Дорога была напряженной и молчаливой, и каждый час казался вечностью. Я часто останавливался в течение дня, чтобы устроить перерыв, и к концу воскресенья мы приблизились к границам Форкса. Я подъехал прямо к дому и припарковался за отцовским «Мерседесом», вылезая и потягиваясь. Изабелла вылезла и направилась прямо в дом, даже не позаботившись подождать меня, но я последовал за ней. Она открыла дверь, и мы, зайдя в холл, оказались лицом к лицу с моим отцом.

– Привет, дети, – тихо сказал он, с любопытством оглядывая нас.

– Да, привет, – пробормотал я.

Изабелла кивнула в знак приветствия.

– Доктор Каллен, сэр. Могу я уйти?

Он застыл и уставился на нее с глубокой заботой в глазах.

– Да, конечно, dolcezza. Тебе не надо спрашивать. Ты свободна делать все, что хочешь.

Она коротко взглянула на меня и поднялась по лестнице. Я застыл, наблюдая, как она исчезает из поля зрения.

– Я собираюсь в кровать, – пробурчал я, поднимаясь по лестнице вслед за ней, и услышал вздох моего отца.

– Эдвард? – сказал он.

Я остановился и повернулся к нему.

– Просто дай ей время.

Я кивнул и поднялся наверх, направляясь прямо в спальню. Я открыл дверь и застыл, нахмурившись от растерянности, обнаружив, что комната пуста. Я повернулся и уставился на дверь спальни через коридор, и грудь сжалась от гребаной мысли. Я подошел и взялся за ручку, издав вздох облегчения, когда она повернулась. Я открыл дверь и шагнул внутрь. Изабелла скользнула в кровать и сжалась в комочек. Я сбросил обувь и присоединился к ней, обнимая и прижимая ее к себе.

– Это не твоя гребаная ошибка, Белла. Это ничья ошибка, и я не дам тебе отталкивать меня. Ты не можешь сделать ничего, чтобы я прекратил любить тебя, – прошептал я, зарываясь лицом в ее волосы и вдыхая ее успокаивающий запах.

Ее тело вздрогнуло, и она начала всхлипывать, но не произнесла ни единого слова в ответ.

Теперь, когда мы вернулись домой, нам надо было собирать себя по кусочкам. У нас были планы на будущее, пустой холст, чтобы мы нарисовали на нем собственную картину жизни, которая нам понравится. Я не знал, куда мы поедем, или что мы будем делать после того, что случилось, но я не брошу ее.

Никогда.

Очевидно, что мы оба изменились – мы приехали из Финикса другими людьми. Мы оба были сломанными и менее наивными, но, пока в ее глазах остается искра, я верил, что мы пройдем через шторм, бушующий вокруг.

Я верил, что мы пройдем через разрушения и выйдем на другую сторону, свободные от дерьма, которое сдерживало нас так долго.

Мы просто должны предвидеть, что все уйдет, на хрен, первым.

ДН. Глава 63. Часть 1:

Глава 63. Мудрость

Ведь мудрость значит жить, любить.

И принимать, что уготовано судьбой и Богом.

Не спрашивать и не просить чудес.

Ласкать любимые уста и трогать шёлк волос,

И жадными глотками пить любовь –

Пускай она не вечна.

Уметь добиться своего и удержать. Но отпустить,

Когда наступит время.

Лоренс Хоуп

Доктор Карлайл Каллен

Я сидел в своем кабинете в уютном кожаном кресле, с кипой лежавших передо мной документов, и тревожно постукивал по столу ручкой. У меня была куча работы, и она все росла – как в больнице, так и в Боргате, но я никак не мог заставить себя сосредоточиться. Мое внимание было рассеяно, а мысли и глаза метались от бумаг в сторону открытого и включенного ноутбука, стоявшего рядом. Я попытался взять себя в руки и сосредоточиться, наконец, на медикаментах или на партиях наркотиков, на пациентах или новобранцах, но каждый раз мои мысли в конечном итоге возвращались к одному – к Эдварду.

