В лесу было довольно светло и тихо, поэтому девочка обрывала ландыши неторопливо и аккуратно, напевая под нос обрывки полузабытой детской песенки. Вот ведь лесное чудочко в траве отыскалось! Впрямь подарочек к празднику Меженя!

Между тем темневший неподалеку ветхий пень, загаженный желто-зеленым мохом, с тихим потрескиванием дрогнул… и пополз в сторону. Из-под гнилой колоды появилась чья-то длинная лобастая головенка, поросшая грязно-седыми волосами. Под жидкими прядями, стекавшими на растрескавшееся испитое лицо, замигали крошечные тупые глазки с вялыми, отвисшими кровавыми веками. Пожалуй, это существо, высунувшее голову откуда-то из-под земли, будто из канализационного люка, вполне можно было принять за нестарого еще московского бомжа, если бы не дикие, завернутые в трубочку уши, поросшие мерзкой бахромой толстых волосков.

Девушка слишком любила ландыши. Она не расслышала, как с тихим чавканьем расселись створки и в облаке гнилостной пыли, весь увешанный тянучками беловатой слизи, хитрый лесной уродец выполз из рыхлой земли сперва по пояс, потом по колена… Зеленоватая шкура, запыленная и захватанная, покрывала тощее костлявое тело — она была настолько нечиста, что казалась облитой засохшим клеем. Взгляд старого лешего помутнел, нижняя челюсть отвисла, роняя желтоватую слюну… Мягкая теплая человечинка сама пришла в гости… Видимо, на этот раз он твердо решил не дурить, не озорничать, не пугать без толку. К чему тратить драгоценное летнее времечко, когда можно прямо теперь тихо подойти сзади и — хрррясь! Быстро свернуть тонкую шейку, охватив жесткими коричневыми руками за виски. Даже пискнуть не успеет…

Девочка упивалась цветами, ласковый запах покалывал в носу, приятно горчил на языке, и казалось, что гроздочки снежных бубенчиков звенят громче, чем все шорохи леса. Поэтому она не вздрогнула даже в тот миг, когда подлая осиновая ветка истошно хрустнула под плоской пяткой нечистого егеря — видать, разволновался старик от голода, не заметил… Ну да ничего, вот — совсем близенько — два шажка остается, уже можно протянуть когти… Леший напрягся перед решительным броском — и вдруг…

Девушка резко обернула бледное бородатое лицо, круто изогнулась в прыжке и, резко охватив лешего за шею, другой рукой быстро ударила его в живот. Длинным черным стилетом. Еще и еще раз.

Леший остекленел, изо рта брызнула черная струйка, он хотел дернуться, отскочить, но жесткая рука убийцы насмерть сжимает глотку, и цепкое тело повисло, как жернов на шее! Две секунды он еще пытался жить — заваливаясь набок, посучил длинными желтыми ногами, взбивая в воздух хрустальную росу, подминая ландыши взмокшей грязной тушей.

Через минуту, наскоро затолкав труп лешего в колоду (теперь только морщинистые пятки торчат, да и то незаметно), девушка вытерла красные ладони о траву, спрятала лезвие под юбкой. Воровато оглянувшись (мелькнули черные глазки и косая щель маленького рта в аккуратной бородке), поглубже надвинула платок на лицо. Позабыв про ландыши, быстро побежала прочь, в сторону чащи.

Ландыши грустно прозвенели под ладошкой мягкого ветерка, но никто не откликнулся. Небольшой лес, покрывавший отроги Трещатова холма там, где с вершины сбегает теплый Вручий ручей, временно остался без надсмотрщика.

Русалка Вручего ручья была особой довольно пожилой и уважаемой в речном мире. Безусловно, она уже не могла привлекать глупеньких купальщиков своими потемневшими прелестями — как злобно пошутила язвительная молодая соседка из Калюзы, эти отвисшие груди теперь проще носить на спине, закинув через плечо. Ничего, зато огромные глаза еще сохранили восхитительную болотную зелень, и бронзовые ресницы по-прежнему густы, и желтые клыки не видны за крупными чувственными губами — если, конечно, не улыбаться. Так что ежели высунуть из воды только голову, вполне можно влюбить в себя молодого дурачка с удочкой…

Только незачем это. Хозяйка Вручего ручья слишком уважала себя, чтобы опускаться до охоты на мальчиков. Она очень гордилась тем, что именно ее ручей считался священным (честно говоря, она не понимала почему, однако любому польстит огромное количество девичьих венков, ежегодно проплывающих над головой, по поверхности, в ночь на Купалу). Как и все русалки, Вручья баба ненавидела человеческих женщин, однако девичий праздник Купалы весьма почитала. Практически каждый год ей удавалось поживиться: за ночь приезжие городские девки перепивались меду и лезли купаться… Мертвые тела удавленных дурочек всплывали гораздо ниже по течению, уже после того места, где ручей впадал в Калюзу… Неудивительно, что тамошние русалки не любили «священную старую жабу», как ее прозвали за гордость и неуживчивый нрав.

