– Будет немного больно, но я, как смогу, постараюсь минимизировать боль, – сказал я, нервничая из-за этого.

Мне уже доводилось лишать девственности раньше, и этот процесс не был приятным для девушек, и по большей степени, в этом дерьме была моя вина, я вдруг почувствовал гребаное раскаяние, но быстро отогнал от себя эти мысли, не желая в этот момент думать ни о ком из тех девушек, с которыми путался. Поскольку это был хренов исторический момент, поворотный пункт в наших отношениях, и я должен сосредоточиться на нем. Я не был уверен, что это за поворот, и что эта херня будет означать для нас в дальнейшем, но я знал достаточно, чтобы признать, насколько важным это событие было для нас обоих.

– Просто держись за меня, детка, и это быстро закончится, ладно?

– Хорошо, – прошептала она дрожащим от волнения голосом.

Она прижалась ко мне еще крепче, вонзив ногти в спину, а я сделал глубокий вдох. Я двинулся вперед, преодолевая сопротивление, и она закричала, ее тело напряглось. Я снова замедлился, борясь с желанием одним толчком проделать оставшийся путь, и прижался губами к ее шее. Я начал лизать и целовать ее кожу.

– Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, quand'ella altrui saluta, ch'ogne lingua deven tremando muta, e li occhi no l'ardiscon di guardare. Ella si va, sentendosi laudare, benignamente d'umilta vestuta, – начал я, зная, что она любила, когда я говорил на итальянском и очень надеясь, что это поможет ей расслабиться.

Я посмотрел этот кусок «La Vita Nuova» Данте несколько дней назад, потому что меня раздражало, что я, блядь, не мог запомнить его и знал, что она хотела бы его услышать.

– E par che sia una cosa venuta da cielo in terra a miracol mostrare. Mostrasi si piacente a chi la mira, che da per li occhi una dolcezza al core, che 'ntender no la puo chi non la prova: e par che de la sua labbia si mova un spirito soave pien d'amore, che va dicendo a l'anima: ‘Sospira!’

(Сопровождаемая похвалой,

Она идет, смиренья ветер веет.

Узрев небесное, благоговеет,

Как перед чудом, этот мир земной.

Для всех взирающих – виденье рая,

И сладости источник несравненный.

Тот не поймет, кто сам не испытал.

И с уст ее, мне виделось, слетал

Любвеобильный дух благословенный,

И говорил душе: «Живи, вздыхая!«)

Я нашептывал ей в шею голосом, хриплым от предвкушения и желания, но я боролся с ними, изо всех сил стараясь их контролировать. Я услышал ее гортанный стон, и тело ее несколько расслабилось, когда я начал осторожно водить рукой вверх и вниз по ее бедру, пытаясь успокоить. Ее руки на моей спине начали двигаться, и она легкими движениями ласкала мне спину, посылая дрожь по телу.

– Ты в порядке? – спросил я, убирая пряди волос с шеи и внимательно глядя на нее.

Она открыла глаза, посмотрела на меня и кивнула, ее губы изогнулись в слабой улыбке.

– Ты готова к тому, чтобы я продолжил? – спросил я уже с опаской, так как остановиться и застрять на полпути было гребаной пыткой.

Она снова кивнула, и я медленно толкнул вперед бедра, зарычав, когда полностью проник в нее. Я остановился, ощутив восторг от того, что в первый раз оказался внутри ее. Она была такой чертовски узкой, обвивая меня своим нутром крепче, чем я мог себе представить, стенки ее киски сдавливали меня. Но мы прекрасно подходили друг другу, как две части головоломки, которые, наконец, собрались вместе, точно так же, как и мы должны были соединиться. Ничто и никогда не казалось мне более правильным, чем находиться внутри ее, собственным членом ощущать ее тепло и влагу.

– Это был прекрасно, – прошептала она, и ее голос сорвался.

Я улыбнулся.

– Стихотворение или проникновение? – тут же спросил я, даже не подумав перед тем, как слова сами сорвались с моих губ.

Ее глаза расширились от удивления, и она моментально вспыхнула. Я застонал, покачав головой и наклоняясь к ней, чтобы нежно чмокнуть в губы.

