Шаги гулко отдавались под сводами. Занятый своими мыслями, Стысь не заметил, как от стены отделилась тёмная фигура и преградила ему путь. Почти столкнувшись с человеком в плащевой куртке с капюшоном, низко надвинутым на глаза, Стысь оторопел, и замер как вкопанный, не зная, что предпринять. Хмель разом покинул голову. Человек, по всему, ждал именно его. Он грубым голосом проговорил:

— Не дергайся, Алик! — И взял его за пуговицу плаща.

Несмотря на то, что мужчина назвал его по имени, Стысь отстранился назад, высвобождая пуговицу, и машинально опустил руку в карман плаща, где лежал газовый баллончик, но рука незнакомца цепко обхватила запястье и голос вновь повторил:

— Я ж сказал: не дергайся!

На Стыся пахнуло сивушным перегаром и запахом крепкого табака. Он, подобравшись, внимательно вглядывался в смутно белевшее под капюшоном лицо. Ему показалось, что голос был знаком, но сразу не мог определить, кому он принадлежал.

— Не узнаёшь? — спросил мужчина с лёгким хрипловатым смехом. — Быстро ты друзей забыл.

Он перестал смеяться и откинул капюшон. На Стыся в упор смотрели два глаза, как две круглые маслины, вдавленные по обеим сторонам массивного носа.

— Обух?! — выдавил ошеломлённо Стысь, и напряжение, которое он чувствовал во всём теле, исчезло. Непроизвольный вздох вырвался из его груди. — Ну, ты меня и напугал! — Он вытер рукой лоб, то ли вспотевший, то ли мокрый от дождя. — Это ты?! Вот не думал встретиться…

— Ты считал, что я прожигаю жизнь в уютном кафе где-нибудь на берегу тёплого моря?

— Я полагал, что ты… ты…, — стал заикаться Стысь, не зная, что сказать и как себя вести с бывшим подельником, изменившим Полу и принимавшим участие в краже сундука хозяина.

— Как видишь, жив.

— Я думал, все погибли в… «Камнях», — сказал Стысь, оправившись от неожиданного появления уголовника и соображая, с хорошим или плохим настроением пришёл Обух и зачем он объявился, зная, что Стысь не должен проявлять к нему дружеских чувств после всего, что произошло.

— Так и будем стоять в подворотне? — проворчал Обух, оглядываясь по сторонам. — Побазарить надо. Не зря ж я ошивался здесь битых два часа.

Стысь отметил, что Обух говорил с ним не так, как в прежние времена, не как подчинённый с начальником, а на равных, как партнёр с партнёром. Но чем была вызвана эта перемена во взаимоотношениях, он не догадывался.

— Конечно, конечно, — промямлил Стысь, словно уличённый в чём-то нехорошем. — Идём ко мне. Там и поговорим. Ты же не пришёл просто повидать старого друга? Видать по важному делу?

— Угадал, — рассмеялся Обух.

Стысь было подумал, что Обух пришёл за причитающимся гонораром, который Алик обещал всем выплатить после завершения операции. Но эту версию он отбросил сразу после её возникновения, как неправдоподобную. Операция провалилась, мало того, они умыкнули сундук, за которым были посланы, и в этом случае ждать обещанной награды было верхом бесстыдства. Как это ещё Обух набрался нахальства появиться перед Стысем, не боясь ответа за всё содеянное. Но если не за этим, тогда зачем он притащился?

Стысь недолго ломал голову, стараясь догадаться о причинах появления бандита. Что думать, сам расскажет. Поэтому он не стал делать опрометчивых шагов, полагая, что это не в его интересах. Двор был глухой и безлюдный в это время. А от этих уголовников можно ожидать всего самого наихудшего. Набрал подонков в команду на свою голову. Стысь незаметно вздохнул. Не пришёл же тот в самом деле сводить счеты? Стысь лично ничего плохого Обуху не сделал… Но надо держать ухо востро. Так он размышлял, идя к подъезду, зажав в кармане баллончик с газом.

Подойдя к двери, пошлёпал пухлыми пальцами по клавишам кодового замка, стараясь плечом заслонить от Обуха цифры, которые набирал. Но тот смотрел в другую сторону, ошаривая глазами пустынный двор.

Они поднялись на третий этаж, и Стысь, отперев дверь квартиры, толкнул её.

— Ты один живёшь? — настороженно спросил Обух, вглядываясь в тёмную прихожую из-за спины Алика.

