Ее золотисто-розовая плоть блестела. Глориана, вся дрожа, приподняла бедра, принимая его. С ее губ сорвалось стенание. Ее огненно-рыжие волосы разметались по подушке, как языки пламени. Дэйн был захвачен этой сладкой мукой обладания, любуясь на свое сокровище, которое стало неотъемлемой его частью. На мгновение ему показалось, что его закаленное солдатское сердце не выдержит и разорвется на куски.

Бедра Глорианы ритмично двигались, сжимая его плоть, а он все глубже и глубже погружался в нее, чувствуя, как ее нежные руки то ласкают его спину, то вцепляются в нее. Ее пальцы сжимали его ягодицы» оставляя следы острых ногтей, гладили его широкие плечи. Боль и удовольствие захлестнули Дэйна, сплетаясь так, что он уже не мог отличить одно от другого. И он продолжал двигаться внутри нее. Жесткие волосы на его груди дразнили ее нежные соски.

Господи, дольше ему не выдержать такую муку!

— Дэйн, — шептала Глориана, мечась, как в лихорадке. Ее пальцы исследовали его лицо, шею, опускались на мускулистую грудь, очерчивая круги вокруг его сосков, легким движением касались напряженных мышц живота.

Движения убыстрились, Дэйн почувствовал, что тело Глорианы выгнулось под ним, как натянутый лук. Ее небольшие, но крепкие мышцы напряглись, касаясь его жаркого тела. Дрожь охватила ее, она продолжала шептать его имя, как молитву, способную спасти ее от безумия. Неизбежный, наступил высший момент наслаждения, и Глориана почувствовала внутри себя раскаленную лаву живого вулкана. Дэйн издал звук, больше похожий на вой раненого волка, чем на человеческий стон. Он вздрагивал над Глорианой, прямой, как стрела, извергая в нее семя, а она все сильнее сжимала его плоть. Обессиленный, он упал на нее и лежал, дрожа в ее объятиях.

Глориана тихо шептала ему на ухо успокаивающие слова, поглаживая шелковистое золото его волос. Вспыхнувший костер страсти, едва не спаливший их обоих, догорал.

Дэйн, испытавший бурю чувств, не смог придумать для них более подходящего названия, чем любовь.

Глориана заснула, крепко прижавшись к Дэйну. Она пробудилась только на рассвете, чувствуя себя отдохнувшей и посвежевшей. В ней проснулся волчий аппетит. Дэйн тоже не спал. Она слегка отстранила мужа и выбралась из-под него. Он попытался губами поймать ее сосок, но не успел, и Глориана рассмеялась. Он приподнялся на локте и наблюдал за ней искрящимися голубыми глазами. Не заботясь об одежде, Глориана подошла к столу и принялась за еду, хватая, что под руку попадалось — кусочки хлеба, сыра, пирога.

Дэйн тоже поднялся, стройный и грациозный, но сильный, как лев. Глориана однажды слышала об этом животном. Или видела его? В далеком будущем, в Америке. Ей смутно вспомнились клетки большого шумного зверинца. Глориане не нравилось смотреть на эти темницы для животных.

Но вот Дэйн обнял ее, ехидно улыбаясь, и сердце Глорианы радостно сжалось. Грусть покинула ее, и она снова рассеялась, когда Дэйн вырвал у нее кусочек медовой булочки.

Потом они стали кормить друг друга из рук. Насытившись, они вспомнили о других насущных нуждах. Дэйн выплеснул воду из таза в одно, из окон, потом развел огонь на жаровне и согрел воду для Глорианы. Он зажег свечи и, пока Глориана купалась, перебирал струны арфы, наигрывая разные мелодии.

Когда Глориана наконец вымылась и вылезла из ванны, Дэйн насухо вытер ее мягким полотенцем. Ей так приятно было ощущать его заботу, его ласку. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Она надела тонкую сорочку, льнущую к телу, сквозь которую виднелись соски ее небольших грудей и темный треугольник волос внизу живота. Потом они поели, на этот раз с большим комфортом. Вскоре наступили сумерки. Дэйн зажег светильники, и они прилегли на кровать. Хозяин Кенбрук-Холла взял один из манускриптов и принялся читать вслух, хозяйка внимательно слушала мужа, не стесняясь поправлять его в тех редких случаях, когда он делал ошибки.

Когда чтение утомило их, они сыграли в шахматы, поставив доску на пуховый матрас. Этим вечером удача отвернулась от Дэйна, и он потерпел сокрушительное поражение. Дэйн отставил шахматы и задул лампы.

