Я действительно хотел бы знать и теперь более чем когда-либо, почему, блядь, она была убита. Но я пытался задвинуть этот бред как можно дальше и не позволять своему любопытству взять надо мной верх, потому что, если в данный момент мой отец был предельно вежлив, я вовсе не хотел шнырять вокруг него и разворошить чертов муравейник.

Еще меня беспокоило то, как, блин, мой отец узнал то дерьмо, которое ему известно? Вещи, которые он говорил об Изабелле – что она нуждается в поддержке, и что ее нужно постепенно выводить в реальный мир, были, черт возьми, очень правильными, но как он, блядь, пришел к этому? Я даже не думал об этой лабуде, но он, казалось, просто знал, что нужно сделать, как будто это была его вторая натура, или он уже имел подобный опыт, но в этом не было смысла. Более того, почему его это вообще, нахрен, волновало? За каким дьяволом он на самом деле купил Изабеллу? Потому что сейчас было довольно очевидно, что она не просто гребаная маленькая рабыня, вовсе нет, раз уж он все это время позволял мне быть с ней и даже пытался помочь ей соответствовать нашему определению слова «нормальный».

Я делал все возможное, чтобы помочь ей, весь последний месяц или около того, и каждый день становилось все яснее, что мой отец был совершенно прав. Мой мир, блядь, сожрет ее заживо, если вытолкнуть ее туда без подготовки. Я много разговаривал с Элис на протяжении нескольких недель, и она помогла мне, даже не подозревая, подкинув идею о том, как, черт побери, заставить Изабеллу открыться и привыкнуть к реальному миру. Временами это было чертовски жестоко, потому что я знал, что дал согласие на дерьмо, которое будет для нее немного некомфортным, но я сделал это, потому что ей было нужно, чтобы это произошло. Она была к этому готова. Ей нужно было найти в себе крупицу независимости и не очень на меня полагаться, и, черт, я, конечно, хотел, чтобы она опиралась на меня, но я же не дурак. Я способен понять, что не смогу всегда быть рядом с ней. Ей придется научиться самостоятельно стоять на ногах, неважно, как тяжело будет учение.

Поездка в спа-салон являлась одним из показательных примеров, которыми я пытался помочь ей проявить чуть-чуть независимости и узнать, что такое нормальная жизнь. Элис пришла ко мне за несколько дней и спросила, что я думаю о том, чтобы они взяли ее с собой, и я сначала не решался, но потом понял, что это может стать проверкой, чтобы посмотреть, как она справится без меня. Это ерунда была трудной – мне казалось, что я бросил ее на съедение волкам, и я ничего не хотел сильнее, чем усадить ее рядом с собой и объяснить все это дерьмо, то самое, которое должно произойти, но я промолчал, потому что ей необходимо, черт побери, научиться задавать вопросы, если она чего-то не знает. И когда Элис сказала ей, что они едут в салон, а Изабелла лишь автоматически сказала «хорошо», дала свой долбаный стандартный ответ, который я ненавидел, потому что никогда не узнаешь, что она действительно чувствовала, это сразу же огорчило меня, и я хотел сказать ей, что она вовсе не обязана ехать. Но я снова смолчал и лишь дал этим сучкам еле заметное предупреждение, чтобы вернули ее нетронутой, надеясь на лучшее.

Они, конечно, ни хрена не послушались, и в результате сделали ей восковую эпиляцию. Поначалу я расстроился, потому что Изабелла была хороша такой, какой была, и я расстроился даже еще больше, когда они сказали мне, что она делала это дерьмо наедине с каким-то сраным мужиком. Мне не было никакого дела, был ли он геем или нет, эти сучки должны были знать, что не стоило заставлять ее делать это фуфло, не только из-за меня, но и из-за нее самой. Она может улыбнуться и сказать, что все прекрасно, что она хочет этого, но я знаю свою девочку. Я знал, что это дерьмо неприятно для нее, особенно учитывая ее страх быть изнасилованной. Я не говорил Роуз и Элис, что она так боялась быть изнасилованной, потому что чувствовал, что не имею права посвящать чужих людей в самые потаенные страхи Изабеллы. Но все же, они должны были бы немного подумать об этом.

