– Да-а, – иногда вздыхал учитель и тряс головой.

– Знал его? – рассматривая прикрученный конденсатор, спросил у Лёши.

– Бураханова-то? Великий токарь был! – со значением произнёс он. – Таких поискать надо… Самородок!.. Без образования, а вносил такие рацухи, что по всей области внедрялись. Да что там области, пол-России его резцами работает, – опять тоскливо затряс головой. – Вот кому орден следовало давать.

– А у него не было?

– На героя соц труда выдвигали, да больно с начальством заносчив, и закладывал, – щёлкнул себя по кадыку Леша.

– А ты его откуда знал, ведь не токарь?

– Здравствуй?! Мы с ним в молодости за заводскую команду в футбол играли, – отодвинул батист с часами и положил чуть подрагивающие руки на стол. – Стойкий защитник был, получше некоторых, которые сейчас в высшей лиге. Предлагали ему в команду мастеров, что ты, отказался, – стал вспоминать Алексей Григорьевич. – Считал, что у станка больше пользы принесёт, чем бегая по полю. Классный футболист бы получился, – расчувствовался учитель. – Раньше, где бы не играли, ползавода за нами ездило. В любой район города. Если проиграем, хоть на работу не приходи, такого наговорят – только держись. Рабочий класс-то, он прямодушный, и не платили нам за это, и не освобождали. Перед игрой отпустят на час пораньше размяться – и всё. А желания играть и азарта – побольше было, чем у теперешних. Эти только за деньгами на завод бегают, а выиграли или проиграли, им и заботы нет. Говорю Генке – вратарю нынешнему: "Что так играли? Объелись, что ли?". Он: "Иди, дядь Лёш, сам попробуй!".

Да пробовал, – неожиданно разозлился учитель. – Летом в футбол, зимой в хоккей. И ничего! Только ноги вот, – задрал штанину – кроме белых лямочек кальсон, я ничего не увидел – переломаны все. Да-а-а, – опять затряс он головой, вспомнив Бураханова, – и палат каменных не нажил. Как говорится, умер с чистой совестью на голых досках. Если бы не эти рацухи, ещё бы пожил. Пока что-то внедришь, год жизни потеряешь. Завтра – в Москву! – перевёл разговор в другое русло. – Даже ехать расхотелось. Чего сидишь? Работай, давай! – сорвал на мне нервы.

За выходные снег растаял, что освободило меня от обязанностей дворника.

В понедельник цех почти заполнился – середина месяца. Появился и Пашка.

– Ну, Главный! Во даёт! – орал на весь участок. – Не иначе, "Ленина" получит. В Москву так просто не вызовут, – не мог он успокоиться.

Участок гадал на все лады и без конца пережёвывал это

событие. Не каждый день ордена вручают.

Контролеры сомневались: достоин ли? Ведь выпивает человек.

– Потому и орден заработал! – горой вставал на защиту "Главного" Пашка.

– Вы разве слышали или читали где, чтобы ангела или архангела в Кремле хоть пустяковой медалькой наградили? Пусть даже за выслугу годов? Нет?.. То-то.

Выглянувшее солнце слепило и мешало работать. На нашем этаже полотняные шторы не разрешались – гироскопия. Окна закрывались узкими полосками мутного полиэтилена, прикреплённого к металлическому каркасу. В пасмурный день жалюзи с помощью рычажка открывались, сейчас же контролёры закрыли их. Сквозь неплотно подогнанный полиэтилен пробивались узкие пучки света, расчертив в полоску наши костюмы.

"Словно арестанты!" – в душе рассмеялся я: чем-то надо поднимать настроение.

Весь понедельник возился с прибором. Вечером выяснилось, что не хватает одной финтифлюшки, чтобы собрать его окончательно.

– Со дня на день будет, – обнадежила распред, – а сейчас нет.

– Вот так всегда! – словно цеховой ветеран, возмутился я. – На десять минут работы – неделю прождёшь, – тащился общаться с массами в курилку. На следующий день деталюшку, разумеется, не принесли, поэтому опять дышал смогом, пил газированную воду и узнавал много интересных и полезных вещей.

Так, оказывается, колибри – самая маленькая птичка.

