Тринадцатого апреля 1927 года экспедиция покинула Улан-Батор. За двенадцать дней на машинах путешественники проехали пустыню Гоби и достигли первой цели маршрута — монастыря Юм-Бейсе на границе с Китаем.
Дальше по верблюжьей тропе — к первому китайскому городу Аньси. За двадцать один день встретился лишь единственный купеческий караван… Вот когда можно почувствовать, что Земля огромна, и вовсе не перенаселена, а пустынна.
За Аньси — высокогорные пастбища Шара-гола. Здесь на берегу безымянной речки экспедиция разбивает лагерь и проводит в нем июнь, июль и первую половину августа.
Подчеркну еще раз: ни на день не прекращаются изыскания, научные работы, раскопки; Рерих не расстается с мольбертом; в походных условиях Елена Ивановна не прекращает работы над первыми книгами своего фундаментального и многотомного эзотерического труда «Живая этика, или Агни-йога» (первые две книги — «Зов» и «Община» созданы за год жизни в Улан-Баторе, во время первого этапа экспедиции). Но эта воистину подвижническая деятельность Рерихов — не главная тема нашего повествования.
Девятнадцатого августа караван Рериха продолжает путь — теперь уже по Тибетскому нагорью, через солончаки Цайрама — к городу Нагчу, от которого прямая дорога в Лхасу: недельный переход на верблюдах, не больше. Но на Нагчу многие сотни километров пути через пески, нагорья, опять солончаки, и снова пески и горы…
Начало сентября 1927 года. Перевал Эликте-дабан. Высота — тысяча четыреста метров над уровнем моря. Внезапная, небывалая для этого времени года мощная гроза с сильным снегопадом. И — через два перехода — двадцатого сентября — первый тибетский пост. Изучив документы, представленные Рерихом, командир поста пропускает экспедицию дальше, но впереди ее мчится на быстрой лошади гонец…
Шестое октября 1927 года, высокогорное плато Гантанг, урочище Чунарген. Экспедиция остановлена крупным войсковым подразделением тибетской армии.
И все… В /Лхасу миссия Рериха не прошла. Семь долгих месяцев она простояла в Чунаргене, встретив там высокогорную суровую зиму в летних палатках.
А дальше — два документа, которые помогут нам понять и ситуацию — что же произошло? — и настоящую драму, которая разразилась зимой 1927 года в рериховском лагере.
Конечно, великолепным свидетельством о второй половине Трансгималайской экспедиции Рериха (Улан-Батор — Дарджилинг, 1927-1928 годы) является уже упоминавшийся труд доктора Константина Николаевича Рябинина «Развенчанный Тибет», но это более чем объемная книга — 730 страниц. Есть Другой документ замечательного медика и исследователя, написанный, правда, не его рукой, но с его слов. Там все сжато, сконцентрировано и продумано в каждой фразе. Вот извлечение из него:
«Совершенно неожиданно для меня, так как с профессором Н. К. Рерихом я не виделся более десяти лет, я получил приглашение через его брата Б. К. Рериха60 сопровождать профессора, проживавшего с 1926 г. в Урге, в его экспедиции по Монголии и, может быть (это я узнал позже), в Тибет к Далай-ламе. После долгих колебаний из-за болезни сердца, непривычки вообще к путешествиям — никогда до того не садился верхом на лошадь — и наконец после полного моего отказа по телефону я все-таки согласился, так как снова была получена телеграмма с приглашением, да и интересно было повидать красочный, как мне думалось, Восток и дикие страны.
13-го марта 1927года я был вызван дома к московскому телефону Б. К. Рерихом, который сообщил мне, что приехали из Нью-Йорка друзья проф. Н. К. Рериха в Москву и что я вечерним поездом должен выехать в Москву, чтобы получить паспорт. После чрезвычайно скоропалительных сборов — я должен был взять белье, одежду, медикаменты, инструменты хирургические и зубные — мы выехали 17-го марта, в четверг, в Ургу по Сибирской железной дороге вчетвером: М. М. Лихтман (вице-президент Общества друзей Музея Рериха в Нью-Йорке), его супруга 3. Г. Лихтман, Б. К. Рерих и я.
Приехали мы в Ургу (Улан-Батор-Хото) в двадцатых числах того же марта. Нам с Б.К. Рерихом была уже приготовлена отдельная, для двоих, комнатка минутах в пяти ходьбы от дома Петрова, где жил профессор Н.К. Рерих с супругой своей и сыном Ю.Н. Рерихом — они занимали очень маленькое помещение из трех комнат. Супругов Лихтманов поместили в том же дворе во флигеле. Мы застали полную суету приготовлений к долгому и трудному пути.