И они снова занимались любовью — медленно, нежно, а потом уснули.

Когда Глориана открыла глаза, было уже утро. Солнечный свет наполнил комнату. Дэйн уже давно проснулся и успел привести себя в порядок. Он стоял у северного окна и глядел вдаль. На нем была зеленая туника, штаны и сапоги из мягкой кожи. При виде его походного наряда сердце Глорианы сжалось от какого-то нехорошего предчувствия.

Почувствовав на себе ее взгляд, Дэйн обернулся и улыбнулся ей.

— Поднимайтесь, миледи, — сказал он, — и приводите себя в порядок. Приближаются наши тюремщики, чтобы наконец дать нам свободу. Наверное, ангелы шепнули им, что мы подтвердили брак, который был уже давно заключен между нами.

Глориана не смогла сдержать улыбку.

— Не пристало ангелам говорить о таких вещах, — сказала она, поднимаясь, натянула на себя рубашку и коричневое платье, которое уже надевала за день до того. Ей бы хотелось принять ванну, но лень было заниматься всем этим. К тому же Дэйн сказал, что к поместью ехал Гарет со своими людьми, а это значило, что близился тот момент, когда их вынужденному уединению придет конец. Теперь, когда их брак был подтвержден, Гарету незачем было держать их взаперти.

Дэйн отошел от окна и, подойдя к Глориане, положил руки ей на плечи.

— Должен возразить вам, миледи, — сказал он нежно, — ангелы говорят о любви. Если бы не так, вы бы не клялись так страстно в своих чувствах ко мне прошлой ночью, когда я держал вас в своих объятиях.

Глориана едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. И хотя сейчас это были слезы радости, ей не хотелось делить их ни с кем.

— Льстец, — пробормотала она, обвивая руками его шею. — Сейчас ты зовешь меня ангелом, но еще совсем недавно тебе бы это и в голову не пришло, не так ли?

Дэйн нежно поцеловал Глориану в губы, потом взял ее за подбородок и улыбнулся, глядя в глаза.

— Вы обладаете удивительным чутьем, миледи, и знаете, когда притвориться ангелом, а когда и совсем наоборот.

Под окнами замка по мощеному двору застучали копыта лошадей. Вскоре эта идиллия закончится: получив свободу, они потеряют свой маленький рай.

— А вот ты, например, — ответила Глориана, улыбаясь через силу, — никогда не напоминаешь «ангела», а всегда только «наоборот».

Голубые глаза Дейна засверкали от смеха, но он читал в ее сердце и озабоченно нахмурился.

— В чем дело, Глориана? Я вижу, тебя что-то беспокоит. Скажи мне, что случилось?

Она вздохнула. Гарет со своими людьми были уже в зале, она слышала их шаги и голоса. Мужчины поднимались по крутой лестнице.

— Когда… — Она замолчала, вспыхнув. — Когда Гарет получит доказательства нашего воссоединения и нас выпустят отсюда…

Со стороны двери послышался шум.

— Ну? — протянул Дэйн, приготовившись терпеливо ждать продолжения.

— Я хочу знать, что меня ждет, милорд, — решительно сказала Глориана. — Будет ли мне позволено жить и трудиться рядом с вами, как вашей истинной жене? Клянусь, что, несмотря на все мои чувства, я убегу, если вы попытаетесь заточить меня в монастырь.

В замке тяжелой деревянной двери уже поворачивался ключ, когда Кенбрук взял лицо Глорианы в свои ладони, нежно поглаживая ее щеки своими шершавыми пальцами.

— Ты будешь моей женой, Глориана, — пообещал он. — Здесь, в Кенбрук-Холле. Пока идет восстановление замка, мы с тобой будем жить в этой комнате. Наши дети — сыновья и дочери — будут зачаты и рождены здесь.

Глориана закрыла глаза. В дверь постучали, хотя это и было просто формальностью.

— Как же Мариетта?

Дэйн запечатлел поцелуй на ее лбу, не обращая никакого внимания на ввалившихся в комнату и, без сомнения, приготовившихся к схватке солдат Гарета.

— Она вернется во Францию, если захочет. Она может выйти замуж за другого, например, за шотландца Максина или за нашего Эдварда, или затвориться в женском монастыре. В моей жизни не будет никакой другой женщины до тех пор, пока ты со мной, Глориана, до тех пор, пока ты любишь меня!