– Я задавалась вопросом, что было в тех коробках, – сказала я, припоминая, как видела их, когда убиралась в его комнате. – Так тут ты прячешь свои игрушки? – спросила я игриво. Он посмотрел на меня и усмехнулся, качая головой.

– Гораздо больше, чем просто игрушки, Белла. Именно там я храню старого себя, – сказал он. Его слова не имели для меня полного смысла, я не до конца понимала, и он, осознал это, увидев выражение моего лица. – Все, что я храню с Чикаго, в этой коробке.

Я кивнула, понимая. Я села на кровать и, глотнув свой напиток, заглянула внутрь коробки. Он закончил упаковывать видео приставку и закрыл коробку, запихивая ее под кровать. Он колебался, прежде чем вытащить оттуда коробку поменьше. Он снял крышку, и я увидела, что там находятся в основном бумаги и фотографии. Он прощупал все дно коробки, прежде чем вытащил фотографию в черной рамке. Он протянул ее мне, и я осторожно взяла ее, неуверенная, что он дал мне. Я перевела взгляд вниз на картинку и застыла, когда мои глаза наткнулись на женщину с яркими волосами и глазами, как и у Эдварда, стоящую с маленьким мальчиком, который был очень сильно похож на Эдварда более десяти лет назад. Я шокировано разглядывала это, через секунду меня словно ударило недоумение, когда у меня возникло странное чувство знакомого. Я сразу поняла, что это мама Эдварда и он сам, но мне это казалось чем-то еще более знакомым. Будто я видела это раньше, но я знала, что я не могла, так как никогда раньше не заглядывала в коробку Эдварда, и никто из них никогда не показывал мне ее фотографию. Но независимо от этого, у меня сложилось впечатление, что я узнаю это, почти как чувство дежавю.

Мать Эдварда была ошеломляющей. Высокая, со светлой кожей, выразительными зелеными глазами и слегка волнистыми рыжими волосами. Он практически светилась на фото, и я могла просто сказать, глядя на нее, что ее младший похож на нее очень. А Эдвард… несмотря на то, сколько прошло времени, Эдвард до сих пор оставался Эдвардом. У него непослушные волосы и эмоциональные глаза, бледная кожа с еле заметными веснушками на носу. И очень легко можно сказать, что он любил свою маму больше всего, потому что то, как он смотрел на ней, было действительно ошеломляющим. Он смотрел на нее так, будто она была самой красивой на планете, и для него, наверное, она была таковой. И это ошеломило меня, потому что я очень хорошо знала этот взгляд. Это был взгляд, который пропал со всех картинок, где я видела Эдварда, за несколько последних лет, но это выражение я вижу все время, когда я смотрю на него сейчас.

Это взгляд мальчика, который знает и чувствует любовь.

Я чувствовала, как в моих глазах появляются слезы, все это тяжело переносилось мной. Моя любовь к нему, его явная любовь ко мне, и, прежде всего, любовь между матерью и сыном. И боль, огромная боль. Какую оба – мать и сын, – чувствуют в последний момент, когда они вместе, перед тем, как ее жизнь закончилась, прежде чем Эдвард стал свидетелем того, как свет покинул ее. Потому что глядя на фотографию, я могла ясно увидеть, что она приносила свет в каждую жизнь, к которой хоть где-то прикасалась. Мальчики всегда говорили так восторженно о своей матери, превознося ее, как святую, как ангела, и не разочаровывались и не уменьшали свое восхищение.

Потому что она была для них всем, кем должна была быть.

Я была в таком оцепенении, глядя на это изображение, и с такими бушевавшими во мне эмоциями, что и не заметила, как Эдвард сел рядом со мной рядом и положил руку на фотографию. Я перевела взгляд на него, и он грустно улыбнулся, поднося пальцы к моему лицу и вытирая мои щеки. Я поняла, что я плачу, что слезы стекали медленно и незаметно. Эдвард смотрел на меня с любовью, и наклонился, оставляя на моих губах легкий поцелуй.

– Я знаю, она одела меня ужасно, но тебе совершенно не нужно из-за этого плакать. Я обещаю больше никогда не носить ботинки желтого, зеленого и ярко-красного цветов, не переживай, – сказал он игриво. Я улыбнулась и перевела взгляд на фото. Он убрал свою руку, и я легко рассмеялась, когда увидела, что он действительно одет в пару разноцветных ботинок.

– Они не так уж и плохи, – сказала я игриво. Он хихикнул, качая головой.

– Я ненавидел эти гребаные ботинки, – сказал он. – Но я носил их ради нее.