Я не отрицаю, что мне пришлось бороться с глупой ревностью из-за того, что какой-то мужик видел ее интимную зону и прикасался к моей девочке. И да, я ревновал ее, я не мог удержаться. И тот факт, что мне было всего лишь, мать вашу, семнадцать лет, и во мне до сих пор играли гормоны, стал одной из тех причин, что привели меня в эту гребаную ванную, где находилась она, когда я услышал, что она моется. Разумеется, я хотел проверить ее, потому что я был чертовски озабочен тем, как она себя чувствует и как справляется со всем этим. Но после того как я узнал, что с ней все в порядке, и увидел ее обнаженную красоту, я, блядь, не смог сдержаться. Я должен был дотронуться до нее, я должен был, черт возьми, почувствовать ее. Так я и сделал, и будь я проклят, если когда-нибудь застану ее с вибратором – это станет самой горячей хреновиной, которую я когда-либо видел.

Меня реально искушало желание проникнуть им в нее, увидеть, как она станет реагировать на ощущение его внутри себя, потому что он был, блядь, намного меньше меня, но я сдержался. Она, должно быть, чувствовала себя немного странно из-за того, что какой-то ублюдок пробрался к ней в душ, так что последнее, что ей было нужно – это моя задница с переизбытком гормонов и желанием лишить ее невинности пластмассовой игрушкой, чтобы добавить еще больше дискомфорта. Кроме того, мне хотелось, чтобы первое проникновение было исключительно моим. Было нечто охренительно эротичное в том, чтобы стать первым, кто когда-либо на самом деле окажется внутри нее.

Я сказал ей, что хочу ее, и действительно хотел, и сейчас она расспрашивала меня об этом – я знал, что уже мог бы поиметь ее. Она бы позволила мне, а я не знал, была ли она по-настоящему готова или же просто соглашалась, потому что знала, что я хотел этого, вопреки тому, что было еще не время. Дело не только в том, что вдруг сработала моя неуверенность и пробудила во мне желание обладать, просто у нее был странный день, а я напился. Я мог прикоснуться к ней, но не хотел лишать ее девственности после того, как наглотался водки. Я хотел быть трезвым во время этого дерьма, чтобы быть уверенным, что во время игры я не скачусь до установки «все только ради меня», как я всегда и делал, когда трахался. Нет, наш первый раз должен быть в ее удовольствие. Я должен поклоняться ей и правильно с ней обращаться, и когда мы были в ванной, я был не в состоянии делать это.

Плюс, это прозвучит странно, но мне казалось, что должно быть что-то еще. Как будто, по какой-то неведомой причине, сейчас не время, и как будто я, черт возьми, что-то упустил. Я не мог понять, что это такое, но я чувствовал это. И это парило мне мозг, потому что с каких это пор я превратился в парня, которому необходимо быть идеальным, чтобы трахнуть кого-нибудь? Но это была Изабелла, и, конечно, из-за нее все было по-другому. Я просто хотел знать, что, черт возьми, я сделал не так, чтобы исправить это дерьмо.

Несмотря на все это и несколько шажков назад, которые она сделала после того, как вернулась из поездки в спа-салон, Изабелла добилась определенного долбанного прогресса в мышлении по сравнению с тем, что было еще месяц назад, и что стало для меня еще более очевидным, потому что мой отец всегда знал, о чем говорил. Погано было сознавать, что он, нахрен, может знать, что необходимо Изабелле, лучше, чем я, но я не мог отрицать, что это правда. Это не оправдывало ту херню, которую он сделал с ней за пистолет, да он даже и не ждал прощения. Но это заставило меня лучше понять некоторые другие его поступки. Например, дьявольское терпение, которое он проявлял к ней, и как он постепенно начинал относиться к ней почти нормально. Но все-таки – почему? Он не может делать все дерьмо только ради меня, тут кроется что-то другое.

Ничто из этого не имело смысла, но я был не в состоянии докапываться до ответов, тем самым раскачивая лодку. По крайней мере, пока не узнаю, что, если нам придется внезапно убегать, он не сможет легко нас найти.