Многие удивляются, как я смог бросить пить “так легко”. Попробую объяснить. Вы курите? Если да, то представьте себе, что к вам пришел врач, которому вы полностью доверяете, и говорит: “Отлично, дружище, если вы выкурите еще одну сигарету, то умрете. Тотчас. Все. До свидания”. Если вы не составляете исключения, то даже те, кто выкуривал по пять пачек в день, бросят курить. Страх — удивительная вещь. Представьте себе следующее: умирающий курильщик написал на пачке сигарет, что если вы будете смолить так же, как он, курение убьет и вас. Это, конечно же, сработает более эффективно, чем пространные объяснения о вреде курения того, кто сам не курит. Так вот, у меня даже не возникало мысли выпить. Я с этим завязал.
Но все же мне нравилось думать о выпивке. Я действительно любил это дело. Мне даже нравилось совершать мысленно прогулки в какой-нибудь темный, пропахший потом бар где-то около половины третьего и представлять, как бармен наливает двойную или тройную порцию в мой стакан. Может быть, именно подобные ритуалы не позволяют пьянице выйти из этой системы. Но вполне вероятно, что он не может жить без выпивки из-за химического состава своего тела. Сам я никогда не сомневался, что каждый дюйм моего тела требовал алкоголя. Как в старом анекдоте о главном различии между алкоголиком и пьяницей — пьяница всегда пьет один. Думаю, что я пьяница, а не алкоголик. Скорее, перевоспитанный пьяница. Но не надо давить на удачу, а то, чем черт не шутит, все это опять вернется!
Чтобы вновь не запить, я страхуюсь картиной того дня, когда сидел в холодной машине, хватая ртом воздух и ощущая стук целой дюжины кувалд по собственной голове, задыхаясь от тошнотворного запаха в машине и пытаясь вспомнить, кто я, что я и куда направляюсь.
Как обычно, я проснулся один — я никогда не пользуюсь услугами проституток. Не тратя времени даром, сразу приступил к работе. Сейчас работа для меня — это вся жизнь. Я слишком долго обходился без Джоан и поэтому выкинул из головы все воспоминания о ней. Джоан была великолепна, соблазнительна и очень любила тратить деньги. Я забыл ее. Сначала в этом мне помогала работа, потом выпивка, потом опять работа. Оглядываясь на прошлое, которое меня уже больше не беспокоит, я понял, что кроме физической совместимости у нас не было ничего общего. Конечно, секс преобладал в нашей жизни, но Джоан совершенно правильно думала, что это еще не все.
Она начала работать над собой, стремясь стать еще более сексуальной, она посещала курсы, где ее учили готовить пищу для гурманов, читала книги по самоусовершенствованию. Мы просыпались каждое утро, пытаясь определить, что для меня важнее, — работа или Джоан, и, чтобы доказать последнее, она обычно насиловала меня перед тем, как я выпивал чашку кофе. Сначала это было ее неизменной обязанностью, но лишь до тех пор, пока у нее не появились конкурентки. Однажды я ушел со шлюхой и не ночевал дома, с тех пор наши отношения дали трещину. Достаточно было любого звонка, чтобы вывести ее из себя. И однажды вечером телефон зазвонил в тот момент, когда Джоан проводила один из своих великих кулинарных экспериментов, и она услышала от меня, что я пойду своим путем. Все было кончено.
Сейчас смешно все это вспоминать. Она взяла что-то из столового сервиза, подаренного ее матерью, вышла мне навстречу и разбила посуду о мою голову, обозвав сукиным сыном. Затем убежала в спальню, хлопая дверями. Казалось, все это несерьезно.
Она меня не сильно покалечила. У меня прочный череп, многие коллеги имели возможность в этом убедиться. Но наши отношения разбились, как тот фарфор. Оставалось только пожать плечами и раствориться.
Теперь, просыпаясь, я старался побыстрее выбраться из своих маленьких апартаментов, куда приходил только на ночь. Из человека, пристрастившегося к алкоголю, я превратился в человека, пристрастившегося к работе, — и укрепил свое здоровье при таком режиме. Но это не сказалось на моей карьере. Правда, пару раз мне везло, и я повысил свой авторитет, частично незаслуженно, раскрыв несколько определенных типов убийств, так называемых “серийных” убийств, и стал экспертом-выскочкой.
