— Так какого же черта, — не выдержал Рерих, — меня поселили в этом отеле?

— В целях безопасности. Мы тоже там, — Горбун хихикнул, — и вокруг незримо присутствуем. Вас охраняют. И упаси бог, в случае чего… Вы понимаете. Кроме того, отель «Аделон» очень удобен.

— В каком смысле?

— Удобен своим местонахождением. Самый центр Берлина, все рядом. Например, ваша гостиница буквально стена к стене примыкает к британскому посольству. Другие иностранные представительства рядом. Да и наше — в двух шагах. Не забыли?

— Не забыл, — раздраженно сказал художник. — Унтер-ден-Линден, шестьдесят три.

— Прекрасно! У вас, Николай Константинович, великолепная память. Я давно это отметил. Итак… Завтра в двенадцать часов дня вас ждут в нашем посольстве. Единственная просьба: будете неторопливо идти к нам — осторожно понаблюдайте, нет ли за вами хвоста. Вас здесь никто не должен обнаружить: ни немцы, ни японцы, ни англичане. Особенно англичане. Всяческих удач вам!

Владимир Анатольевич, не попрощавшись, резко повернулся, быстро зашагал прочь, и через мгновение его горб исчез в толпе прохожих.

И все-таки на следующий день, отправляясь из отеля «Аделон» в советское посольство, он не мог преодолеть себя: неторопливо не получалось — ноги несли сами. Правда, Николай Константинович несколько раз смотрел назад через плечо, озирался по сторонам — положительно никто его не сопровождал, к тому же улица в этот полуденный час была пустынна.

Тем не менее, он почти вбежал по парадным ступеням подъезда, над которым нависал балкон, конечно же, серый, мрачный, с кариатидами, и величественный швейцар еле успел распахнуть перед ним дверь.

— Добрый день, товарищ Рерих! — встретил его в просторном вестибюле с мраморными колоннами холодно-вежливый молодой человек в строгом черном костюме, в белоснежной рубашке, при галстуке. — Прошу следовать за мной!

Через несколько минут он входил в просторный кабинет аскетического вида: большой письменный стол с несколькими телефонными аппаратами, два столика поменьше по углам комнаты, простые канцелярские стулья, голые стены. Только над письменным столом — портрет Ленина: огромный лысый череп, монгольские скулы, хитрый, резкий прищур злых глаз.

Навстречу Рериху шел по вытертой ковровой дорожке высокий стройный человек лет пятидесяти с интеллигентным замкнутым лицом: большой лоб, прямой, немного удлиненный нос; умные грустные глаза под стеклами очков в тонкой оправе, черные усы, черная бородка клинышком, и во всем облике этого человека было что-то от земского врача дореволюционных сгинувших времен.

— Здравствуйте, Николай Константинович! Чрезвычайно рад нашему знакомству, — краткое, дружеское рукопожатие. — Разрешите представиться: Николай Николаевич Крестинский46. Прошу, присаживайтесь!

— Только одна просьба, Николай Николаевич, — Рерих волновался, и его злило то, что он не может унять свое волнение. — Сведения, которыми я обладаю… И надеюсь, мои соображения… Все это имеет огромное значение для…— он постарался придать своему голосу официальное величие,-… для верного понимания тех процессов, которые сейчас происходят в Индии, Китае и Тибете.

— Особенно в Тибете, — подсказал, улыбнувшись, советский посол в Германии.

— Да! В Тибете. Правильно поняв эти процессы, Россия сумеет успешно проводить там свою политику, основанную на умном сочетании двух идеологий…

— Так в чем заключается просьба, Николай Константинович? — вежливо перебил посол.

— Я прошу запротоколировать все, что я скажу, и передать эти сведения наркому иностранных дел товарищу Чичерину.

— Я с удовольствием выполню вашу просьбу! — с непонятным облегчением сказал Крестинский и, быстро подойдя к двери, которая находилась в углу (на нее живописец не обратил внимания: она была выкрашена той же краской, что и стены — светло-коричневой), приоткрыл ее и сказал:

— Георгий Александрович! Зайдите, пожалуйста. И бумагу захватите.

