Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И тут начинается самая интересная часть этой истории, самая неожиданная. В их доме, таком уютном и со вкусом обставленном, совершенно неуместным казался тяжелый резной дубовый письменный стол, никак не гармонирующий со всей остальной мебелью. Но женщина не желала с ним расставаться. Ее отец в свое время работал за ним и подарил его ей на день рождения, когда она еще была девочкой-подростком.

Вы должны сами прочитать этот рассказ, чтобы насладиться тонкой грустью, которая пронизывает его, почувствовать окружающую повествование ауру сожаления. Приложив определенные усилия, муж находит ключ от этого стола. Простоватый, массивный, тяжеловесный, он всегда коробил утонченный вкус нашего героя. И она, его добрая, любящая Сара, была простоватой и чуть тяжеловесной. Возможно, по этой причине бедная женщина так цеплялась за единственную вещь в их идеальном доме, которая совершенно не вписывалась в интерьер. Да ладно! Она ушла, бедняжка. А стол… столу предстояло остаться. Никто больше не будет входить в эту комнату, да и никто и не входил, кроме самой женщины. Может, она не была такой счастливой, какой могла бы быть. Муж, будь он не столь высокоинтеллектуальным, — и потому она жила от него так далеко, — мог бы принять большее участие в ее простой, обыкновенной жизни! Возможно, это пошло бы на пользу им обоим. Итак, муж выдвигает самый большой ящик. Он набит рукописными листами, аккуратно сложенными и перевязанными ленточкой, когда-то яркой, но выцветшей от времени. Поначалу он думает, что это его рукописи, начатые и незаконченные, любовно ею собранные. Она так заботилась о нем, добрая душа! Действительно, не могла же она быть такой тупицей, какой он ее воспринимал. Талант она оценить умела — этого у нее не отнять. Он развязывает ленточку. Разворачивает первый лист. Нет, почерк ее: она что-то правила, подчеркивала, писала сверху. Он разворачивает второй лист, третий. С улыбкой садится, чтобы прочитать. Какими они могут быть, эти стихотворения, эти истории? Он смеется, разглаживает смятую бумагу, предвидя затертые банальности, легковесные сантименты. Бедное дитя! Ей хотелось стать литератором. Даже она лелеяла честолюбивые замыслы, грезила наяву.

Солнечный луч поднимается по стене позади него, пересекает потолок, медленно выскальзывает через окно, оставляя его одного. Все эти годы он жил рядом с поэтессой! Им бы быть товарищами, а они практически не разговаривали. Почему она пряталась? Почему оставила его, не открылась ему? Давным-давно, когда они только-только поженились, — теперь он это вспоминает — она совала ему в карман маленькие, в синей обложке, блокнотики, смеясь, краснея, просила прочитать то, что в них. Как он мог догадаться? Конечно же, забывал. Позже они исчезали; ему и в голову не приходило над этим задуматься. Часто в те давние дни она пыталась заговаривать с ним о его работе. Если бы он посмотрел ей в глаза, то, наверное, понял. Но она всегда была такой домашней, такой приземленной. Кто бы заподозрил? И тут внезапно краска приливает к его лицу. Что она думала о его творениях? Все эти годы он видел ее своей верной поклонницей, не способной оценить его достижения, но восхищающейся ими. Он иногда читал ей свои стихи, сравнивая себя с Мольером, читающим кухарке. Какое она имела право так обойтись с ним? Какая глупость! Какая жалость! Он бы так радовался ее таланту!

— Любопытно, что становится с мыслями, которые так и остаются невысказанными? — В задумчивости философ помолчал несколько секунд. — Мы знаем, что в природе ничего не пропадает. Даже капуста бессмертна, продолжает жить в иной форме. Путь напечатанной или озвученной мысли мы можем проследить, но такие составляют лишь малую часть. Этот вопрос часто возникает у меня, когда я иду по улице. Мужчины или женщины, которых я встречаю, молчаливо вьют паутину из мыслей, коротких или длинных, утонченных или грубых. Что с ними становится?

— Я слышала, вы как-то сказали, — напомнила старая дева малоизвестному поэту, — что мысли носятся в воздухе, и поэт собирает их, как ребенок собирает отдельные цветочки, чтобы превратить их в букет.

— Это предназначалось только для ваших ушей, — ответил малоизвестный поэт. — Пожалуйста, не повторяйте мои слова, а не то мой издатель воспользуется ими как аргументом, чтобы срезать мне роялти.

