Едва я это произнес, как понял, что замечание мое прозвучало необязательно и грубо. К счастью, Джонатан не расслышал, поскольку в тот момент к нам на погрузчике подъехал Крис Дарлинг.

– Вам сегодня шесть поддонов, – объявил он. – Все в «Блэквелл».

– Нормалёк, – ответил Джонатан, не успел я и рта раскрыть. – Лену будет чем заняться.

И в следующий миг он уже откатил дверь и принялся надзирать за тем, как Крис ввозит внутрь первый поддон. Ощущая собственную избыточность, я направился в кафе за чаем и пончиками. За столиком, наслаждаясь полным завтраком, сидел Стив Мур.

– Никак сачкуешь? – спросил я. – Восемь уже было.

– Это ничего, – ответил Стив. – Времени у меня много. Присядешь?

– Нет, спасибо. Мне через секунду ехать.

Я оглядел его столик. Там стояли не только тарелка яичницы с сосисками, грибами, помидорами, кровяной колбасой, фасолью и картошкой, но и хлеб с маслом на отдельной тарелочке, а также баночка конфитюра, тосты, чайник чая, чашка с блюдцем, молоко, сахар и лежали три разные газеты. Похоже, Стив окопался здесь надолго.

– Устраиваются же некоторые, – сказал я. – Сначала я вижу, как ты разъезжаешь по каким-то закоулкам, будто так и надо, а теперь устроил тут себе личную кормушку и перевариваешь международное положение.

Стив потянулся и расплылся в улыбке.

– А что? – зевнул он. – Поработай в Схеме с мое, так и привилегии какие-то заслужишь.

– Чем же ты занимаешься?

– О, сам знаешь. Немного того. Немного этого. Пользу приношу.

Стив это изрек с таким самодовольством, что меня это навело на мысль: он не расположен выдавать подробности той проделки, которую замыслил. А в том, что это проделка, я не сомневался. Ни один водитель не может рассиживать в кафе в восемь часов утра без законного на то основания. У Стива, со всей очевидностью, такое основание имелось, но он об этом помалкивал. Что же до его утверждения о привилегиях, заработанных долгой службой, – я отлично знал, что в Схему он пришел всего на полгода раньше меня! Однако я говорить ничего не стал, просто забрал свои пончики и ушел, а Стив со своей наглой физиономией остался за столом.

А на рампе Джонатан беседовал с Хорсфоллом, который явно покинул пределы конторы и вышел в свое типичное «скитание». Скитания эти сводились по преимуществу к тому, что он ходил и вынюхивал что-то по всему депо, заглядывал в «УниФуры» и другие места, куда ему только взбредало в голову. Вспомнив, что у нас на борту с прошлой недели еще осталась тележка, я инстинктивно дернулся было закрыть заднюю дверь, но увидел, что Джонатан уже об этом позаботился.

Потом посмотрел на эту парочку – они стояли футах в двадцати от меня. Интересно, что они могут обсуждать? Вероятно, ничего существенного, но мне пришло в голову, что Джонатан может оказаться одним из тех новичков, которые считают, будто быть с начальством «на равной ноге» – преимущество. Если так, его неизбежно ждало разочарование. О, я признаю, Хорсфолл – человек разумный, как и многие его коллеги. Но все равно я никогда не мог понять, что их вообще заставляет устраиваться на такие места. То есть начинали они водителями и складскими рабочими, как и большинство из нас. Некоторые происходили даже из службы механиков, однако в какой-то момент предпочли отказаться от нормального ремесла, чтобы помыкать остальными. Говоря попросту, я придерживался твердой веры, что у начальства имеются какие-то свои мотивы, отличные от мотивов большинства работников Схемы, а следовательно, обращаться с начальством следует крайне осторожно.

При этом бывают случаи, когда с ними важно поддерживать хорошие отношения. Перед отъездом из «Долгого плеса» я обнаружил еще одну записку Джорджа насчет тортиков, а это значило, что сразу по прибытии в «Блэк-велл» мне следует получить разрешение Осгуда.

– Ничего, если я днем заброшу еще один тортик? – спросил я, сунув голову в дверь его конторы.

– Ага, – ответил он. – Должно быть ничего. Если меня не будет, сунешь под стол.

– Нормально. Спасибо.

К этому времени естественная любознательность Джонатана побудила его всерьез заинтересоваться тортиками.