Супруга Н. К. Рериха вела общее руководство по хозяйственному снабжению ~ закупалась провизия, дорожные вещи и одежда для проводников. Мне же приходилось весь день ходить по кооперации и магазинам за покупками дополнительно для себя теплых вещей, одежды, белья, недостающих медикаментов из аптеки и предметов ухода за больными. Виделся я с профессором и его супругой и сыном только кратко в это время за утренним чаем в 9 час, обедом часа в 3-4 пополудни и вечером часов в 8 за вечерним чаем и легким ужином. Лихтманы по вечерам, а иногда и днем, в комнате супругов Рерих беседовали по накопившимся за долгое время отсутствия профессора Н. К. Рериха из Нью-Йорка, как мне сказали на мой вопрос, делам музея, а также испрашивая его распоряжений как почетного президента музея на все время его долгого путешествия, так как переписка в пути через Монголию, пустыню Гоби и Тибет невозможна. Тут я впервые более определенно услышал, что придется быть в Лхасе у Далай-ламы — Лихтманы привезли ему в подарок ковер из бизоновой шкуры стоимостью в пятьсот долларов, мексиканское седло с лукой, очень хорошее, серебряные старинные кубки и старинную парчу (что любит Тибет). О целях путешествия пока в Урге говорилось мельком. Но, с одной стороны, я уже тогда предполагал, что имелась в виду какая-то буддистская цель, так как видел из разговоров и окружающих вещей большой интерес к буддистским вещам — были священные изображения на шелку (танки), статуэтки, предметы культа — раковина, чашечки с воском и светильней, колокольчик и др. Вместе все мы осматривали буддистский дацан (храм) в Урге, молитвенные барабаны на площади. Все это мне было ново и интересно, как быт и этнография. Потом профессор повез нас, с разрешения Церен Дорджи (глава Монгольской Народной Республики), показать в его служебном кабинете позади письменного стола картину, написанную профессором: «Владыка Шамбалы на коне». В это же время я застал брошюрку небольшой книжки о Будде и печатание книжки «Община». Если только я не ошибаюсь, несколько экземпляров этих книг предполагалось дать Лихтманам для передачи в Москве членам правительства для ознакомления с ними. http://punjab.narod.ru/
На плату я согласился по 250руб. в месяц, как вообще врачи СССР получают в экспедициях Академии Наук. На меня же в дороге было возложено ведение путевых журнальных записей, расплата за поставляемое в пути продовольствие и караван. Все разговоры с властями и местными людьми вел секретарь миссии (а не экспедиции), старший сын профессора, магистр востоковедения и восточных языков (монгольского, тибетского, китайского и индустана) Юрий Николаевич Рерих. При выезде профессор сказал мне, что в Москве он выхлопотал наконец, благодаря любезности нашего правительства, советский паспорт, что его чрезвычайно радушно и высокомилостиво встретили и отнеслись к нему, был в восторге от виденного в Москве вообще образцового порядками, в частности, во время случившихся в то время (кажется, июнь 1926 г.) похорон тов. Дзержинского, произведших на него огромное впечатление выдержанной стройности и могучего величия скорби и мощности. Присутствовал я и при получении в Урге любезной и сердечной телеграммы от нашего правительства, после которой разрешились все трения с транспортом, который, правда, и по-моему, было очень трудно так быстро и в таком количестве предоставить из Урги — было пять больших дорожных автомобилей. Когда мы выехали из Урги и потом, в дороге, у меня было представление, что на профессора возложено Москвой, с одной стороны, какое-то важное поручение в Тибет, с другой стороны, Музеем Рериха или же обществом друзей этого музея в Нью-Йорке был привезен большой американский флаг и был в Урге заготовлен большой танк Шамбалы на древке. Было сказано в пути, что по буддистским странам придется идти как буддистам, в Тибете — под знаком Шамбалы, в других же под американским, что советского паспорта нельзя показывать — были от монгольского Г.В.О.61 выданы монгольские удостоверения. Кроме того, для стран китайского влияния у профессора Н. К. Рериха были из Москвы (вероятно, из китайской миссии) письма Фын-Юй-Суну (ФЕНГ) и другим властям (какому-то Дар-Таю или Ду-Ту, не знаю кому); а мне было выдано профессором особое удостоверение от него как начальника экспедиции, по-английски, для китайских властей, что я — доктор, вхожу в состав его экспедиции или миссии — оно в делах у Вас, я тщательно всегда хранил все документы, так как привык к порядку в своей жизни холостяка, привычек домашних своих не изменил и после революции.
