Глориана испугалась внезапной перемены, произошедшей с Элейной.

— Что ты видела? — прошептала она, боясь услышать ответ.

— Тебе предстоит много страдать, чтобы осуществить свое предначертание, — ответила Элейна. — И Дэйну тоже. Но если ты не устоишь перед лицом всех испытаний, Глориана, твои дети никогда не будут рождены и не сыграют своей важной роли в создании нашего будущего.

Глориана нервно оглянулась по сторонам и заметила группку служанок, стоящих всего в нескольких шагах от них, в тени одной из высоких колонн, поддерживающих потолок. Схватив за руку впавшую в экстаз Элейну, она потянула ее за собой. Выйдя в боковой коридор, они оказались в большом саду старого церковного двора Кенбрук-Холла. Все вокруг было залито лунным светом.

Здесь, под этими древними камнями, лежали римские офицеры вместе со своими женами и детьми. Здесь же были похоронены и многие поколения предков Дэйна. Поместье и земли достались Дэйну в наследство от его матери Аурелии, покоящейся в семейном склепе под плитой с мраморными фигурками ангелов.

— Скажи, что мне делать, — умоляла Глориана, беря Элейну за руки. — Я так боюсь, что меня разлучат с Дэйном…

— Так и будет, — твердо, спокойным голосом сказала Элейна. — Потом придет день, когда ты окажешься на перепутье. Твой разум будет вести тебя в одну сторону, а сердце — в другую. Любая благоразумная женщина на твоем месте выбрала бы первый путь, но у тебя, Глориана, должно достать храбрости следовать другой дорогой. Твое смелое сердце, сердце львицы, приведет тебя к счастью, если ты последуешь его зову.

У Глорианы подкосились ноги, и она упала на каменную скамейку. По щекам ее струились слезы.

— Я не хочу покидать Дэйна, я не вынесу разлуки с ним! Мы и так слишком долго ждали друг друга…

— Другого пути нет, — ласково проговорила Элейна. — А теперь, Глориана, возвращайся к гостям. Позаботься о своем муже, но держи наш разговор в тайне. У Дэйна хватает собственных забот, не омрачай его счастья, не говори ему о том, что вам недолго осталось быть вместе. Это подорвет его силы, так необходимые ему для борьбы.

— Но почему? — с отчаянием воскликнула Глориана. — Почему мы не можем жить как обычные люди?

— Потому что вы не обычные люди, — строго прервала ее Элейна. — Ваши потомки — и мужчины, и женщины — будут мудрыми советчиками. Многие короли, нетерпеливые и необузданные в своих желаниях, будут прислушиваться к их советам.

Сознание всей ответственности перед историей, что лежала на ее плечах, едва не сокрушило Глориану.

— Я могла бы выдержать все, если бы только рядом со мной был Дэйн, — сказала она.

Элейна подошла к ней и положила руку на плечо.

— Так же как сталь закаляют огнем, человеческий дух испытывают разлукой. Следуй своей тропой, Глориана. Если ты отступишь, то через несколько поколений род Кенбруков угаснет, и это станет большой потерей для всей Англии. — С этими словами Элейна наклонилась, поцеловала Глориану в лоб и повернулась, чтобы возвратиться в дом.

Глориана задержалась возле низкой стены, за которой виднелась часовня и церковный двор. Она раздумывала обо всем, что услышала от Элейны. Она сумасшедшая, напомнила себе Глориана, но в глубине души знала, что Элейна сказала ей правду. Леди Кенбрук была в отчаянии, но сердце ее не покидала надежда на счастье, которое придет в награду за все испытания.

Она закрыла лицо руками, не в силах даже заплакать. Ее вырвут из жизни Дэйна, из его сердца, и она даже не знала, как долго будет длиться эта пытка.

— Ты устала, — послышался позади нее знакомый мужской голос, и Дэйн нежно взял ее за руку. — Пойдемте, леди Кенбрук, вам надо прилечь.

Глориана повернулась к человеку, которого любила и ждала с самого детства. Всхлипнув, она обхватила его шею руками и судорожно вцепилась в него.

— Что случилось, милая? — спросил Дэйн хрипло, беря ее на руки. — Элейна сказала что-то такое, что расстроило тебя? Не огорчайся, она сама не знает, что говорит.

Глориана опустила голову на его широкое плечо.

