— Я такую бурду не пью, — сказал он, кивнув на обуховскую бутылку.

Обух развёл руки в стороны:

— Ну, ещё бы. Белая кость. С твоим карманом пить суррогат неприлично. А мы, когда придётся и ханк глотаем.

Он с треском отвинтил пробку своей бутылки, налил в рюмку, Стысю наливать не стал.

— За твоё здоровье, — провозгласил Обух, глядя на хозяина квартиры, и одним махом опрокинул рюмку в рот.

Стысь себе налил «Наполеона», сказал, поднимая рюмку и усмехаясь про себя:

— За встречу!

Обух бросил в рот шоколадную конфету, разжевал, провёл языком по губам и, в упор глядя на Стыся, сказал:

— Мне надо встретиться с твоим патроном.

Стысь удивлённо вскинул брови и на мгновение замер. Чего, чего, а этого он от Обуха не ожидал.

— Чего вылупился? — продолжал Обух. — Или не расслышал? Для глухих повторю: мне надо встретиться с Загом.

— Ты чего — обалдел!? — наконец решился, что ответить Стысь. — Он же тебя псам стравит за то, что ты с Зашитым сундук упёр. — Он достал из коробки конфету, но развертывать обёртку не стал.

— Не стравит. Я к нему с хорошим предложением пришёл, — самодовольно ответил Обух. — Оно ему ох как понравится. Такого и во сне не приснится. Я тебе его изложу, ты ему, — а он пусть решает. Но он от него не откажется. Я не какой-то падлан, я хочу дельное предложение сообщить. А к тебе пришёл, чтобы это дело распахать.

Стысь посмотрел на Обуха — что он будет заливать дальше, какие сказки рассказывать, — и ответил:

— Валяй, говори, что придумал.

— Пропустим ещё по одной, разговор веселей побежит.

Они выпили опять каждый из своей бутылки. Обух обдумывал предстоящий рассказ, Стысь ждал, что поведает бывший подельник.

— Я предлагаю твоему патрону сундук, — неожиданно выпалил Обух и впился взглядом в лицо собеседника, ожидая, какое впечатления произведут его слова.

Но Стысь вяло переспросил, ещё не поняв, что имеет в виду Обух:

— Сундук?

— Сундук.

— Какой сундук?

— Ты что, паря, никак не врубишься или дурака корчишь? За каким вы охотились.

Ни Стысь, ни Пол ничего не знали, какая участь постигла бывших их служителей, живы ли они или погибли, что сталось с сундуком, но полагали, что он у Зашитого и оставили всякую надежду вновь обрести его.

— А что сундук не у Зашитого? — спросил Стысь, и Обух отметил, как маслянистые глаза Алика заинтересованно блеснули.

— Не у него, — ответил Обух, наливая себе третью рюмку.

— Тогда у кого же, у тебя?

— Какое это имеет значение. Он в надёжном месте, в зажальнике, и ждёт своего хозяина. Мне незачем иконы мочить.

Теперь пришла очередь удивляться Стысю и наливать себе коньяка.

— Выражайся яснее, — попросил он Обуха.

— Бусделано, — игриво ответил Обух и, выпив ещё рюмку, продолжал: — Зашитый, когда утащил сундук из-под носа Джека, спрятал его в тайном месте, потому что пробиться с ним через ваши заграждения было трудно, и чтобы не рисковать, он припрятал его, а сам решил атаковать «Камни», чтобы создать переполох, перебить охрану и смотаться вместе с сундуком в город, где у него был заранее приготовлен амбарец. Но выполнить этот план помешала шобла, которую вы держали в спортзале. Они напали на катер, на котором мы решили удрать. Я сам видел, как они перебили остатки наших. Я чудом спасся…

— А Зашитый? Что с ним?

— Зашитый кормит рыб в озере. Из всех в живых остался только я один.

— Почему ты знаешь, что Зашитый погиб? Ты видел его труп?

— Если бы не видел, то бы не говорил. Конечно, видел?

— При каких обстоятельствах? — допытывался Стысь, возомнивший себя следователем, ведущим допрос.

