— Прекрасно, — отозвался Мерримонт. Теперь он держал Глориану только одной рукой, в другой сжимал меч. — Я отомщу тебе на поле брани, — крикнул он Кенбруку. — Когда я одержу победу, ты опустишься на одно колено, положишь свой меч к моим ногам и назовешь меня «мой господин».

Дэйн промолчал, но Глориана знала, что он сдерживает свою ярость только ради нее. Она все еще болталась, свешиваясь с галереи, и лишь железная хватка Мерримонта не давала ей упасть.

— И кое-что еще, — словно спохватившись добавил Мерримонт, — если ты проиграешь в нашем поединке, племянник, я заберу Глориану с собой, и она останется в моем доме столько, сколько я пожелаю.

Глориана даже с такой высоты видела, как заходили желваки на скулах ее мужа. При данных обстоятельствах он согласился бы на все что угодно, но на его лице ясно читалось желание придушить своего дядюшку. Но еще Глориана догадывалась, что, даже если все обойдется, Дэйн устроит ей хорошую трепку.

— Если я проиграю, — ответил Кенбрук, делая легкое ударение на слове «если», — то будет так, как ты сказал.

При этих словах Глориана принялась дрыгать ногами и извиваться всем телом, но Мерримонт втащил ее обратно на галерею, не обращая внимания на ее попытки вырваться.

— Прекрасно, — по-отечески сказал Мерримонт Дэйну. — Надеюсь, ты понимаешь, что я вынужден забрать миледи с собой. Она будет заложницей до тех пор, пока я не окажусь под защитой стен моей крепости. Наше небольшое состязание состоится завтра утром.

— Оставь мою жену, — проговорил Дэйн, но слова его прозвучали не как просьба, а как приказ. — Ты получишь свой поединок на каких угодно условиях.

— Но ведь я уже, кажется, назвал свои условия, — ответил Мерримонт. — Леди поедет со мной. В чем дело, Кенбрук? Неужели ты все еще смеешь сомневаться в моем благородстве? Это милое создание будет со мной в абсолютной безопасности.

Сопротивляться было бесполезно. Глориана поняла, что ей не справиться с Мерримонтом: барон был слишком силен. Взглянув на мужа, который стоял посреди зала белый как полотно, все еще сжимая в руке меч, она молилась, чтобы он не вздумал пререкаться с дядей. Кенбрук попытался взять себя в руки. Вперед выступил Гарет.

— Если ты причинишь ей хоть какое-нибудь зло, Мерримонт — прорычал он, — я вырву твое сердце!

— Мне кажется, ты и так сделал бы это при малейшей возможности, — отозвался барон, развернулся и вышел из галереи, неся на руках Глориану. За ним следовали двое охранников.

— Понимаете ли вы, — спросила Глориана, когда они спустились по лестнице во двор, где Мерримонта ждали его люди, — как лицемерно вы поступаете? Вы пришли в замок Хэдлей, чтобы опровергнуть обвинения в моем похищении, а делаете как раз обратное!

— Если вы будете молчать, — урезонил ее Мерримонт, — мне не придется затыкать вам рот.

Глориана вспыхнула, и, хотя ей очень хотелось высказать дяде Дэйна все, что она о нем думала, она благоразумно решила держать язык за зубами. На стенах замка стояли лучники Хэдлея, целясь в похитителей, но не пустили ни единой стрелы из страха попасть в леди Кенбрук.

Лошади уже ждали Мерримонта и его людей, которые проехали по деревне и по двору так спокойно, будто были здесь желанными гостями. Глориана сидела в седле впереди дядюшки своего мужа.

— Это уже слишком, — сказала она. Мерримонт взглянул на нее своими холодными голубыми глазами, так напоминая сейчас Дэйна, что если бы он не был ее похитителем и врагом их рода, то, несомненно, вызвал бы в ней симпатию.

— Вы, я вижу, полны решимости завести разговор, — удивился он. — Наверное, я зря похитил вас.

— Конечно, зря, — убежденно ответила Глориана. — Если бы вы только знали, через что мне пришлось пройти из любви к моему мужу, лорду Кенбруку, вы не стали бы похищать меня из простого сочувствия.

Ей показалось, что он усмехнулся одними глазами.

— А с чего вы взяли, что мне доступно такое благородное чувство, как жалость?

Глориана вздохнула.