— Я не хочу разговаривать о леди Хэдлей и ее болезни, — сказала она, принося первую жертву. На самом деле ей очень хотелось рассказать Дэйну обо всем, что она услышала. Ей хотелось верить, что он смог бы что-нибудь изменить и им не пришлось бы расставаться. Но она знала, что это лишь пустые надежды, и потому не сказала своему мужу ни слова.

— У меня ноги болят. Я хочу, чтобы ты перед сном растер их душистым маслом.

Дэйн рассмеялся. Он понес ее в дом, обойдя большую залу по боковому проходу, а потом они стали подниматься по ступеням крутой лестницы. Вокруг была непроницаемая темнота, но Дэйн отлично знал дорогу. Глориане подумалось, что он провел в Кенбрук-Холле немало времени, прежде чем отправиться воевать с турками.

— Какая ты избалованная, — заметил он. — Пора взять тебя в свои руки, иначе скоро ты наденешь на меня ошейник, и мне придется плясать под твою дудку, как дрессированной обезьянке.

Глориана положила руку ему на грудь, чувствуя под своими пальцами ровное биение его сердца.

— Я всегда буду любить тебя, — прошептала она.

Они уже поднялись до верхней галереи. Дэйн внезапно опустил ее на ноги и, схватив за плечи, привлек к себе.

— В твоих словах звучит грусть. Что это значит, миледи? — встревоженно спросил он, заглядывая в ее ясные глаза.

Глориана протянула руку и нежно дотронулась до его губ. Полная луна светила ему в спину, поэтому лицо оставалось в тени, и Глориана не могла видеть его выражения.

— Я буду любить тебя до скончания своих дней и даже после, если только такое возможно, — сказала она.

Дэйн ласково взял ее за подбородок, приподняв лицо навстречу лунному свету. Глориана молилась, чтобы он не догадался о том, что был прав, что своими словами она прощалась с ним и, возможно, навсегда.

— Я люблю тебя, Глориана, — прошептал он.

А потом он поцеловал ее. Глориана не могла не ответить на его поцелуй.

— А что Мариетта? — спросила она немного погодя. — Мы ведь еще не разговаривали с тех пор, как ты беседовал с ней во дворе.

Дэйн взял ее за руку и повел за собой. Он шагал по длинной галерее так уверено, будто она была озарена светом тысяч свечей, а не слабым серебристым светом луны, едва пробивающимся сквозь высокие узкие окна.

— Мадемуазель решила остаться в аббатстве сестры Маргарет, — ответил он.

— Но я думала… я думала, ей нравится Эдвард…

— Несколько лет Эдвард будет занят совсем другим, он будет воевать, — ответил Дэйн. — К тому же он еще не готов к женитьбе.

Они карабкались вверх и вверх по ступеням крутой винтовой лестницы, и Глориана, задохнувшись, пожалела, что Дэйн не взял ее на руки.

— Что ты хочешь этим сказать? Эдвард будет воевать? Он что, уезжает? Признаюсь, я считала, что он в конце концов откажется от своих амбиций.

— Ему не придется никуда уезжать, — остановившись, ответил Дэйн, и пальцы его больно сжали руку Глорианы. — Люди Мерримонта дотла сожгли одну из наших деревень.

Глориана прислонилась к каменной стене. Во всех сегодняшних разговорах она не уловила даже намека на эту ужасную новость.

— И Гарет со своими солдатами собираются мстить?

Дэйн сжал зубы, и от его последующих слов Глориана похолодела.

— Не только Гарет, но и я со своими людьми. Такие злодеяния не останутся безнаказанными.

Глориана едва устояла на ногах.

— Что ты собираешься делать, Дэйн? — надломленным голосом прошептала она. — Совершить ответный набег на одну из его деревень? Неужели в отместку Мерримонту ты заставишь страдать ни в чем не повинных людей?

Дэйн практически силой втащил Глориану в верхнюю комнату и захлопнул тяжелые двери, прежде чем повернуться к ней. Глориана стояла, опершись рукой на стол, слегка дрожа и широко раскрыв свои прекрасные глаза.

Кенбрук устремил на нее пламенный взгляд. Пламя, горевшее в жаровне, бросало кровавые отблески на его точеное лицо.

— Неужели ты считаешь меня таким чудовищем, Глориана? Неужели ты хоть на мгновение могла подумать, что я способен на подобное злодеяние?