На ней было пять миллиардов людей. По сравнению с тем, что вот-вот должно было произойти, варварство выглядело пикником – горячим, неприятным и в конце концов остающимся муравьям.

Смерть выпрямился. Похоже было, что он внимательно слушает. Никто сказать не мог, чем.

– ОН ЗДЕСЬ, – бросил скелет.

Другие трое подняли головы. Теперь они стояли несколько – едва заметно – по-другому. За секунду до того, как Смерть заговорил, они, та их часть, что не говорила и не ходила как люди, была обернута вокруг мира. Теперь они вернулись.

Более или менее.

Они выглядели странно. Было похоже, что у них вместо плохо налезающих костюмов были плохо налезающие тела. Глад выглядел так, словно у него чуть сбилась настройка, так что ранее главный сигнал – приятного, проталкивающегося в самые первые успешного бизнесмена – начинали заглушать древние, жуткие помехи его основной личности. Кожа Войны блестела от пота. Кожа Загрязнения просто блестела.

– Со всем… разобрались, – проговорила Война, чтобы говорить, приходилось ей слегка напрягаться. – Все.. пойдет, как надо.

– Не только ядерные продукты, – добавил Загрязнение. – И химические. Тысячи галлонов в… маленьких цистернах по всему миру. Прекрасные жидкости… с восемнадцатью слогами в именах. И… старые заготовки. Говорите что хотите. Плутоний может заставить горевать тысячи лет, но мышьяк – это навсегда.

– А потом… зима, – продолжил Глад. – Зиму я люблю. Она такая… чистая.

– Курицы приходят… в курятник и садятся на насест, – кивнула Война.

– Никаких куриц больше не будет, – ответил Глад без всякого выражения.

Только Смерть не изменился. Некоторые вещи никогда не меняются.

Четверо покинули здание. Было заметно, что хоть Загрязнение и шагал, казалось, что он течет, как загрязненная река.

И это заметили Анафема и Ньютон Пульцифер.

Это было первое увиденное ими здание. Казалось, внутри было гораздо безопаснее, чем снаружи, где, похоже, все были чересчур возбуждены. Анафема толкнула дверь, покрытую знаками, заявляющими, что делать это смертельно опасно. Она распахнулась от ее прикосновения. Когда они вошли внутрь, дверь закрылась и сама себя заперла.

Но у двоих не было времени, чтобы сразу это обсудить, мимо них прошли Четверо.

– Кто они были? – спросил Ньют. – Террористы какие?

– Думаю, ты прав, – ответила Анафема, – в весьма прелестном и аккуратном смысле…

– А о чем был весь этот странный разговор?

– Думаю, вероятнее всего о конце света, – ответила Анафема. – Ты их ауры видел?

– Не думаю, – покачал головой Ньют.

– Вовсе не приятные.

– О.

– На самом деле, отрицательные ауры.

– Да?

– Как черные дыры.

– Это плохо, да?

– Да.

Анафема злобно поглядела на ряды шкафов. Один-единственный раз, сейчас, поскольку это не была игра, это было по-настоящему, машины, что приведут к концу света, по крайней мере, его части, занимающей место от примерно двух метров под землей и до самого озонового слоя, не вели себя по обычному сценарию. Не было никаких больших канистр с мигающими красными огоньками. Не было никаких свернутых проводов, так и говорящих «перережь меня». Никакие подозрительно большие дисплеи с числами не вели отсчет к нулю, который можно было предотвратить в последние секунды. Вместо этого, металлические шкафы выглядели твердыми, тяжелыми, и явно могли противостоять героизму в последние секунды.

– Что, все пойдет как надо? – спросила Анафема. – Они что-то сделали, верно?

– Может, есть выключатель? – проговорил Ньют беспомощно. – Уверен, если оглядимся…

– Такое так просто не вырубишь. Не глупи. Я думала, ты об этом знаешь.

Ньют отчаянно кивнул. Это было далеко от страниц «Легкой электроники». Чтобы понять, что здесь делается, он заглянул в один из шкафов через его заднюю стенку.

– Связь со всем миром, – проговорил он неотчетливо. – Можно сделать все что угодно. С основной энергией поиграться, в спутники влезть. Все что угодно. Можно, – крак, – ой, можно, – щелк, – ай, любые вещи заставить делать, – вжик, – э, почти что… – вжжж, – а-а.