После того как Джек Эйхорд “завязал” с алкоголем, выпив последнюю рюмку виски, он с головой погрузился в работу, делая все, чтобы стать классным детективом. В городе, где все зависело от того, есть ли у вас “рука” и даете ли вы “законную” взятку (неважно, в виде яблок или земляных орехов, целых гардеробов или музыкальных центров), и где шел естественный процесс роста мошенничества и распространения фальшивых денег, Эйхорд был явным анахронизмом.
В этом среднем городишке Дикого Запада полиция много лет смотрела сквозь пальцы на коррупцию и воровство в своих рядах, поскольку считалось, что лучше делать вид, что работаешь за такие гроши при отсутствии надбавок за вредность, чем требовать прибавки. Никто и не заикался об этом. Все шло само собой. Всеми махинациями руководила верхушка, коррупция распространялась вниз через президентов компаний и просачивалась в среду рядовых полицейских, постовых и детективов.
Но Эйхорд остался принципиальным — он наплевал на коррупцию и сосредоточился только на раскрытии убийств. И его совершенно не волновало, есть ли комбинаторы в полиции. Хотя ему были противны взятки, он знал, что ничего не сможет изменить, и поэтому спокойно спал по ночам. Себе он набрал небольшой штат, чтобы не привлекать внимания. И никто не интересовался ни им самим, ни его мелким колдовством при расследованиях.
К Эйхорду хорошо относились, что признавал даже самый последний полицейский. Джек никогда не считал себя белым рыцарем или неким мстителем, преследующим преступников. Он не удостоился особого внимания даже тогда, когда его завербовали в команду “Мактафф”. Да и сам Эйхорд не думал, что как профессионал он выше своих коллег, поэтому ладил со всеми. Эгоистичного человека может интуитивно распознать даже самый тупой полицейский, но Джек не был эгоистом. Он стремился только честно выполнять свою работу. Он очень любил раскрывать убийства.
Аббревиатура “Мактафф” применялась в полиции для специальных уполномоченных отдела по расследованию особо опасных преступлений, который был создан в основном для раскрытия убийств, совершенных с особой жестокостью. Подразделение это быстро заняло особое, привилегированное положение — сразу начала действовать хорошо организованная сеть точно таких же небольших агентств по всей стране. Мактафф символизировал веру обывателей в непременную поимку преступника — и раскручивалась частично театрализованная, частично реальная круговерть компьютеризированной противопреступной машины. Отдел также занимался преступлениями в сфере налогов и даже борьбой с терроризмом, формально считавшимися исключительной прерогативой федеральных агентов. И хотя отдел считался элитным подразделением, Эйхорд не относил себя к элите. Скорее, к одному из винтиков большой полицейской машины. Он жил, чтобы работать. Он имел свое “я”, как, впрочем, и все люди, но его сутью стало здоровое “я”, которое гордилось выполненной работой, а не почестями; ему было наплевать, что о нем думали другие. Конечно, в какой-то мере Эйхорду хотелось, чтобы его любили, но все же основной наградой для него было раскрытие преступления, а не похвала близкого друга, что в принципе плохо укладывается в человеческом сознании. Поэтому он работал по шестнадцать часов в сутки.
Мактафф и его двойники по всей Америке не имели извечной привычки отягощать себя нераскрытыми преступлениями. Но произошло нечто странное. Казалось, серия убийств выпрыгнула из шестидесятых годов, как какая-то аномалия или мутация, причиной которых явились неустроенные человеческие судьбы эпохи вьетнамской войны. “Умерщвление по знакам зодиака”, “Семья Мэнсонов убивает”... Серия изощренных убийств захлестнула страну от восточного побережья до Калифорнии. Двадцать шесть трупов во Флориде. Еще тридцать пять в Чикаго. Двести здесь, триста или четыреста там. Убийства становились все более изощренными. И, как известно, чем больше крови, тем страшнее и невероятнее рассказы о ней. Как и терроризм, эпидемия массовых убийств была воспринята в качестве духовного удара по нации. Люди пытались понять смысл ужасов “преподобного Джона” и его проповедей массового самоубийства, и стиль преступлений клоуна — убийцы мальчиков по имени Джон Уэйн. Все эти преступники уже начали забываться, но могли прояснить новую загадку.