— Мы занимались своими делами. Не понимаю, почему вам понадобилось снова затевать распри?

— Уверяю вас, леди Кенбрук, у меня на то есть серьезные причины, но, конечно, я не собираюсь посвящать вас в свои планы.

Наступило молчание. Глориана обернулась через плечо на замок Хэдлей с его деревушками.

— Он приедет за мной, — проговорила она, когда они въехали под своды леса, все более удаляясь от Хэдлей и Кенбрук-Холла.

— Конечно, — отозвался Мерримонт, — я уверен в этом.

— Вы жаждете убить его, — зло бросила Глориана. Сейчас она, как ни странно, больше боялась за своего мужа, чем за саму себя.

— Вы и понятия не имеете какие у меня намерения, — мягко возразил барон, — да и мой молодой горячий племянник далек от понимания происходящего.

— Вы не причините мне зла? — спросила Глориана. Этот вопрос показался ей разумным в подобных обстоятельствах.

— Нет, — ответил Мерримонт. — Но все же лучше вам не провоцировать меня. Как любой другой мужчина, я могу перейти границы.

— А моя добродетель? Мерримонт хохотнул.

— А что с ней? Глориана вспыхнула.

— Мне хотелось бы узнать, сэр, в безопасности ли моя добродетель.

На этот раз Мерримонт рассмеялся во все горло, но вскоре снова посерьезнел.

— Так вот что рассказывают обо мне Хэдлей и Кенбрук? Что я насилую молоденьких девушек? Конечно же, это меня не удивляет, но тем не менее мне это обидно.

Их преследовали. Глориана была в этом уверена, да и Мерримонт не сомневался, что за ними будет снаряжена погоня. Но никто не осмеливался напасть на похитителей, так как воины Хэдлея боялись случайно ранить леди Кенбрук. Примерно через час езды они достигли подъемного моста и внутреннего двора замка, скрытого во мраке.

Ворота за ними захлопнулись.

Мерримонт отдал несколько коротких распоряжений, и его воины растворились в темноте. Потом он спрыгнул с коня и помог сойти Глориане.

— Пойдем, — сказал он коротко, — тебе необходимо отдохнуть.

Глориане ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Я беременна, — сообщила она, пытаясь угнаться за Мерримонтом, — если вы причините мне зло, то этим повредите и моему малышу. Кенбрук никогда вам этого не простит и не успокоится до тех пор, пока не убьет вас.

— Завтра ему будет предоставлена такая возможность на поле битвы, — устало проговорил Мерримонт. Он не замедлил шаг, лишь крепко схватил Глориану за локоть и потащил за собой. Они вошли в замок куда меньших размеров, чем Хэдлей или Кенбрук-Холл. Навстречу им вышли несколько служанок с масляными светильниками в руках.

— Это моя племянница, — рассеянно сказал Мерримонт, погрузившись в свои мысли. — Приготовьте для нее чистую теплую комнату.

— Да, милорд, — хором отозвались женщины. Глориана попыталась сосчитать их, но ей это не удалось.

В конечном итоге это не имело значения. Даже если бы ей и удалось одолеть их всех, ей все равно не удалось бы сбежать. Стены были высоки, ворота заперты, а во дворе было полно людей, под чьими безобидными костюмами музыкантов скрывалось оружие. Хорошо уже, что Мерримонт не приказал отвести ее в свою спальню.

Может быть, он не соврал ей, по крайней мере в том, что он не «насилует молоденьких женщин». К сожалению, один лишь Господь Бог ведает, кто он такой на самом деле, этот Мерримонт, и что замышляет.

Глориану отвели в маленькую комнатку, освещенную тремя восковыми свечами. Возле стены стояла разобранная кровать.

— Не хотите ли вы чего-нибудь поесть, миледи? — спросила одна из служанок, подавая Глориане одеяло и кувшин холодной воды.

— Я не смогу есть, меня стошнит, — призналась Глориана. Ей не хотелось быть грубой, но она так сильно устала и изнервничалась, что была не в состоянии проглотить ни кусочка.

Служанки склонили перед ней голову и удалились. Когда они вышли, дверь закрыли на засов.

Вздохнув, Глориана уселась на кровать. Наступит завтрашнее утро, и ее Дэйн приедет сюда и попадет в западню к Мерримонту. Она ничем не могла помочь ему. Вся их любовь, все их страдания, смех и слезы — все было напрасным.