Снежный человек существует – Гондурас даже видел его, а Пашка и вовсе, общался.

"Каца, что ли, подразумевают?"

Лошадиный помёт, ежели приложить его к нужному месту, прекрасно стимулирует.

Митрофаниха в молодости давала Чебышеву.., и прочее, и прочее в том же плане.

С обеда Михалыч меня отпустил как безработного.

"Эх и посплю!" – размечтался я.

Мечты… мечты… Только улёгся, плотно перед этим пообедав, раздался стук в дверь.

– Можно? – заглянул какой-то замухрястый мужичонка в затрапезном пальто.

Днём дверей мы не запирали – туристы не любят наши места.

– Двинянины здесь живут?

– Здесь. А чё надо? – неласково посмотрел на него.

"За какую-нибудь страховку потребует заплатить, собака, – смекнул я. – За свет вроде заплатили. Плёнку из счетчика вытащил, так что всё, в принципе, нормально".

– Комиссия! – значительно сообщил субъект, бесцеремонно проходя в дом и снимая пальто.

Пиджак был такой же замызганный, как и мужичонка.

"Видно, на машину копит", – применил метод то ли индукции, то ли дидукции.

На кухне он первым делом уставился на счётчик.

"Смотри, смотри, голубчик, сколько влезет".

Счётчик у меня находился невысоко. Рядом, на кухонном пенале, установленные в гнезда алюминиевого каркаса сушилки, стояли тарелки.

Как-то после моего неловкого движения – не помню, ставил или вынимал посудину – грохнул ею по стеклу счётчика, которое тут же вдребезги разлетелось. Не долго думая, из тонкого прозрачного плексиглаза вырезал такого же размера пластинку и наклеил её с внешней стороны, закрыв вертящийся кружок, и закрасил края чёрной краской. Получился как новый. Но творческая мысль пошла дальше. Смекнул, что короткий язычок фотографической плёнки можно аккуратно просунуть между пластинкой и счётчиком, застопорив гнусный намотчик денег.

Сказано – сделано. Должен же я компенсировать неимение газа? Теперь два обогревателя грели не только воздух комнаты, но и мою рационализаторскую душу.

Жена сначала сопротивлялась нововведению, но я всё же

сумел внушить, что экономика должна быть экономной. Вместо двадцати рублей, которые нажигают зимой электрообогреватели, намного выгоднее платить два рубля. Сейчас бесценный кусок фотоплёнки лежал у меня на груди в кармане рубашки. Захотелось сплясать танец победителя за спиной этого олуха.

– А там у вас что? – кивнул на маленькую комнатку, где у одной стены стояла Денискина кровать, у другой – скрипучий диван, на который меня отправляли в ссылку. Ещё, правда, помещался небольшой письменный стол, и оставалось немного места для стула.

– Так что там у вас? – повторил мужчина, обернувшись ко мне.

– Спальная. Сын спит. А кто вы, собственно, такой? – не понял я.

– Комиссия! – опять со значением ответил он. – В райисполком ходили?

– Да, – подтвердил факт.

– Вот по вашему заявлению коммунальный отдел меня и откомандировал, – гордый собой, побрёл в другую комнату.

– Метров восемнадцать тут есть, – зашевелил он губами, что-то подсчитывая.

– Есть, – не стал отказываться.

– Вполне приличное жильё, – был сделан вывод.

– Да?! Особенно, когда здесь не живёшь.

– Многие хуже живут, – утешил он.

– А во дворе, посмотрите, – вода из-под почвы пробивает, из-за этого стены лопаются, дом осадку даёт, – заученно отбарабанил я.

– Не волнуйтесь, акт составим, всё как есть опишем, – пообещал на прощанье замухрястый субъект.

"Чтоб ты в ручей свалился! – мысленно пожелал ему. – Надо было что-нибудь дать. Пинка, например!" – подумал я.

Сон, разумеется, как рукой сняло.

Через несколько дней на работе появился Чебышев.

– Орденоносец ты наш ненаглядный, – растягивая слова, шутя, обнимал его Пашка. – Гордость ты наша, заводская.

Довольный Чебышев не очень активно отбивался.