Пока еще мне слишком сложно двигаться, поэтому я только лениво поворачиваю голову, наблюдая за тем, как он разминает руками затекшую шею. Вероятно, заприметив мое пристальное внимание, он опускает руки, откидывается на спинку сидения и поворачивает голову в мою сторону. Мы смотрим друг другу в глаза. Спокойно и молча. Интуитивно этот момент кажется мне крайне важным. Мои привыкшие к темноте глаза смутно различают выражение его лица, оно собрано, сосредоточено, как будто он что-то анализирует, думает о чем-то сложном. Я впитываю его энергетику, и мое тело напрягается, а сознание вмиг проясняется. Мы смотрим друг другу в глаза еще какое-то время, а затем он делится со мной сокровенным:
- Наверное, грустно, что я не могу любить, как все остальные.
- Может, это все остальные не умеют любить так, как ты. – Выпаливаю я без раздумий. Он улыбается левым уголком губ и почти смущенно опускает глаза. Затем, покачивая головой, улыбается сильнее. Мгновением спустя я практически слышу, как что-то щелкает в его голове, и вновь он становится собранным, серьезным мерзавцем. Американские горки нервно курят в сторонке.
- Как ты думаешь, куда ты попадешь в рай или в ад? – Брови нахмурены, взгляд не отпускает.
- Ты сейчас серьезно? – Мозг в посторгазменном состоянии катастрофически тормозит.
- В рай или в ад?
- Наверное, в ад? – Делаю осторожное предположение, не вполне уверенная к чему он ведет.
- Почему ты так думаешь?
- Ну… я матерюсь, лгу отцу, не соблюдаю пост…однажды я своровала леденец в магазине… езжу не пристегнутая… - Я напрягаюсь, чтобы припомнить все свои грешки.
- Это пустяки. Есть что-нибудь серьезнее?
- Я вышла замуж за мафиози. Это достаточно серьезно?
- Тебя фактически вынудили это сделать. Не думаю, что это замужество испортит твое личное дело.
- Ты что, божественный секретарь? Откуда тебе знать, что войдет в мое личное дело, а что – нет.
- Я рассуждаю логически. Есть что-нибудь еще?
- Я озабоченная. Падшая женщина. Этого, надеюсь, достаточно?
- Будем надеяться, что так. – Мерзавец снимает сигнализацию, отрывает спину от сидения и выходит. Через несколько секунд оказывается на привычном для себя месте и заводит двигатель. Стекла вновь опускаются до упора, ветер быстро уносит запах нашего секса. Пока мы несемся стрелой по гладкой дороге, я пытаюсь вслепую поправить свой макияж. Страшно представить, что стало с моими стрелками и накрашенными ресницами… Давно заметила, парадный макияж и секс – вещи несовместимые.
Эдвард сбавляет скорость, вливаясь в поток автомобилей. В салоне становится значительно светлее – в открытые окна настойчиво лезут неоновые вывески и яркие фонари. Я пытаюсь поймать свое отражение в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что не похожа на клоуна. Или на панду. Или на панду-клоуна. Мои неуклюжие попытки пресекает раздраженный голос мерзавца:
- Угомонись. Ты выглядишь прекрасно. – Я скептически поджимаю губы, но молчу. Трудно признаться себе в этом, но, пожалуй, мерзавцу за неделю удалось то, что за многие и многие годы не удалось моим родителям. Он воспитал меня. Хотя вернее будет сказать: выдрессировал. – Не выходи из машины, пока я не открою для тебя дверь. – Блядь! Только сейчас я вспоминаю о своем внешнем виде, и судорожно натягиваю трусики, а затем поправляю юбки. Вот была бы потеха…
Мы оказываемся в небольшой пробке пугающе дорогих автомобилей. Полагаю, что вся колона едет в одно и то же место. Впереди я вижу невообразимо высокую постройку, кажется, будто она целиком состоит из стекла. Некоторые из них подсвечены, я практически могу разобрать внутренний интерьер. Когда мы подъезжаем ближе, я вижу красную дорожку, которая ведет от дороги прямиком ко входу в эту фешенебельную гостиницу. Дорожка огорожена золотистыми поручнями, за которыми толпятся десяток фотографов и толпа любопытных зевак. Входные двери распахнуты настежь, внутри все светится золотом и утопает в цветах. Перед нами остается всего один автомобиль, и Эдвард поднимает тонированные стекла. Но я продолжаю слышать красивую ненавязчивую музыку, льющуюся из холла гостиницы. Дверь опережающей нас машины открывается, выпуская на ковровую дорожку мужчину, сначала появляется его нога, она ступает на красный ковер, носок ботинка сверкает… следом за ногой появляется блондин в синем смокинге. Эдвард сдавлено материться. Зря он переживает, его смокинг выигрывает сто очков. Его темно-синий даст любому синему фору в тысячу километров. Блондин