«Этой ночью снова будет потеха, — медленно думала старая лоскотуха, сплавляясь по теплой струе мимо зеленых морщинистых склонов Трещатова холма. — Все-таки жаль, что на девичий праздник не приходят юноши. Их можно не просто утопить, а защекотать до разрыва сердца… Так забавнее».

Что-то привлекло ее рассеянное внимание: белое пятно в кустах над водой… Что такое? Заблудшая корова? Лоскотуха высунула из воды сначала черно-зеленую блестящую макушку, а потом и узкую мордочку с плоским носом и сильно выступающей верхней губой: нет, не может быть! Вот он, подарочек: молодой парень залез в кусты! По нужде, что ли? Ах ты миленький… Сейчас мы с тобой познакомимся…

Высунув узкую ручку из воды, быстро подобрала волосы, пошире распахнула глаза — ага, вот так можно высунуть голову, примерно до уровня ключиц. Подождав несколько мгновений (пока в глазах появится мягкий волшебный блеск), она уже приготовилась запеть, как вдруг…

Черная молния ударила сверху. Страшная жестокая птица взялась из небесного ниоткуда, с ледяным свистом спикировала к воде — взмах зазубренных крыльев! Удар, бурый кровавый фонтанчик над водой — и голова русалки, вертясь в жидком месиве собственных волос, поплыла вниз по течению. А железный ворон, сверкнув над мокрыми чашечками кувшинок, круто развернулся под берегом и, прогудев, ушел за деревья.

Молодой парень в белой рубашке обернулся — слегка нахмурив красивые черные брови, проследил, как обезглавленное тело речной нечисти погружается в зеленую илистую глубь. Поднял к лицу тонкие нервные пальцы, огладил худые небритые щеки… Круто развернувшись, пошел по глухой тропинке прочь от ручья — к холму.

Я смотрел и завидовал. До чего грамотно работают господа конкуренты! Казалось бы, совсем молоденькие ребята, маги-подмастерья (помнится, Данька удачно прозвал их комсомольцами), а ведь замочили обоих локальных серверов тихо и быстренько, за десять минут. Вот у кого надо учиться.

Как можно видеть, Куруяд начинает готовить место проведения операции весьма заранее. Телохранители Метанки приедут сюда не раньше, чем через пару часов. Народ начнет собираться еще позже. А «комсомольцы» уже работают вовсю… Молодцы.

Я подогнул ноги, укутал пледом. Ах какое приятное тепло от камина; красновато-рыжие отсветы подрагивают на толстом ковре. Вила Джин вяжет мне шарфик, петля к петле. На стене светится экран, а там — стремительно проносятся понизу сине-зеленые волны, лесистый океан под облаками движется темной массой… Это взгляд с птичьих высот. Это вила Саке, моя маленькая ниндзя, подлетает к оперативному квадрату «Вручий ручей». Ее никто не заметит, можно быть спокойным: что-что, а прятаться девочка умеет.

Всем хороша вила Саке, одно плохо: изображение на экране узкое. Словно смотришь через глазки-щелочки. Ну ничего, зато глубина резкости — просто фантастическая. Что ни говори: японская техника…

Вила Ракия, завесив лицо распущенными на волю косами, напевает в сохнущие волосы какую-то черногорскую песенку про юнака-кралевича из градишта Борача и чистит штуцер. Ловкие ручки скользят по черному металлу, сажа на пальчиках. Вила Джин вяжет темно-зеленый шарфик, сонно плавают спицы — петля к петле. Вила Виски спит наверху, в спальне, под кроватью. Я говорил ей тысячу раз: что ты чудишь, залезай вот сюда, под одеяла. Нет, она спит под кроватью. Все-таки необычная вила, эксклюзивная. Неудивительно: в моей коллекции она — дикарка. Изготовлена магами Болена Дойчина. Глядя на нее, меня пробирает колючая ревность: очень неплохо прорезаны глаза и ноздри, кожа бархатистая и главное — запах. Честно говоря, мне никак не удавалось сделать своих девчонок такими пахучими. Впрочем, это понятно: у Болена, должно быть, целый институт парфюмеров состоит на службе.