– Я не должен был говорить этого, – пробормотал я.

– Я имела в виду стихотворение, но и остальная часть теперь тоже очень даже ничего, – сказала она застенчиво.

Я посмотрел на нее с удивлением, а она смущенно улыбнулась.

– И ты должен был это сказать, потому что в этом весь ты.

Я вздохнул.

– Да, но, знаешь, сейчас я пытаюсь быть нежным. Ты заслуживаешь романтики, – возразил я, еще немного проникая в нее и наклоняясь, языком лаская один из ее сосков.

Она застонала, и снова вцепилась мне в волосы.

– Мне не нужна романтика. Мне нужен ты, – сказала она.

Я взглянул на нее и увидел, как ее глаза, затрепетав, закрылись. Я на миг остановился, обдумывая ее слова, а потом чуть вышел из нее и снова проник внутрь. Она застонала, ее пальцы осторожно гладили мои волосы. Я обхватил своими губами ее и начал медленно двигать бедрами вперед и назад, сдерживая себя, борясь с желанием ускориться. Раньше я всегда только трахался, и это дерьмо было чуждо мне, но не могу отрицать, это было чертовски приятно, лучше, чем я мог себе представить.

Электрические разряды вонзались в мою кожу там, где мы соприкасались телами, я весь покрылся мурашками, и дрожь пробегала по моей спине. Я испытывал огромное напряжение, и я, блядь, почувствовал его, когда стал медленно заниматься любовью с ней. Наконец, я понял, что это значит. Мы не просто занимались сексом, мы вместе создавали что-то новое. Я чувствовал ее любовь, и очень надеялся, что она ощущала мою. Это было больше, чем я когда-либо мог себе вообразить, таких ощущений я никогда не испытывал. И это была не просто киска, хотя ее киска была удивительная. Это была она вся, каждый сантиметр ее тела: и внутри, и снаружи. Мы, наконец, воссоединились, это было слияние не только душ, но и тел.

– Только ты, – прошептала она, проводя рукой по моей спине. – Это всегда будешь только ты, Эдвард.

Я застонал, ее слова разожгли внутри огонь и разбудили чувство собственничества, которое требовало, чтобы мы с ней принадлежали друг другу, как сейчас. Я слегка увеличил темп, с каждым движением входя в ее влажность и выходя из нее, проникая все глубже, но все еще держа себя под контролем. Она стонала каждый раз, когда я полностью входил в нее, и я тоже стонал от звуков ее голоса, которые отзывались в моем члене и заставлял его биться и содрогаться внутри нее.

– Я готов, – я задыхался. – Ты такая, черт возьми, тесная, малышка, ты даже не представляешь. Ничто никогда не будет столь же хорошо, как это, никто не смог бы доставить мне большего удовольствия, чем ты, – она промычала, еще сильнее стиснув меня.

Она водила бедрами в одном ритме со мной, мы двигались совершенно синхронно. Это было лишь еще одно подтверждение тому, что мы должны были быть вместе, что это дерьмо должно было произойти.

Она стонала, беспорядочно водя руками и зарываясь в мои волосы, а я в ответ рычал, содрогаясь всем телом. Я навалился на нее, ощущая ее кожу своей. Ее тело было теплым, а кожа такой восхитительно мягкой. Я вошел в нее еще глубже. Ее звуки становились все громче, руки судорожно шарили по мне. Я схватил одну из ее рук своей, и, соединив наши пальцы, прижал к матрасу. Она стиснула мою руку и начала бормотать, ее ноги содрогались, когда я скользил в нее и выскальзывал обратно.

– Я люблю тебя, – сказала она, задыхаясь.

Мой ответ с шумом вырвался из горла, это было почти звериное рычание из-за желания, которое проходило сквозь меня.

– Ti amo, – сказал я. – Так сильно, Боже, я чертовски сильно люблю тебя, – она громко застонала в ответ, сжав бедра и схватив мои волосы свободной рукой.

– Пожалуйста, никогда не покидай меня, – сказала она.

– Никогда, – без промедления сказал я. – Я никогда не брошу тебя. Ты чувствуешь это, Белла? Мы принадлежим друг другу.