— Когда те мужики напали на катер, вахмистр так меня приложил, что я потерял сознание, а когда очухался, то был уже за бортом. Когда я выплыл, вдоволь нахлебавшись воды, то увидел, как катер на полном ходу идёт на скалы. Потом он взорвался у гряды, врезавшись в неё, а на нём были те люди с художником и Зашитый. Я подумал, ну всем копец. Но ошибся. Минут через пятьдесят или чуть больше, появились те художники, сели в джип и уехали куда-то. Одна моторка болталась на воде. Я вскочил в неё и отправился к гряде, думая, что раз живы мужики, значит и Зашитый тоже. Обошёл всю гряду, кричал-звал — никого. Куда это, думаю, умотал Зашитый, может, залез наверх, к нашему сундуку. Он, хитрый, Зашитый! Да и мы не простаки. Только я подумал забраться на скалы, как у самой воды увидел груду камней, сложенных холмиком. Видно было, что камни собраны недавно. Я стал их разбрасывать, думая, что под ними фрайера что-то спрятали и вдруг вижу дирижабли. Ёшь твой корень, подумал, дирижабли-то Зашитого, его сорок пятый размер… Потом и его откопал. Эти приятели художника, видать, пришили его. Но никаких огнестрельных или ножевых ран на теле не было, кроме синяков. Вся спина синяя… Я погоревал над бедным паханом и снова забросал тело камнями… Поэтому я и говорю, что остался из всей кодлы один.

— А художник с друзьями? Они продолжали искать сундук?

— Ещё бы! Утюжили гряду до холодов. Потом они бросили это занятие так и не найдя сундука. Я один знаю, где он, и хочу сказать об этом Загу.

— Я, конечно, передам твои слова хозяину, — подумав, сказал Стысь, — врёшь ты или говоришь правду. Если соврал, и в твоих словах есть злой умысел, пытать тебя будут по всем статьям. Заг обмана не любит. А потом, не знаю, простит ли он тебе прошлые делишки…

— Простит, не простит. Тебя это не должно беспокоить. Ты передай мои слова хозяину. А я пока посижу на фонаре.

— Где посидишь? — не понял Стысь.

— На фонаре, — серьёзно ответил Обух. — Подожду.

— Понятно, — промямлил Стысь, удивляясь многообразию русского языка, его величию и меткости выражений. — Где мне тебя найти? — после некоторой паузы осведомился он, — если Пол согласится с тобой встретиться?

— Меня не надо искать. Я сам тебя найду. Только не тяни. Я в Москве всего на несколько дней. Два дня тебе хватит переговорить с хозяином?

— Хватит за глаза. Завтра же переговорю.

— Лады.

Обух отпил прямо из бутылки остатки водки и встал. Прошёл в прихожую, натянул куртку, взялся за ручку двери.

— Покеда, Алик. Не провороньте с патроном добычу, как в прошлый раз. Я пока предлагаю, но могу и передумать. Ваш ход, маэстро гроссмейстеры.

Стысь хотел спросить, почему он так расщедрился: знает, где сундук с неимоверными сокровищами, а сам не хочет его брать. Но не стал спрашивать, предоставив это Загу, если тот захочет вообще связываться с Обухом. Уж больно всё выходит, как в сказке.

Обух хлопнул дверью, и его грузные шаги затихли на лестничной клетке. Стысь вытер влажный лоб. Изрядно все-таки Обух его перепугал. Он уж и думать забыл об этом злосчастном сундуке и всех событиях с ним связанных, а здесь появляется бывший подельник да ещё с таким предложением. Есть о чём задуматься.

Может, Обух не врёт. Всё действительно так и есть, как он говорит. И обретение сундука вновь заставит Пола вернуться к прежней жизни.

Стысь вздохнул. За прошедшую зиму Пол заметно, очень заметно, изменился. Кроме грубости и вспышек гнева у него появилась еще беда: он ежедневно стал прикладываться к рюмке. Никакие доводы Алекса о вреде алкоголя в бизнесе на него не действовали. «Кто бы мне говорил, — возмущался Пол, чуть ли не брызгая слюной, — но не ты». Тут уж наставала очередь негодовать Стысю: — «Я пью, но ума не пропиваю», — горячо возражал он. Душеспасительные речи нисколько не помогали, и Алик вскоре бросил это занятие, целиком полагаясь на судьбу. Визит Обуха может и послан самой судьбой. Может, это всколыхнет Пола, заставит его забыть Ольгу…

Глава третья. Предложение

Утром, едва проснувшись и посмотрев на часы, Стысь позвонил Полу. Однако никто трубку в офисе не брал. Он связался с секретаршей, и та сообщила, что у Пола разболелась голова, и он на работу не приедет.

— Ещё бы не разболеться, — усмехнулся про себя Стысь. — Сколько вчера спиртного вылакал…