Стысь не ответил на его вопрос. Он включил свет и сказал:

— Проходи. Раздевайся. — А потом добавил: — Один. Посторонних нет.

Пропустив Обуха впереди себя, захлопнул дверь и снял плащ, оставшись в тёмно-синем костюме, в белоснежной рубашке с галстуком бабочкой.

Обух тоже стянул влажную куртку, глядя на респектабельного Стыся. Взглянул в зеркало, висевшее на стене, пригладил коротко остриженные волосы.

Стысь провёл его в большую комнату, где стоял телевизор, диван с изогнутой спинкой, несколько стульев с пухлыми сиденьями и два кресла. Отдельный стол в широком простенке занимал компьютер со всеми причандалами. В картонной коробке лежали дискеты, рядом начатая пачка бумаги. Пол был застлан мохнатым ковром.

Стысь достал мобильник из кармана пиджака, небрежно бросил его на диван, сдёрнул с шеи галстук.

— А ничего у тебя департаменты, — проронил Обух, оглядывая комнату и поглаживая широкой ладонью лицо в мелких прыщах.

«Сволочь неграмотная», — подумал Стысь, поморщившись от слова «департаменты», но вслух сказал:

— «Департаменты» не мои. Я их снимаю. А вся обстановка хозяйская. Так что, заходя, вытирай ноги, — усмехнулся он своей, как он посчитал, тонкой иронии, желая хоть этим ущемить гостя.

Но Обух не понял, что Стысь над ним посмеялся.

— Ну, так чем обязан твоему появлению? — спросил Стысь нарочито небрежно, садясь на диван и закидывая ногу на ногу.

Привычная домашняя обстановка его успокоила, мелкая дрожь, бросившая в ноги на дворе при неожиданном появлении бандита прошла, и он уже не колеблясь знал, что Обух пришёл не сводить с ним счёты, так как не Стысь украл сундук у Обуха, а наоборот. Его привело нечто другое и, видать, немаловажное, почему и пришёл в открытую, не боясь, что Стысь обойдётся с ним круто. Хотя, что мог сделать Стысь, если бы даже и захотел, с бандитом, у которого наверняка в кармане нож или шило.

— Так что тебя привело ко мне? — снова спросил Стысь, в упор глядя на гостя снизу вверх. В его словах промелькнула доля раздражительности, которую он пытался скрыть за умильной личиной. Но как Обух не был туп, он это заметил.

— Сердишься, что мои корешки своротили у вас сундук? — спросил он, кривя губы.

— А ты что — не принимал в этом участия?

— Непосредственно нет. Я даже не знал о таком плане. Всё в своем чугунке держал Зашитый. Это, когда они откопали сундук и привезли его, тогда и сказали, что поделят добычу между всей кодлой.

— Пол не простил вам этого дела. Если он узнает, что я принимал тебя, мне не поздоровится. Так что выкладывай, что тебе нужно от меня и проваливай.

— Так уж сразу и проваливай! — миролюбиво ответил Обух и без приглашения присел в кресло. — Не возражаешь? — прищурившись, спросил он, приваливаясь к высокой спинке.

— Сначала сел, а потом спрашивает.

Стысь хотел добавить распространенное среди русских слово «козёл», но вовремя спохватился и промолчал.

А Обух достал сигарету, чиркнул зажигалкой. По комнате поплыл запах крепких сигарет.

Стысь понял по поведению Обуха, что тот пришёл не на пять минут, и тоскливо бросил взгляд на кровать, стоявшую в соседней комнате. Он мечтал поспать после ресторана, а теперь придётся выслушивать какие-то заявления неожиданного пришельца.

Обух, словно прочитав его мысли, вальяжно развалившись в кресле, попыхивая сигаретой, сказал:

— Разговор будет серьёзный, но не долгий, надеюсь, тебе интересный. А чтобы у тебя не было кислым лицо, предлагаю раздавить пузырь.

С этими словами он достал из нагрудного кармана пиджака плоскую бутылку осетинской водки, приподнялся и поставил на стол.

«Или жмотничает, или сидит на подсосе», — подумал Стысь, глядя на бутылку дешёвой водки, и удивляясь тому, как быстро прилипают к языку блатные слова. Недаром говорится: «С кем поведёшься, от того и забеременеешь».

Предположив, что Обух пришёл мириться, а не требовать денег, Стысь прошёл на кухню, достал из холодильника начатую бутылку «Наполеона» и поставил на стол. Из буфета взял коробку шоколадных конфет и две рюмки.