— Потому что ты бы не пошел на обман. — Выдержке Сэма позавидовал бы кто угодно.
— Ты поставил под угрозу наши жизни! Жизнь Кас! — не унимался Трев.
— Кассия как раз повела себя достойно, — возразил Самуэль. — Храбро и мудро. Сделала то, о чем я не смел просить.
— И тебе хватает наглости произносить ее имя? — рыкнул Тревор.
— Победителей не судят, — покачал он головой.
— Кас, скажи что-нибудь! — Трев бессильно обернулся.
— Тише, ты напугал ее. — Самуэль спрятал кинжал в ножны.
— А ты ее предал. — Ярость сменило смятение. Казавшаяся нерушимой «тройка» развалилась на единички. Оба парня смотрели на подругу, и каждый жаждал одобрения. Только ни один не мог получить его.
— Ты туз в рукаве, разменная монета, — грустно вздохнула Виллоу. — Их любовь и долг заканчиваются там, где начинаются мужские игры в героев. Помолчи еще немного, и парни все решат за тебя.
По щекам Кассии бежали слезы, соленые и горячие. Запах крови и парок над трупами — эти легкие штрихи дополняли картину краха.
— Трев, все закончилось. Ты великолепен. — Самуэль приблизился к другу и положил руку ему на плечо.
— Пошел вон, — процедил тот.
Сэм не шелохнулся. Ведь и он был на той войне. Рядом. Кому, как не Самуэлю, знать, за что Тревор стал рыцарем. Как горячее бесстрашие одного сохранило жизни многим. Как храбрый мальчишка пробивался сквозь ряды чертей всех мастей, словно заговоренный. «Я представил там Кас, — сказал Трев тогда, — что опасность грозит ей».
Никто, кроме них двоих, не слышал шепота, ветерком слетевшего с губ.
— Ты бы все равно спас нас, — произнес Сэм.
— Но это были… не враги. — Тревор скрипнул зубами. — Не те враги.
— Враги, — подтвердил он. — Враги государства, изменники и мятежники. Ты поступил правильно.
— Провокатор, — болезненно поморщился Трев.
Самуэль смотрел другу через плечо прямо в глаза Кассии. Секунды тянулись чудовищно медленно.
— Прости меня. — Сэм отступил на шаг и опустился на колени. — Только Всевышнему известно, чего мне стоило солгать тебе. Ведь не сказать всей правды — тоже ложь.
— Хорошо, допустим, я прощу тебя. — Тревор не смотрел на Самуэля. — Как теперь? Как дальше?
— Только победа. — Сэм поднялся на ноги. — Как ты любишь.
Гном сообразил, что сегодня убивать его не будут, и несказанно обрадовался.
— Где-то здесь… Ага! — Коротышка перевернул мертвого предводителя и подобрал рог.
Протяжный звук эхом облетел весь форт. И тот отозвался робкими голосами. Ворота за спиной гнома распахнулись, из них вышли безоружные солдаты.
— Перед вами сэр Тревор Вайнвуд, Рыцарь Империи! — объявил Самуэль и преклонил колено.
— Мы верны Империи! — ответил нестройный хор.
Солдаты тоже склонились перед Тревом.
— Каковы будут ваши распоряжения, сэр? — спросил седой мужчина.
— Возвращайтесь на посты, — твердым голосом приказал Тревор. — Но сперва уберите это. И пришлите мне писаря.
Таргрим — новый город, новый замок, новая служанка, чистая постель и сытная еда, только внутри что-то разладилось. Умерло вместе с верой в надежность прежних друзей. Кассия часами стояла у окна, глядя на белый простор длинной пустоши между владениями эльфов и горами.
Приставленная девушка старалась во всем угодить госпоже. Изображала участливую собеседницу, таращилась преданными глазами, исправно клала грелку под одеяло и подавала теплое молоко. Дочь приличного горожанина усиленно создавала впечатление особы образованной и полезной. Но, ни ее самой, ни ее усилий никто не замечал.
Докучливый гном остался в форте. Он хвостом ходил за Самуэлем и щебетал без умолку. Коротышка гримасничал и шутил. «Пора тебе сменить свой наряд на пестрый камзол и колпак с бубенцами, — посмеивался Сэм. — Дудку я тебе смастерю». А гном отвечал, что непременно рассмотрит предложение.
