Я достаточно знал Джейкоба Блэка, и знал, на что он способен. Он нехороший человек и посмей он причинить боль моей девочке, я собственноручно его, на хер, убью. Но до этого не дойдет, потому что стоит моему отцу узнать, как Джейкоб пострадает.

– Я сказала ему, что у нас не выйдет быть друзьями, – мягко сказала она. – Я сказала, что верю в тебя, и что тебе бы это не понравилось.

– И ты, черт возьми, права – мне это не нравится. Я не могу видеть его и за сто шагов от тебя, а тем более говорящим с тобой. Держись от него подальше, слышишь? И если он еще хоть раз попытается с тобой заговорить, дай мне знать, – с нажимом сказал я.

Она смотрела на меня с минуту, прежде чем кивнуть. Я был чертовски зол, настолько сильно, что меня трясло, но я пытался скрыть это и не напугать ее. Это не ее вина, она честна со мной. Крики только испугают ее, поэтому теперь весь мой гнев направлен против кое-кого, заслуживающего этого.

– Прости, – пробормотала она с виноватым видом.

Я покачал головой.

– Не надо извиняться, – сказал я, повторяя ее недавнее утверждение.

Я по-прежнему закрывался от нее; у меня нет права ожидать, что она будет ощущать вину.

Я смотрел на нее какое-то время, прежде чем забраться назад в кровать и положить голову ей на плечо. Я был расстроен – что я мог сделать? Ломать и швырять вещи и быть мудаком, но результат от этого не изменится, да и не было на это сил. Зато теперь я настороже. А сегодня у нас должен быть хороший день, день, когда она может побыть простым счастливым подростком, девочкой, которая имела несчастье влюбиться в такого идиота, как я.

Поэтому я продолжен поглаживать ей живот и бедро, рисуя узоры кончиками пальцев и иногда шепча отдельные слова, пытаясь забыться. Она пахла цветами и сексом, с ноткой сладости, этого было достаточно, чтобы отвлечь меня. Она запустила пальцы мне в волосы, распутывая локоны. Ее прикосновения умиротворяли, движения ее груди в такт дыханию успокаивали. Я ощутил, как тяжелеют веки, и провалился в сон.

Пробуждение было внезапным, я лежал на краю кровати, ноги свисали с края. Я был прижат к тумбочке, а Белла лежала по диагонали, положив ноги мне на бедра. Понятия не имею, как мы приняли такую позицию, но это было неудобно, мои ноги занемели. Я сел и аккуратно убрал ее ножки, укрывая ее. Она забормотала во сне, скручиваясь калачиком. Я наблюдал за ней с минуту, прежде чем повернуться к часам: было семь утра.

Я встал, шепотом ругаясь, пока в ногах восстанавливалось кровообращение, и они начали пульсировать от боли. Я добрался до шкафа и достал одежду, быстро натягивая ее. Потом, уже на пороге, я еще раз обернулся к Белле, застывая, когда увидел темный след у нее на шее. Я подошел к ней, хмурясь от удивления. Внезапно я понял, от чего это, и во мне моментально закипел гнев. Эта гребаная сука оставила на моей девочке отметину.

У нее был чертов синяк на шее, там, где с нее сорвали цепочку, и это дерьмо неприемлемо. Я пробежался по отметине пальцами, обводя ее. Она поежилась от моего касания и что-то пробормотала, но не проснулась. Я наклонился и легонько чмокнул ее в щеку, ощущая вину за вчерашний день. Я хотел подарить ей волшебный вечер на балу, а вместо этого получилась страшная сказка, ей пришлось терпеть мое гребаное поведение и жестокость ревнивых девушек. Я найду способ, как с этим разобраться, теперь уж Таня легко не отделается.

Я вышел из комнаты, тихо закрывая дверь, чтобы не разбудить ее, и спустился вниз. На втором этаже я увидел свет в отцовском офисе и замер, размышляя. Было охеренно рано, чтобы решать проблемы, и воскресенье, и хрен его знает, чем он там с утра занимается, но я хотел разобраться со всем без Изабеллы. Не хочу вовлекать ее в ситуацию больше, чем это необходимо, особенно учитывая поведение отца. Он пугал ее; ей не стоит видеть его срывы.

Я подошел и, замерев, нерешительно постучал. Через мгновение я услышал движение внутри, и дверь открылась. Отец поднял на меня глаза, хмурясь от удивления.