Высокий хулой человек лет тридцати в полувоенном кителе возник мгновенно, с пачкой писчей бумаги, листами копирки и несколькими остро отточенными карандашами.

— Разрешите представить, Николай Константинович: наш сотрудник отдела дипломатической информации, референт по восточным странам Георгий Александрович Астахов.

Молодой человек по-военному коротко кивнул — руки его были заняты бумагой и карандашами. Рерих встретился с быстрым изучающим взглядом серых глаз.

Товарищ Крестинский опустил еще один титул Астахова — он являлся по совместительству сотрудником ОГПУ, и тоже по восточным вопросам.

Все трое расположились вокруг небольшого стола в углу кабинета.

— Что же; Николай Константинович, мы вас внимательно слушаем.

…Теперь лишь одна цитата из этого чрезвычайно важного для понимания Рериха документа. Вот она:

Оккупация англичанами Тибета продолжается непрерывно и систематически. Английские войска просачиваются небольшими кучками, отделяясь под каким-нибудь предлогом от проходящих вблизи границы частей, например, от экспедиционных отрядов, идущих на Эверест. Весь процесс оккупации производится с максимальной тактичностью и при учете настроения населения. В Тибете англичане ведут усиленную пропаганду против СССР, эксплуатируя невежество и раздувая нелепые слухи об антирелигиозной деятельности большевиков (подчеркнуто мною — прошу читателей запомнить эту фразу. — И.М.), от якобы жестоком преследовании ими национальных меньшинств в Туркестане.

И теперь два основных положения этого цитируемого документа.

Первое. Многие религиозных деятели, учителя-махатмы, с которыми мы лично знакомы — как в Индии, так и в Тибете, находящиеся в оппозиции к английским властям, более того, возглавляющие освободительную борьбу своих народов против колониального гнета, с надеждой смотрят на Советский Союз, верят в его освободительную миссию на Востоке и видят в нем могучую силу, на которую в своей справедливой миссии могут опереться.

Второе. Поскольку в коммунистической доктрине и философии буддизма много общего, и конечная цель обоих учений — создание справедливого общества на земле, в котором община играет доминирующую роль (и в этом некая объединяющая основа исторических и нравственных корней двух великих народов, русского и индийского, — да, это одна из сокровенных мыслей Н. К. Рериха; все возвращается на круги своя…— И. М.), сейчас есть смысл объединить коммунизм и буддизм и под этим новым флагом помочь народам Востока стать свободными и счастливыми, а в дальнейшем, может быть, и жителям всей земли.

Два этих положения высказываются Рерихом пространно в разных вариантах, с многими убедительными, как он уверен, примерами. Он готов быть консультантом в разрабатываемых программах. Присутствует в этом документе еще одна заветная и основополагающая мысль Николая Константиновича: сохранение культуры, культурных ценностей в любых революционных событиях или возможных военных конфликтах.

…Рерих говорил, иногда взволнованно, иногда академично.

Николай Николаевич Крестинский задавал вопросы, слушал внимательно, но лицо его было бесстрастно.

Усердно бежал по бумаге карандаш в руке Георгия Александровича Астахова — он прямо-таки виртуозно владел стенографией.

Наконец живописец сказал:

— Вот, кажется, теперь все.

— Огромное спасибо, Николай Константинович. — Крестинский в задумчивости поправил очки, несколько раз погладил рукой свою бородку. Что-то его тревожило. — Можете не сомневаться: ваш доклад в ближайшее время ляжет на стол Георгия Васильевича. — Он вынул из кармашка брюк часы-луковицу, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат. — Батюшки! Мне давно пора звонить в Москву! Я вынужден с вами попрощаться, товарищ Рерих! — Крепкое, несколько суетливое рукопожатие. И в глаза не смотрит советский посол в Германии. — Еще раз благодарю за бесценную помощь. Прошу ненадолго задержаться: у Георгия Александровича есть к вам серьезный разговор.

Николай Николаевич Крестинский, сутулясь, быстро, покинул свой кабинет, и что-то обреченное увидел живописец в его спине.