Форт Таргрим многократно превосходил Фальвик размерами, но и его жителей затронул призыв Эмри. Зрелых мужчин почти не попадалось, лишь мальчишки и дремучие старики. Женщины за внешней стеной потеряли надежду увидеть своих отцов, мужей и братьев живыми. С заплаканными глазами они бродили, словно тени, клянчили хлеб в гарнизоне и серой вереницей тянулись вдоль забора храма.
Письма от Седрика приходили теперь часто-часто и хранили небывалую нежность. Они делились на две части: для Кассии и для Тревора. Но поскольку у парня никак не получалось одолеть безграмотность, девушка читала вслух все, что ему предназначалось. Внутренний голос предостерегал Кас, что жених тоже мог измениться. Однако Кассия гнала от себя эти мысли. «Благородные остаются таковыми, что бы ни произошло», — твердило трепетное сердечко.
Армия Империи то побеждала, то терпела неудачи. Имена из списков погибших и награжденных, присылаемых в форт, глашатай выкрикивал на рыночной площади. И когда одни впадали в уныние, другие радовались. Но стоило чаше неудачи на весах судьбы переполниться, на улицах начались беспорядки. Ненависть переживших утрату рвалась наружу, приобретая страшные формы.
Снова, как в Фальвике, Кассия запретила женщинам плакать публично, только теперь за ослушание наказывали плетьми. Таргрим рыдал за наглухо закрытыми ставнями. Война принесла горе в каждый дом. Она не миновала никого, но Виллоу продолжала уверять в благополучном исходе войны для Саймона и барона.
Шпионы доносили вести о том, что Эльфийский Альянс готовит вторжение в ослабленную демонами Империю и что не видать Невендаару покоя. Народ роптал. Ужас полз по улицам липким туманом. И снова Кассия обратилась к опыту уничтоженного Фальвика. Все ворота захлопнулись. Разговоры о войне были поставлены вне закона. Герольды оглашали на площади порядок цен на зерно и уголь. Из внутренней крепости никто не посещал город. Но слухи все равно просачивались через высокие стены. Слуги болтали с кухарками, те с поставщиками провианта и свечей, а они с караванщиками.
— Кто-то копается в твоих вещах, — сообщила призрачная старуха. — Этот же кто-то подслушивает у дверей.
— Сейчас? — Кас подняла брови.
— Нет, когда говорится что-то важное, — ответила та. — Спрячься за занавесью.
Повторять дважды не пришлось. Девушка немедля последовала совету, ведь единственное существо, не предавшее ни разу, заслуживало доверия. А скоротать с Виллоу несколько часов ожидания — простая задача, даже в полной тишине и неподвижности.
Каково же было удивление, когда скромная и миловидная служанка распахнула кабинет госпожи, чтобы извлечь оттуда злополучные списки, от которых всем становилось только хуже. Но помимо них эта дрянь сунула свой нос дальше, туда, где аккуратной стопкой лежали адресованные только Кас слова любви.
Мерзкая девчонка воровато озиралась. Она щурилась и бормотала себе под нос, уставившись в строчки, когда Кассия выпрыгнула из укрытия диким зверем.
Преступнице не представилось ни единого шанса объясниться. Фальвикская Дева волокла ее за волосы по коридорам замка, а выбегавшие на визг люди чудесным образом впадали в оцепенение.
Кассия сама взяла хлыст и не успокоилась до тех пор, пока ошметки кожи не смешались на спине бывшей служанки с полосками рваного платья. Никто не смел, приблизиться к наказанной, никто не смел возразить. Нашлись также и те, кто оправдал как одну, так и другую.
Кас знала, что непременно будет сожалеть о содеянном, только не могла остановить руки. Шпионке досталось одной за всех. За предавших друзей, за алчную толпу, за орды нежити, растоптавшие сначала лесную обитель, а затем Фальвик. И, разумеется, за то, что дуреха влезла туда, где не позволено рыться грязными руками. В любовные отношения леди Кассии и сэра Седрика.
Тело девушки вручили безутешным родителям «Изменница», — сказали им. Разумеется, народного одобрения своим поступком Кас не снискала.
— Чернь, — вздыхала Виллоу. — Они не помнят добра. Стоит проявить твердость, как молва выжжет на тебе клеймо тирана. Исключений нет. Но парадокс в том, что тиранов забывают куда как менее охотно, чем прочих.