– Как у тебя там дела?

Ньют пососал пальцы. Пока что он не нашел ничего похожего на транзистор. Он обернул руку носовым платком и вытащил из гнезд пару плат.

Однажды один из журналов по электронике, на которые он подписывался, опубликовал одну схему-шутку, которая гарантированно не работала. Наконец-то, сообщали они весело, появилось что-то, что вы, толсторукие неумехи-толстяки, можете построить, твердо зная, что если оно ничего не делает, оно работает. Неправильно были поставлены диоды, транзисторы нарисованы вверх ногами, и батарейка к тому же плоская. Ньют эту схему собрал и поймал с ее помощью «Московское Радио». Он написал им письмо с жалобой, но они так и не ответили.

– Я правда не знаю, есть ли от меня польза, – бросил он.

– Джеймс Бонд просто что-то отвинчивает, – отозвалась Анафема.

– Не просто отвинчивает, – возразил Ньют, который стал уже довольно раздраженным. – И я не, – крак, – Джеймс Бонд. Если б я им был, – жжж, – плохие парни показали бы мне все мегасмертельные рычаги и сказали бы, проклятье, как они работают, разве нет? – Хрр. – Только в настоящей жизни такого не бывает. Я не знаю, что происходит, и не могу это остановить.

Вокруг, по всему горизонту, собирались тучи. Но сверху небо все еще было чистым, спокойствие воздуха нарушало лишь слабое дуновение. Но это не был привычный воздух. Он выглядел кристаллизированным, казалось, если повернешь голову, увидишь новые ячейки. Он сверкал. Если б надо было найти слово, которым его описать, в сознании хитро появилось бы слово забитый. Забитый нематериальными созданиями, ждущими правильного момента, чтобы стать очень даже материальными.

Адам взглянул вверх. Одна его часть говорила ему, что сверху одно только чистое небо. Другая – что жители Небес и Ада, крыло к крылу, простирались в бесконечность. Если смотреть с по-настоящему близкого расстояния, будучи специально натренированным, можно было их различить.

Тишина держала в кулаке купол мира.

Дверь в здание распахнулась, и наружу вышли Четверо. Теперь они были почти совсем не похожи на людей, разве что намек остался – теперь это были гуманоиды, сделанные из всех тех вещей, которые они представляли. Смерть по сравнению с ними выглядел просто домашне. Его кожаная куртка и темное забрало стали робой с капюшоном, но это были просто детали. Скелет, пусть и ходячий, по крайней мере, человекоподобен; внутри каждого живого существа, в некотором роде, скрывается Смерть.

– Дело в том, – твердо сказал Адам, – что по настоящему они не настоящие. Они, на самом деле, просто как кошмары.

– Н-но мы не спим, – отозвалась Пеппер.

Пес заскулил и попытался спрятаться за Адамом.

– Этот выглядит так, словно плавится, – бросил Брайан, указывая на надвигающуюся фигуру, если можно ее так назвать, Загрязнения.

– Ну вот, – кивнул Адам ободряюще. – Она не может быть настоящей, разве нет? Это здравый смысл. Что-то такое не может быть по-настоящему настоящим.

Четверо в нескольких метрах от детей остановились.

– МЫ СДЕЛАЛИ ДЕЛО, – проронил Смерть. Он немного наклонился вперед и безглазо уставился на Адама. Трудно было сказать, был ли он удивлен.

– Да, хорошо, – ответил Адам. – Дело в том, что я не просил, чтобы вы это сделали. Я не хотел, чтобы вы это сделали.

Смерть глянул на других троих, затем вновь на Адама.

Сзади них, повернув, затормозил джип. Они его проигнорировали.

– Я НЕ ПОНИМАЮ, – проговорил скелет. – КОНЕЧНО ЖЕ, САМО ТВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ТРЕБУЕТ КОНЦА СВЕТА. ТАК БЫЛО НАПИСАНО.

– Не понимаю, чего ради кто-то такое написал, – спокойно ответил Адам. – Свет полон самых разных удивительных вещей, и я далеко не все про него узнал, поэтому не хочу, чтобы что с ним что-то делали или кончали его существование до тех пор, пока будет шанс о нем узнать. Так что можете все просто уйти.