— Я всегда буду помнить ваши слова, — улыбнулась старая дева. — Мне они кажутся такими правдивыми! Мысли, внезапно возникающие в голове. Иногда они представляются мне маленькими детьми-сиротами, заползающими в наше сознание в поисках убежища.

— Привлекательная идея, — кивнул малоизвестный поэт. — Я вижу их в сумеречном свете: жалкие маленькие круглоглазые существа, отдаленно напоминающие гоблинов, едва заметные на фоне темнеющего воздуха. Откуда явилась ты, маленькая нежная мысль, стучащаяся в мой разум? Из далекого леса, где мать-крестьянка прядет и при этом поет колыбельную своему младенцу? Мысль любви и желания: твой храбрый отец лежит, а его отроческие глаза смотрят, не моргая, на какое-то яркое чужеземное солнце? Мысль жизни и мысль смерти: вы обе знатного происхождения, взлелеянные высокорожденной девой, неспешно разгуливающей по благоухающему саду? Или обрели жизнь в грохоте ткацких станков? Бедные, маленькие, безымянные найденыши! Я чувствую себя филантропом, подбирая их, признавая своими.

— Вы же еще не решили, кто вы, — напомнила ему светская дама. — Джентльмен, которого мы покупаем за три шиллинга и шесть пенсов, или человек, наш знакомый, который достается нам бесплатно. Пожалуйста, не думайте, что я намекаю на какое-то сравнение, но меня интересует этот вопрос с тех пор, как Джордж присоединился к Богемскому клубу и у него вошло в привычку приглашать известных в узких кругах людей погостить у нас с субботы по понедельник. Я очень надеюсь, что меня нельзя назвать недалекой, но против приезда одного господина мне пришлось решительно воспротивиться. Джордж настаивает, что я должна согласиться, поскольку он истинный поэт. Я не могу признать это за аргумент. Поэтому я искренне восхищаюсь. Мне нравится его присутствие в моем доме. Он лежит в моей гостиной в красивом переплете и вносит свою лепту в элегантность обстановки. За поэта я готова заплатить четыре шиллинга и шесть пенсов, которые с меня просят, но человек мне не нужен. Откровенно говоря, он не стоит собственной скидки.

— Это несправедливо, сводить обсуждение к поэтам, — покачал головой малоизвестный поэт. — Несколько лет тому назад мой друг женился на одной из самых очаровательных женщин Нью-Йорка, и это говорит о многом. Все его поздравляли, и первое время он выглядел очень довольным собой. Через два года я встретил его в Женеве, и мы вместе доехали до Рима. Он и его жена всю дорогу практически не разговаривали, и, прежде чем мы расстались, он по доброте душевной дал мне совет, который может оказаться полезным другому мужчине. «Никогда не женись на очаровательной женщине, — посоветовал он мне. — Вне рабочего времени невозможно представить себе большей зануды, чем „очаровательная женщина“».

— Я думаю, мы должны согласиться с тем, что проповедник — тот же артист, — изрек философ. — Певец может быть толстым, обрюзгшим мужчиной, отдающим должное пиву, но его голос трогает нам душу. Проповедник высоко держит знамя непорочности. Размахивает им над своей головой и над головами тех, кто окружает его. Он кричит не «Приди ко мне», а «Иди со мной, и будешь спасен». Молитва «Прости им» не от священника, а от Бога. В молитвах, продиктованных апостолам, говорилось «Прости нас», «Передай нас». И те, кто нуждается в лидере, собираются за его спиной не потому, что он храбрее или смелее. Причина в том, что он знает путь. Он тоже может бояться, тоже может совершать ошибки, но он единственный никогда не обратится в бегство.

— Вполне объяснимо, что тот, кто многое отдает другим, сам должен быть слабым, — заметил малоизвестный поэт. — Профессиональный спортсмен расплачивается, как я понимаю, своим здоровьем. Согласно моей теории, самые обаятельные, самые веселые люди, которых встречаешь в обществе, это те, кто нечестным путем оставили себе дары, доверенные им природой и предназначенные для всех. Добросовестно относящийся к делу, трудолюбивый юморист в личной жизни скучен до неприличия. Нечестный попечитель смеха, с другой стороны, лишивший мир остроумия, которое вручили ему для использования на благо общества, становится блестящим собеседником. — Тут малоизвестный поэт повернулся ко мне: — Но вы упоминали человека по фамилии Лонгруш, говорят, он великий рассказчик?

9
{"b":"198863","o":1}