– О-хо-хо! А это еще за что, мужичок? – спрашивает тот. Все смеются. А Эдди поворачивается и бежит прочь. Шаг, другой, и его подхватывают материнские руки.

– Ты в порядке, дорогой мой именинник? – Лицо матери почти касается лица Эдди. Он вдруг отчетливо видит ее темно-красную помаду, пухлые, мягкие щеки и волну каштановых волос.

– Я висел вверх ногами, – говорит ей Эдди.

– Я видела, – отзывается мать.

Сейчас она натянет ему на голову ковбойскую шляпу. Потом поведет вдоль пирса и, может быть, покатает на слоне или приведет к рыболовам – посмотреть, как они на закате тянут сети, а в них, похожие на мокрые, блестящие монетки, резвятся маленькие рыбки. Мать будет держать его за руку и говорить, что Бог им гордится, потому что он был таким хорошим в свой день рождения. И тогда мир снова перевернется с головы на ноги.

Эдди проснулся в чайной чашке.

Огромная чайная чашка из темного полированного дерева, с мягким сиденьем внутри и дверью на стальных петлях, была частью какого-то старого аттракциона. Эдди сидел на краю чашки, болтая руками и ногами. А небо по-прежнему меняло оттенки: от цвета коричневых кожаных туфель к темно-алому.

Первым его побуждением было потянуться за палкой. Последние несколько лет он всегда держал ее возле кровати: бывали дни, когда он не мог без нее подняться с постели. Эдди стыдился этого, ведь прежде он был крепким парнем и с приятелями здоровался не иначе как ударом в плечо.

Но палки рядом не оказалось, так что Эдди вздохнул и попробовал встать без ее помощи. К его удивлению, спина не болела. И в ноге не чувствовалось привычной пульсирующей боли. Эдди поднатужился, с легкостью перескочил через край чашки, неуклюже приземлился возле нее, и тут же ему пришли в голову три поразительные мысли.

Первая: он чувствовал себя превосходно.

Вторая: он был совершенно один.

Третья: он все еще был на «Пирсе Руби».

Но «Пирс Руби» выглядел теперь совсем по-иному. Кругом виднелись туристические палатки, обширные газоны, и никаких высоких строений, так что видны были даже океан и покрытый водорослями волнорез. Аттракционы были выкрашены в ярко-красный и кремовый цвета – никаких темно-бордовых и сине-зеленых, – и при каждом аттракционе своя деревянная будочка – билетная касса. Чашка же, в которой он проснулся, была частью простенького аттракциона «Вертушка». Его название, как и названия прочих аттракционов, было намалевано на фанерном щите, прибитом к складам, тянувшимся вдоль променада:

Сигары «Эль Тьемпо»! Вот это дымок!

Рыбный суп, 10 центов миска.

Прокатитесь на «Погонщике» – это сенсация века!

Эдди не мог поверить своим глазам. Перед ним был «Пирс Руби», каким он помнил его в детстве, только свежевымытый, новенький с иголочки. Невдалеке виднелся аттракцион «Петляй по петле», который снесли десятки лет назад, а рядом бани и бассейны с соленой водой, от которых не осталось и следа еще в пятидесятые. Далее, рассекая небо, высилось старое колесо обозрения, выкрашенное, как в былые времена, белой краской, а за ним – улицы старого района, крыши жмущихся друг к другу кирпичных строений с натянутыми между окнами бельевыми веревками.

Эдди попробовал закричать, но издал лишь слабый хрип. Он попытался выкрикнуть «Эй!», но не вылетело ни звука.

Руки и ноги были на месте. Все остальное тоже было в порядке, за исключением пропавшего голоса. И чувствовал он себя замечательно. Он прошелся по кругу. Подпрыгнул. Ни капли боли. За последние десять лет Эдди забыл, что такое ходить и не вздрагивать от боли или сидеть и не мучиться болью в спине. Выглядел он точно так же, как утром, – коренастый, с широкой грудью старик, в кепке, шортах и коричневой форменной рубашке. Но теперь он был сама гибкость. Он был настолько гибок, что мог наклониться назад и дотронуться до лодыжек или поднятой ногой дотронуться до живота. Он принялся изучать свое тело, точно младенец, потрясенный своими новыми возможностями: гуттаперчевый человек, да и только.