– Это просто побочная профессия моего помощника, – объяснил я по пути в «Ватный город». – Совершенно безвредная. Переброска нескольких коробок туда-сюда, только и всего.

Как и днем раньше, в «Пекарню Сандро» следовало доставить дюжину тортиков, и когда мы туда прибыли, Джонатан, к моему удовольствию, вызвался помочь их внести. Сандро, со своей стороны, был само дружелюбие – он даже настоял, чтобы мы задержались на чашечку чая.

– Итак, мой друг, – сказал он, – вы записались в нашу великую Схему Полной Занятости?

– Да, – ответил Джонатан. – Это моя первая рабочая неделя.

– Что ж, вам предстоят славные деньки, – объявил Сандро. – Славные, славные деньки.

Пока он это произносил, я снова вспомнил, каким почетом пользовалась Схема в глазах широкой публики. Сандро был самым работящим человеком, какого я встречал. Каждый день он по многу часов трудился у раскаленных печей вместе с тремя своими верными помощниками, а мы проводили жизнь в праздности, разъезжая повсюду на своих фургонах. И тем не менее он обращался к нам так, будто мы существовали на совершенно ином плане бытия, будто нас как-то особо отметила судьба.

– Да, – заметил я. – Вообще-то нам не на что жаловаться.

– Ладно, друзья мои, – сказал Сандро. – Увидимся завтра.

Он вручил мне тортик для дальнейшего путешествия, и мы попрощались. Пекарня его в то утро казалась почему-то особенно жаркой, и выйти наружу было вдвойне приятно. Я задержался на минутку, чтобы насладиться свежим ветерком, и тут по спине моей пробежал холодный озноб. У моего «УниФура» стояла фигура в черном пальто и черной фуражке с высокой тульей.

– О нет, – пробормотал я. – Это Несбитт.

– А это еще кто? – спросил Джонатан, уловив настороженность в моем голосе..

– Золотая Кокарда. Разговаривать буду я.

Несбитт не смотрел в нашу сторону, но я не сомневался: он полностью осведомлен о нашем приближении. Когда мы подошли, он стоял абсолютно неподвижно и рассматривал левое переднее колесо фургона.

– Доброе утро, мистер Несбитт, – выдавил я.

– Доброе, – отозвался он, не поднимая взгляда. – Рад, что вы вернулись. Ждать тут – несколько промозгло.

– Ну да, наверное.

– Так давайте же сядем все в кабину, а?

– Точно.

Под мышкой у меня подозрительно выпирала коробка с тортиком, а я шарил по карманам. Потом достал ключ, отпер дверцу и положил внутрь тортик, а когда обернулся, Несбитт не сводил с меня глаз.

– Смешной у вас синий.

– Что смешной? – спросил я.

– Цвет рубашки.

– Но это синий воротничок по инструкции. Несбитт уткнул подбородок в грудь и внимательно посмотрел на меня из-под козырька.

– Воротничок, может, и синий, – сказал он, – но не по инструкции.

– Раньше был по инструкции.

– А я раньше был грудным младенцем. Эта рубашка – прошлогодняя, поэтому избавьтесь от нее и вытащите свежую из ее прекрасной целлофановой упаковки. Вы же получили новую форму, я полагаю?

– Да.

– Ну и вот. Я рассчитываю, что при следующей нашей встрече вы будете в ней.

– Хорошо.

– Я не стану придавать этому делу огласку, учитывая, что у нас месячник доброй воли.

– Спасибо.

– А теперь давайте зайдем в тепло.

Одним движением Несбитт шагнул к «УниФуру» и взлетел на откидное сиденье, закрыв за собой дверцу. Я направился к месту водителя, Джонатан поплелся за мной.

– Месячник доброй воли? – вполголоса спросил я. – О чем это он? Месячник закончился несколько недель назад.

Несбитт был не особо крупный мужчина, но когда я открыл со своей стороны дверцу и заглянул внутрь, казалось, он заполнил собой всю кабину. Не сняв высокой фуражки с этой блестящей Золотой Кокардой, он сидел, глядя прямо перед собой в ветровое стекло, и ждал, когда мы заберемся. Джонатану места почти не осталось, но ему все равно следовало втиснуться, и он пролез чуть ли не под рулем и примостился на металлическом кожухе между сиденьями. Поездка не будет комфортной. Я влез следом и захлопнул дверцу.