – улыбаясь, отреагировал он на шутку. – Седока дожидается.

Несмотря на капризный характер, Кузьмич знал толк в машинах и, кроме того, обладал почти болезненной страстью к чистоте, пятнышки пыли на лобовом стекле он воспринимал едва ли не как личное оскорбление. Даже ковры на сиденья постелил. Где он их, интересно, раздобыл? Да видно, у буржуев экспроприировал!

Кравчук жил в Пыжевском переулке в квартире бывшего фабриканта. Прежний жилец так торопился расстаться со Страной Советов, что, съезжая за границу, не успел распродать даже мебель. А потому тратиться на посуду Кравчуку не пришлось. Заслуженный чайник, который он протаскал за собой едва ли не всю Гражданскую, пришлось за ненадобностью зашвырнуть на помойку.

До Пыжевского Кузьмич докатил быстро, торопился мужик. Супружеский долг такая же святая обязанность, как и служебный.

Федор задрал голову. Окна квартиры встретили его неприятной темнотой. Он пошарил в карманах и вытащил ключи.

Тень он заметил сразу, как только подошел к подъезду. Крадучись, она наползла на входную дверь и застыла. Кравчук понимал, что у него не оставалось времени, чтобы дотянуться до револьвера, и единственное, что он успеет, так это в последнем мгновении рассмотреть лицо своего убийцы.

– Стоять! – проговорил Кравчук, не оборачиваясь. – Еще одно движение, и я вышибу тебе мозги.

– А ты бы сначала свой наган из кобуры-то вытащил, прежде чем пугать. – И уже доброжелательно, почти смеясь, подошедший проговорил: – А ведь ты меня не признал, Федор Степаныч. Похоже, что испугался.

Кравчук повернулся. Перед ним, выпрямившись во весь свой немалый рост, стоял Егор Грош и неприятно усмехался.

– Ты чего пришел? – зло поинтересовался Кравчук.

– Ты вот на меня сердишься, гражданин начальник, а ведь я к тебе по делу. Рискую, можно сказать. Если меня кто из жиганов случайно увидит, так перышком до смерти защекочет. Вот так-то!

– Отойдем в тень, – распорядился Кравчук, понимая, что так оно и есть в действительности. А потом, Грош не явился бы просто так. И когда тень плотно укрыла их лица, коротко спросил: – Ну, что там у тебя?

– На Хитровку опять питерские приходили. Неспроста! Видать, дело какое-то крупное затевается.

– С чего ты взял? – усомнился Кравчук. – Мало ли какой сброд у вас там собирается.

Грош отрицательно покачал головой:

– Туда сброд не пускают, гражданин начальник! Настоящие жиганы подошли!

– И сколько их было?

– Не считал, но много! А потом Кирьян со Степаном объявились, а эти просто так и пальцем не пошевелят. Значит, прибыльное дело намечается.

– Как зовут питерского, знаешь?

– Как звать, не знаю, а только он весовой и с нашими жиганами на равных держится. А вчера у мадам Трегубовой пьянку устроили, и он с Лизой царскими червонцами расплачивался.

– Богатый, – согласился Кравчук.

– Не то слово, – протянул бродяга, – наши-то жиганы не любят деньжатами разбрасываться. Скуповаты! А этот широту натуры показал. Может, у них в Питере так заведено? Так вот, к следующей встрече питерский обещал поляну сытую накрыть. – И со скрытой завистью добавил: – Для него деньги, что шелуха от семечек.

– Где они соберутся, знаешь?

Бродяга отрицательно покачал головой:

– Нет.

– А может, у Трегубовой?

– Ну ты, гражданин начальник, наших жиганов за лохов, что ли, держишь! Где же такое видано, чтобы на одном и том же месте второй раз встречаться, да еще по важному делу.

Кравчук молча согласился, а потом спросил:

– Как мне отыскать твоего питерского?