А потом он побежал.

Ха-ха! Он бежал! Со времен войны – уже более шестидесяти лет – он по-настоящему ни разу не бегал. А теперь онбежал – сначала робко, а потом все быстрее и быстрее, во всю силу, как когда-то в юности. Он бежал по променаду мимо рыболовного магазинчика (5 центов за наживку) и проката купальных костюмов (3 цента за прокат костюма). Он промчался мимо горки под названием «Дипси Дудл». Он бежал вдоль променада «Пирса Руби», а над ним высились необычайной красоты здания в мавританском стиле, со шпилями, минаретами, куполами. Он пронесся мимо «парижской карусели», с ее резными деревянными лошадками, зеркалами и шарманкой – новенькой, блестящей. А ведь только час назад он у себя в мастерской соскребал с нее ржавчину. Он пробежал мимо старого центра парка, где когда-то танцевали цыгане и располагались предсказатели судьбы. Эдди наклонился вперед и растопырил руки, точно превратился в планер. Он то и дело подпрыгивал, словно ребенок в надежде вот-вот взлететь. Со стороны это должно было казаться нелепым: седой работник техобслуживания в полном одиночестве изображает аэроплан. Но ведь в каждом взрослом мужчине независимо от возраста таится бегущий мальчик.

И вдруг Эдди остановился. Он услышал какой-то звук. Вернее, голос, тонкий голос, похоже вещавший в мегафон.

– Леди и джентльмены, а как вам нравится этот уродец? Вы когда-нибудь видели что-нибудь страшнее?

Эдди стоял возле пустой билетной кассы перед большим театром, надпись над которым гласила:

Представление. Выставка уродов. Рекламы и шумихи хоть отбавляй. Эдди вспомнил, как ее прикрыли лет пятьдесят назад, когда в моду вошел телевизор, и людям, чтобы распалять воображение, уже не надо было ходить на подобного рода шоу.

– Посмотрите на этого дикаря – каким недоразвитым он родился…

Эдди заглянул внутрь. Он когда-то повидал тут самых диковинных людей. Была там Веселая Джейн, которая весила пятьсот фунтов и лишь с помощью двух мужчин могла подняться по лестнице. Сестры-близнецы, сросшиеся в позвоночнике и игравшие на музыкальных инструментах. Были там и глотатели шпаг, и женщины с бородой, и два брата-индейца, у которых кожа была точно резиновая и висела на них как на вешалке.

Эдди, будучи ребенком, всегда жалел участников этих представлений. Их заставляли сидеть в кабинках или на сцене, иногда за решеткой, а зрители проходили мимо, смеясь и показывая пальцами. А зазывала рекламировал их «странности». Именно его голос Эдди сейчас и слышал.

– Только ужасный поворот судьбы мог довести человека до такого жалкого состояния! Из самых дальних краев мы доставили его вам на обозрение…

Эдди вошел в полутемный зал. Голос зазвучал громче:

– Это несчастное существо – плод извращения природы…

Голос доносился с дальнего края сцены.

– Только здесь, в «Самых диковинных жителях планеты», вы можете так близко…

Эдди отодвинул занавес.

– …насладиться зрелищем самых необыч…

Голос зазывалы смолк. Эдди в изумлении шагнул назад.

На стуле в центре сцены в полном одиночестве сидел обнаженный по пояс, со свисающим дряблым животом, узкоплечий и сутулый, средних лет мужчина. Волосы его были коротко острижены, губы тонкие, лицо вытянутое и перекошенное. Эдди никогда бы не вспомнил, кто он такой, если бы не одна отличительная черта.

У него была синяя кожа.

– Привет, Эдвард, – сказал он. – Я уже давно тебя поджидаю.

– Не бойся… – сказал Синий Человек, медленно поднимаясь со стула. – Не бойся…