открывает заднюю дверцу и помогает женщине выбраться из салона, когда она появляется, фотографы торопятся запечатлеть ее кроваво-красное платье на своих снимках. Они много позируют. Когда мужчина оборачивается, я узнаю его. Алек Мано. Теперь я понимаю, отчего матерился Эдвард. Вряд ли это связано с костюмом. Или… вряд ли это связанно только с костюмом. Спутница Алека выглядит эффектно, но немного вульгарно. Таким образом, они идеально вместе смотрятся. Машина отъезжает, освобождая место для нас. Фотографы мигом забывают об Алеке и его спутнице, оборачиваясь к дороге. Мое сердце неистово бьется. Я хочу вытереть потные ладошки, но об кожаные сидения особенно не навытираешься. Я хочу поправить макияж, но подушечки моих пальцев мокрые от пота… Эдвард открывает свою дверь и выходит. Все происходит слишком быстро. Мгновение… и он распахивает мою дверцу, меня тут же ослепляют вспышки фотокамер. Я часто моргаю. Он не ждет, пока мои глаза освоятся, и я смогу разглядеть его ладонь, чтобы принять ее. Мерзавец сам берет меня за руку и помогает выйти. Даже не потрудившись закрыть за мной дверцу, он кидает ключи какому-то парню в черном костюме и ведет меня внутрь гостиницы. Мы не позируем в отличие от предыдущей пары. Я иду, опустив голову и крепко вцепившись в его руку. Я отчаянно боюсь споткнуться и опозорить… нет, не себя. Эдварда Мейсена. Фотографы разочарованы нашей халтурой, они требовательно окликают его по имени. Но мерзавцу решительно похуй, он ведет меня в холл, не сомневаясь, не оборачиваясь.
Внутри просто… ослепительно. В буквальном смысле. Гигантские хрустальные люстры сияют как солнце, их свет отражается в глянцевой бежевой плитке. Я до сих пор ужасно боюсь поскользнуться. Но верю в то, что мне не дадут упасть. Повсюду множество белых цветов, я различаю розы и лилии. Народ толпится в холле, весело переговариваясь. Эдвард, хмурясь, внимательно всех сканирует. Я замечаю красно-синее пятно и быстро отворачиваюсь. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мы сегодня не встретились… Мою молитву прерывает молодой симпатичный парень в простом костюме с какой-то вышитой эмблемой на правом лацкане:
- Мистер Мейсен. Миссис Мейсен. – Он кивает мне в знак приветствия и молниеносно отворачивается, возвращая взгляд мерзавцу. – В банкетном зале обвалилась потолочная гирлянда из цветов. Администраторы уже исправляют проблему. Но жених с невестой застряли в пробке. Всех гостей размещают по номерам. Вам придется подождать около получаса, может быть, дольше. – Он протягивает Эдварду карточку-ключ. – Ваш номер на тридцать шестом этаже. – Мейсен ничего не отвечает, он ведет меня к лифту.
Этот лифт кардинально отличается от нашего, домашнего. Хотя бы тем, что на его стене красуется огромное прямоугольное зеркало в позолоченной раме. Я смотрю в него через плечо и вижу рядом с собой спину высокого мужчины. Эта спина кажется уверенной в себе, строгой, надежной, темпераментной… и еще много всякого. Но более всего остального, эта спина кажется мне таковой, будто я могу заявить на нее свои глупые женские права. Я отворачиваюсь. Но продолжаю видеть это чертово зеркало и эту чертову спину. Прикрыв глаза, я вспоминаю, как, ободрав себе руки, он притащил мне похожее зеркало, когда я в нем нуждалась. И вспоминаю, как мы вместе в нем отражались… Тогда я была в красном. Я вновь оборачиваюсь к зеркалу, стараясь сосредоточить внимание на своем собственном отражении, что дается мне нелегко, его спина явно перевешивает. Сегодня я в белом. Взглянув придирчивее, я замечаю переливчатое сияние, запутавшееся в моих волосах, оно едва заметно… и мне это нравится. Я могу увидеть только кусочек, самый краешек гребня, но этого достаточно. Руки до локтей покрываются мурашками. Неожиданно вскрикивает писклявое «дзинь», и лифт раскрывает перед нами свои широкие створки, пропуская в роскошное фойе. Прямо напротив лифта располагается элегантная стойка из темного дерева, прекрасно гармонирующая с коврами. Блондинистый администратор этажа вежливо нам улыбается, но Эдвард его игнорирует и уходит в сторону. Мы движемся вглубь коридора, сминая подошвами высокий ковровый ворс, и останавливаемся у самой последней двери. Эдвард вставляет карточку в механизм и уверенно распахивает дверь. Но не заходит. Он прислушивается, и я вместе с ним. Увлеченная, я немного подаюсь вперед, чтобы прислушаться лучше, но он остерегающе выставляет передо мной правую руку, и я отступаю.