Я улыбнулась в ответ и кивнула, глядя на фото несколько секунду: я до сих не понимала это ощущение знакомости, – Она очень красива, – сказала я.

– Да. Я говорил тебе, что я очень похож на нее, – сказал он.

Я кивнула, это действительно правда. Я подумала, что, возможно, ее фотография вызвала во мне такую волну ощущений, только потому, что там было так много от Эдварда. Я колебалась, но отдала фотографию Эдварду. Он взял ее, и я ожидала, что он положит ей обратно в коробку, но он встал и подошел к столу, кладя ее туда. Он обернулся и улыбнулся мне, закрывая коробку и заталкивая ее обратно под стол.

– Ты хочешь прилечь и посмотреть какой-нибудь фильм или еще что? – спросил он. Я кивнула, и он подошел, взял DVD и вставил его в проигрыватель. Мои глаза расширились, когда он расстегнул и снял брюки, швыряя их на пол. Он подошел к выключателю и выключил свет, прежде чем схватить пульт и забраться на кровать в боксерах. Он потянул меня к себе, и я положила голову ему на грудь, переплетая наши ноги вместе и обнимая его. Фильм начался, и уже через десять минут мои веки начали закрываться. Я согрелась и поняла, что это мое опьянение сказывается на мне.

Я крепко спала, прежде чем привидевшийся сон стал прерывать мой мирный отдых. Я увидела большой белый дом, который стоял на большом участке коричневой земли, с потрепанным сараем рядом с ним. Я снова была в Финиксе, и все казалось настолько реальным, что я почти чувствовала тепло от палящего кожу солнца. Я чувствовала грязь между пальцами, и она была теплой, но не обжигающей, потому что я так привыкла к ней. Я бежала, ветер обдувал мою кожу, охлаждая ее. Я не смотрела, куда я несусь, поэтому врезалась во что-то и упала назад на попу.

Я посмотрела вверх и смогла различить лишь фигуру, потому что солнце ослепляло меня, оно было ярким и сияющим. Я смутилась на мгновение, а затем мягкий сладкий голос раздался в тишине: – Ты очень грязная, малышка, – сказал голос. Я недоуменно пыталась понять, что они говорят, и спросила их где, смотря на себя вниз. Раздался сладкий смех, и слепота растаяла, когда фигура присела на корточки, чтобы посмотреть на меня, яркие рыжие волосы и зеленые глаза ошеломили меня. Явная красота, любовь и сострадание были в ее чертах. До этого момента жизни я не видела ангелов, но сейчас была уверенна, что она была одной из них. – Везде, – ответила она на мой вопрос, улыбаясь с любовью, и подняла палец, дотрагиваясь им до кончика моего носа.

В момент, когда она дотронулась до меня, я проснулась и села на постели, часто моргая и быстро дыша. Мое сердце бешено билось в груди, замешательство и неверие накрыли меня.

Это невозможно, я не могла знать ее. Я бы вспомнила ее раньше, я клянусь, я помню всех, кого видела. Но во сне она была там, в Финиксе. И она говорила со мной, и я не знала, сколько мне тогда было лет, но я была маленькой, и эти воспоминания были запрятаны очень глубоко.

Я взглянула на Эдварда, который скрутился в клубочек, крепко обняв руками подушку. Я смотрела на его спящую фигуру и вдруг вспомнила, что Доктор Каллен говорил мне на Рождество.

– Впервые я встретил тебя, Изабелла, когда тебе было три года. Ну, ты сказала мне и моей жене, что тебе три, но подняла только два пальчика, – сказал он. – В любом случае, меня немного удивляет, что ты помнишь мою сестру, но не меня, хотя в то время я видел тебя несколько раз.

Мои глаза широко распахнулись от шока, когда я увидела Доктора Каллена, воспоминание всплыло в голове: – Спасибо, что проведали меня! – сказала я, обнимая его ногу. Он похлопал меня по голове, улыбнулся и сказал: – Всегда пожалуйста, дитя.

Я чувствовала, что на моих глазах наворачиваются слезы, шок охватил меня, меня просто ошеломило, что я не вспомнила ничего из этого раньше. Мои руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Я аккуратно вылезла из кровати, стараясь не беспокоить Эдварда, и подошла к его столу. Я кратко взглянула на него, убеждаясь, что он все еще спит, прежде чем вновь перевести взгляд на фотографию. Я наклонилась в темноте, пристально рассматривая Элизабет Каллен, на меня накатили неясные воспоминания, которые становились все яснее.