Прошло уже девять дней, как Эдвард и Изабелла вернулись из Финикса, дней, которые казались одними из самых длинных в моей жизни. Атмосфера в доме была напряженной, их обоюдное молчание нервировало. Они оба были погружены каждый в свои мысли, и, казалось, не было никакой возможности выдернуть их из этого кокона. Было ясно, что им обоим очень больно, они боятся, и изо всех сил стараются не открываться друг другу и не позволить другому уничтожить себя еще раз. Все было зыбко, и я чувствовал, будто хожу по скорлупе или крадусь по минному полю, зная, что в любую секунду они могут без предупреждения дать трещину. Они были бомбами с часовым механизмом, и только и ждали момента, чтобы взорваться, если кто-нибудь не обезвредит их, но проблема заключалась в том, что я не знал, как это сделать. Я не знал наверняка, какой – образно говоря – резать провод, и боялся, что неправильный подход вызовет взрыв и уничтожит все вокруг. Я просто ждал. Ядерная бомба может уничтожить мирок, который я создал, и я отчаянно боялся, что мой младший сын станет повлиявшим на это ураном.

Ах, я слишком устал для интеллектуальных метафор. Я едва ли мог сосредоточиться достаточно, чтобы накалякать свое имя на каких-то бумагах, и пытался найти мало-мальски умный способ, чтобы объяснить ситуацию, в которой мы оказались. Это было пустой тратой времени и энергии, потому что не имеет значения, каким образом мы вляпались в нее, или как ее назовем, в конечном итоге, нас просто поимели.

Девять дней. Я сидел за этим столом на протяжении девяти дней подряд, и через камеры наблюдал, как мой сын ходит по коридору за кабинетом, с остервенением выдирая себе волосы, как он ругается на себя. Я не мог слышать слов, но по выражению его лица и движениям мог представить, что именно он говорит. Я получил полный отчет от мужа своей сестры и поэтому был в курсе, что мой сын видел в Финиксе и что было сказано в его присутствии. Я знал, где витали его мысли, и как он пытался сопоставить все увиденное и услышанное, и знал также, что это лишь вопрос времени, когда он ворвется в мой кабинет и станет излагать свою теорию.

Накануне я был почти уверен, что это произойдет, так как он подошел очень близко, даже схватился за ручку двери. Но, прежде чем повернуть ее, он пробурчал что-то сам себе и ушел. Часть меня вздохнула с облегчением, что он не оказался со мной лицом к лицу, так как я понимал, что в этот момент не смогу ему солгать, и при этом не был полностью готов к тому, чтобы открыть всю правду, но другая часть меня хотела покончить со всем. Мне хотелось, чтобы он прекратил терзаться и изводить себя мыслями, потому что было нечто более важное, он должен сконцентрироваться на том, чем неумышленно пренебрегал …

На Изабелле.

Я протянул руку и нажал несколько кнопок на ноутбуке, изображение сменилось, теперь на экране показалась библиотека. Я увидал ее сразу – свернувшись калачиком в кресле у окна, она смотрела в него, а на коленях ее лежала книга. Тут она проводила каждую ночь всю прошлую неделю, в то время как мой сын исступленно мерил шагами коридор. Иногда она включала свет и читала, но зачастую просто сидела в темноте и вглядывалась в ночь за окном. Она была отстраненной, со временем все сильнее замыкалась в себе, и я даже не был уверен, явственно ли понимал мой сын, насколько быстро она ускользает от него. Это наводило тоску, и я хотел, чтобы он вытащил голову из своей же задницы и огляделся вокруг, прежде чем будет уже поздно.

У меня и без того было слишком много проблем, чтобы взваливать на себя еще и их, но я чувствовал, что должен. Мне нужно, по крайней мере, попытаться сделать все правильно, но я не знал как, равно как и не был до конца уверен, получится ли у меня. Я имел непосредственное отношение к этому, но ничего нельзя повернуть вспять или изменить, и все, что мы могли – это смириться и бороться с последствиями. Я – честно – не был уверен, достаточно ли они сильны в их нынешнем состоянии, чтобы услышать всю правду до мельчайших подробностей и столкнуться лицом к лицу с реалиями этого мира. Казалось, все, что я делал когда-либо раньше – это заметал следы, придумывал легенды, которые помогут выбраться из ситуации, и я устал от этого. Я был утомлен, и умственно, и физически, до такой степени, что радиоактивные осадки уже больше не казались такими уж страшными.