– Ты последний, кого я ожидал увидеть, – сказал он, отступая назад и приглашая войти.

Я с любопытством посмотрел на него, проходя мимо.

– Почему? – спросил я.

Он засмеялся, закрывая дверь. Я сел за стол, и он подошел к своему креслу. Повсюду были разложены стопки бумаг.

– Потому что это на тебя не похоже, Эдвард, – стучать в дверь, – сказал он.

Я уставился на него, понимая, что это правда. Какого черта я стучал, кстати? Я этим дерьмом никогда не занимаюсь. Обычно я просто вхожу.

– Э-э, да, сейчас я сам себя не узнаю и, думаю, могу делать что угодно в таком состоянии, – сказал я, пожимая плечами.

Он кивнул.

– В последнее время ты достаточно раздражительный. Ты справляешься? Хочешь об этом поговорить? – спросил он.

Я сухо засмеялся, отрицательно качая головой.

– Я уже прошел через это дерьмо. Все кончено, – сказал я.

Он посмотрел на меня.

– Ни секунды не верю. Тебя это беспокоит. Она твоя девушка; за это время с таким не справиться. Мне понадобились годы, чтобы сжиться с этой информацией, – сказал он.

Я вздохнул.

– У меня нет гребаных лет, чтобы заниматься этим дерьмом, отец. Прошли недели; все уже случилось и прошлое ничто не изменит, – сказал я, пожимая плечами.

– Ты знаешь, предложение до сих пор в силе. Ты можешь поехать к тете Эсме, она с радостью примет тебя, – сказало он.

Я отрицательно покачал головой.

– Я уже говорил – я ее, б…ь, не оставлю, – раздраженно сказал я.

Он миллионы раз предлагал нам разлучиться, и каждый раз меня это бесило. Я, на хер, никуда от нее не уйду, я могу быть какое-то время не в себе, но как только я это понял, больше не повторю. А физическую разлуку я просто не переживу, эмоциональной для меня уже было достаточно.

– Подумай. Если ты решишься, можешь поехать к Эсме в следующем месяце, когда она прибудет на выпускной твоих братьев, – сказал он, глядя в свои бумаги.

– Я не собираюсь менять свое мнение, но спасибо, – со злостью сказал я. – Я уже достаточно мучил ее своим мудацким поведением, и не могу просто оставить. Это слишком сильно ранит Беллу.

Он засмеялся, и я посмотрел на него, прищуриваясь, думая, какого хрена ему так весело.

– Белла, – пробормотал он еле слышно, покачивая головой.

– Да, Белла, – с нажимом сказал я, весьма раздраженный.

Он снова поднял на меня глаза, глядя вопросительно.

– Теперь ты признаешь, что называешь ее так, потому что это означает «красивая»? – подколол он меня.

Я закатил глаза.

– Какая разница… да! Если хочешь это услышать – отлично. Я называю ее Беллой, потому что она красивая, – сказал я.

Он ухмыльнулся. Его веселость бесила меня; не было настроения шутить.

– Поэтому и твоя мать называла ее Беллой. Bella bambina, маленькая красивая девочка, – сказал он. – Думаю, для тебя bambina не подойдет.

– Bella ragazza, – пробормотал я. – La mia bella ragazza. Моя красивая девочка.

Он с любопытством глянул на меня.

– Иногда ваша с матерью схожесть просто поражает, – сказал он.

Я вздохнул.

– Я знаю. Я помню, как она называла Изабеллу, – сказал я, пожимая плечами.

Не могу отрицать – меня до сих пор поражало, что мы с мамой так полюбили одну и ту же девочку, хоть и по-разному. Теперь, когда я мог сдержать иррациональный гнев на ситуацию, меня грела мысль, что я следую по пути мамы. Раньше мне казалось, что я потерял ту часть себя, которую по наследству передала мне она, что я стал копией отца, и меня радует, что еще что-то осталось там, внутри. Его глаза расширились, и тут я понял, что никогда раньше не говорил ему, что помню встречу с Изабеллой.

– Ты помнишь? – нерешительно переспросил он.

ДН. Глава 52. Часть 3:

Я снова вздохнул, желая забрать слова назад. Я был не в настроении говорить об этом дерьме с ним.

– Кое-что. Помню, как видел ее, и как мама называла ее Bella bambina, объясняя, что такое шоколад, это все, – сказал я.