Никто не догадывался, что все камеры в доме включены, и каждое их движение записывается. Я не позаботился о том, чтобы выключить их после посещения коллектива из Borgata, и был рад этому, потому что без камер я бы не знал, что происходит.

Темп шагов Эдварда замедлился, он схватился за волосы и посмотрел на дверь кабинета. Я понял, что всего через пару минут он обернется и поднимется наверх, отложив принятие решения на другой день. Это было глупо, и я знал, что мы не можем продолжать наш обмен реверансами, пора объясниться, пока все не рухнули от изнеможения.

Как я уже говорил… Я был слишком утомлен, чтобы придумывать осмысленные метафоры.

Я устал от этого, так что когда он, наконец, остановился и с решительным лицом направился к моей двери, я почувствовал облегчение.

Он вошел и закрыл за собой дверь. И подпрыгнул от громкого стука, хотя я его даже не заметил. Я воздержался от укоряющего замечания, что он снова не постучал.

– Садись, – сказал я спокойно, немного помолчав, нажал кое-какие кнопки на ноутбуке, чтобы переключить изображение обратно на библиотеку.

Изабелла все еще была там, по-прежнему сидела в кресле и смотрела в окно, будто и не двигалась с тех пор, как я проверял ее.

1. чуть более 30 метров (уж больно просторный дом у Калленов…))

ДН. Глава 63. Часть 2:

Он сделал еще несколько шагов и плюхнулся в кресло, а я почувствовал, что он многозначительно смотрит на меня. Я глянул в его сторону и встретился с ним взглядом, отметив любопытство и растерянность в его глазах. На его лице застыла гневная маска, но я не мог винить его… Я бы сердился на себя ничуть не меньше.

– Ты выглядишь так, будто, на хрен, не спал несколько лет, – сказал он, внимательно вглядываясь мне в лицо. – Ты что, не можешь выписать себе хренов Золпидем (2)? Иисусе, и ты, мать твою, вообще ешь?

Я взглянул на него и откинулся в кресле.

– Ты хочешь обсудить мое здоровье, Эдвард? – с удивлением спросил я.

Он пожал плечами.

– Ну да, ты выглядишь затраханным, – сказал он серьезно.

Я отрицательно покачал головой.

– Ну, спасибо за комплимент, – сказал я с сарказмом. – Но что-то подсказывает мне, что ты провел последние недели, ходя кругами возле моего кабинета не потому, что набирался смелости для этой реплики.

Выражение его лица сменилось на удивление быстро.

– Как… – начал было он, после чего прищурился и покачал головой. – Ты включил гребаные камеры? Какого черта ты не сказал мне?

– Это не так важно, Эдвард, – ответил я. – Я гадал, соберешься ли ты когда-нибудь войти сюда или же нет.

– Да, хорошо, я не знаю, что сказать, – признался он. – Нет смысла вламываться в твой хренов кабинет, только чтобы посмотреть на тебя, особенно если учесть… ну ты знаешь… ты все же выглядишь дерьмово.

Я прекратил улыбаться и покачал головой.

– Приятно знать, что ты, по крайней мере, не утратил чувство юмора, – сказал я. – Итак, принимая во внимание тот факт, что сейчас ты сидишь здесь передо мной, значит ли это, что ты определился с тем, что собираешься сказать?

Он смотрел на меня с минуту, снова запустил руку в волосы и поморщился. Учитывая, как часто в последнее время он теребил себя за волосы, я был удивлен, что он до сих пор не выдернул их все с корнем.

– Не то чтобы да, – сказал он наконец. – Просто устал бродить по чертову коридору.

Я кивнул.

– Типа: лучше смотреть на меня, чем созерцать белые стены? – шутливо спросил я.

– Б…ь, нет, – усмехнулся он. – Но приятно узнать, что я не единственный ублюдок, который еще помнит, как шутить.

– Tale il padre, tale il figlio (3), – пробормотал я, пожав плечами.

Я пожалел о произнесенных словах в тот же миг, как они скатились с моих губ, и напрягся, так как улыбка сползла с его лица, сменившись внезапной серьезностью. Он смотрел на меня с любопытством, и я читал вопросы в его глазах. Я точно знал, что он хотел узнать… Я опасался этого дня всю свою жизнь.

– Просто скажи, в чем дело, Эдвард, – тихо произнес я со вздохом. – У меня нет сил ходить вокруг да около. Спроси, что хочешь знать.

Мгновение он смотрел на меня, и я видел его опасения. Он хотел спросить, он хотел знать, но боялся получить подтверждение тому, о чем, очевидно, догадывался.

– Когда мы были в Финиксе, Джейн сказала какое-то дерьмо. Я имею в виду, что знаю, насколько она была сумасшедшей, и все же, она назвала меня проклятым призраком, представляешь? Она все орала на Алека и сказала, что только потому, что я поступаю так же, как и ты, не значит, что мы одинаковые… и что Изабелла – не мама, – он остановился, в очередной раз провел рукой по волосам, а я сидел тихо, и не мешал ему высказываться. – И дело не только в этом, есть и другое дерьмо. Думаю, мне просто стало интересно… ну, ты понимаешь…

– Ты хочешь знать, как я встретил твою мать, – сказал я спокойно.

– Правду, – серьезным голосом согласился он.

Я кивнул.

– Правду.

12 июля 1980

Я устремился к заднему выходу из дома, надеясь выскользнуть незамеченным. Как только я толкнул дверь, горячий сухой воздух ударил по мне с такой силой, что у меня почти перехватило дыхание, и я закашлялся. Я, б…ь, ненавидел жару, ненавидел все, что с ней связано. Я ненавидел то, как она затрудняет дыхание, и то, что кожа нагревается и покрывается потом. В жару почти не было ветра, а когда он все же дул, то ничуть не охлаждал. Он просто разгонял вокруг тебя раскаленный воздух, поднимая пыль и делая жару еще более невыносимой. И пыль… Черт, я ненавидел пыль. Она задерживалась в воздухе, вызывая жжение в глазах, и дышать становилось невозможно. Я с трудом переносил жару… но я по-любому предпочитал ее тому, что ожидало меня внутри оснащенного кондиционером особняка. То, что происходило внутри него, я ненавидел еще больше.

Выйдя на задний двор, я зажмурился – яркость дневного света практически ослепила меня. Я проклинал себя за то, что не прихватил солнцезащитные очки. Но мама сказала, что они будут лишними и могут создать обо мне неверное представление. Я не стал с ней спорить, и не взял их.

Этот день был относительно спокойным в том, что касалось моих отношений с отцом. Он постоянно придирался ко мне и выговаривал, насколько сильным разочарованием был я во всем, что делал.

«Ты живешь неподобающе своему имени, Карлайл».

«Начинай действовать как Каллен».

«Хоть раз будь мужчиной».

«Дай мне повод гордиться тобой».

«Ты знаешь, как поступить правильно?»

«Прекрати отказываться от всего».

И любой день, в который его внимание не было сосредоточено на мне, был для меня красным днем календаря. Но, стоя на заднем дворе огромного дома, ослепленный солнцем, я проклинал родителей за то, что послушался. Как могут солнцезащитные очки оказаться лишними? Это ведь чертова Аризона в середине гребаного лета.

Я вздохнул с досадой и оглянулся, выискивая тень, под которой можно укрыться. Я сомневался, что кто-нибудь заметит мое бегство со званого ужина, так как гостиная была набита людьми, которых отец считал важными. Так что он, скорее всего, даже будет благодарен мне за то, что я побуду вне поля зрения, потому что я никак не мог вести себя, «как и подобает мужчине с фамилией Каллен». Что, б…ь, это значило? Мой отец не узнал бы значение слова «приличный», даже если бы оно укусило его в задницу.

Я бы предпочел вернуться в Чикаго и наслаждаться летними каникулами в школе, но не хотел оставлять сестру. Стараться произвести впечатление на отца было пустой тратой времени, потому что для него я был лишь раздражителем, но мне не хотелось огорчать Эсме. Мы всегда приглядывали друг за другом, и она была единственным человеком, который понимал, чем я занимаюсь в этой жизни, единственным человеком, с которым мне не приходилось притворяться. Трудно завести друзей, если ты постоянно вынужден держать их на длинном поводке, чтобы они не увидели и не услышали ничего лишнего, мне приходилось задумываться об их мотивах каждый раз, когда они желали просто заговорить со мной. Люди точно знали, кто мой отец, и притворяться смысла не было.