Даниель отшатнулся от нее как раз тогда, когда Джоли думала, что умрет от желания, и потушил керосиновую лампу. В кухне воцарилась темнота, и Даниель взял Джоли за руку.
Она думала, что они направятся наверх, в их постель. Но Даниель повел ее в обитую кожей и деревом комнату, в которой он обыкновенно читал или подводил финансовые итоги.
Везде царили полная тишина и темнота, в воздухе было чуть прохладно, но это лишь придавало очарование моменту. Казалось, что они вдвоем оказались где-то в волшебной стране, а падающий за окном снег усиливал впечатление нереальности.
Медленно, словно соблюдая некий ритуал, Даниель начал раздевать Джоли. Начал с волос, распустив их и поправив длинными пальцами рассыпавшиеся по плечам пряди. Затем медленно, одну за другой, стал расстегивать пуговички на ее блузке, снял ситцевую ткань с ее плеч. Джоли поежилась от прохлады, но горящий взгляд Даниеля обжег ее обнаженную кожу, и мгновенно ее соски отвердели и четко обрисовались сквозь тонкий муслин нижней рубашки. Еще одна пуговичка — и Даниель преодолел последний барьер на пути к Джоли.
Он дотронулся до ее обнаженных грудей, приподнял их, помял, погладил. Джоли чувствовала себя богиней, купающейся в серебристом лунном свете и переливчатом снежном сиянии, и она склонила голову, молча сдаваясь на волю победителя — Даниеля.
А он, поддерживая Джоли за талию одной рукой, второй лаская грудь, наклонился и стал сосать другую грудь. Джоли выгнулась и издала протяжный низкий стон наслаждения, запустив пальцы в его волосы, лаская его, понуждая выпить ее всю до дна.
Каким-то образом Даниель сумел раздеть ее совершенно незаметно для Джоли, или, может быть, она просто не обратила на это внимание? И сам разделся. Потом Джоли могла только вспомнить свое ощущение: ее ладони на его широкой обнаженной груди.
Большое кожаное кресло шумно вздохнуло, когда Даниель опустился в него, усадив Джоли себе на колени. Она закрыла глаза, в то время как ее тело медленно принимало его в себя. Даниель зарычал от удовольствия, когда она пошевелила внутренними мышцами.
— Джоли!!! — хрипло выдохнул он, сжимая ее бедра своими натруженными руками, ритмично двигаясь вверх-вниз, вверх-вниз…
Поначалу Джоли двигалась в такт какому-то заданному темпу, но затем в ней проснулись самые примитивные древние инстинкты первой женщины, и она перестала владеть своим телом, которое все делало само по себе помимо ее воли. И скоро из ее груди вырвался нечеловеческий стон жгучего наслаждения, крик радости и облегчения, сладости и желания.
Джоли вернулась в эту реальность и вспомнила о Даниеле. Она не хотела получать все одна и задвигалась так, как это нравилось ему. К кульминации они подошли вместе, их губы слились в поцелуе, языки переплелись в любовной борьбе. И каждый принял в себя последний победный крик другого…
Джоли без сил упала на грудь Даниеля, едва только кончились ее страстные конвульсии, и его руки обняли ее. С ее точки зрения, в мире вряд ли было что слаще их любви. И этот момент был самым сладким.
На другое утро Джоли проспала. Первое, что она увидела, открыв глаза, — волшебные ледяные узоры на оконном стекле. Джоли вскочила, быстро привела себя в порядок и заглянула в детскую. Там уже никого не было. Когда она торопливо сбежала вниз по лестнице, то увидела, что мир преобразился. Теперь он весь был сделан словно из белого мрамора, посыпанного сверкающими кристаллами.
В кухне было тепло, на плите уже посвистывал закипавший кофейник. Джоли налила себе чашечку кофе и закуталась в шерстяной плед, затем выскочила на улицу.
Следы копыт и колес на белом снегу рассказали ей, что Дотер, вероятно, уже увез Джемму и Хэнка в школу. В воздухе слышались ритмичные удары топора. Джоли пошла на звук, обогнув сарай, и увидела Даниеля, рубившего дрова. Каждый его выдох сопровождался белым облачком.
— Почему ты меня не разбудил? — на всякий случай пошла в наступление Джоли, если Даниель решит прочитать ей лекцию по поводу обязанностей «подходящей жены». — Господи, уже полдня, должно быть, прошло!
Даниель продолжал работать, и только мимолетная ухмылка тронула его губы, а в голубых глазах заплясали веселые искорки, едва он посмотрел в сторону жены.
— Послушай, ты такая аппетитная, как августовский персик. Я едва сдерживаюсь, чтобы не попробовать тебя.
Джоли укрылась под защитой навеса, где холодные порывы ветра были не такими сильными. Она вдруг залилась краской, вспомнив, как бесстыдно отвечала на ласки Даниеля сегодня ночью в его кабинете, в кресле и потом в постели. Но при воспоминании об этом внутри у нее потеплело.
— Если я еще не забеременела, Даниель Бекэм, — нахально сказала Джоли, — то вчера ночью эта цель уж точно была достигнута.
Даниель продолжал стучать топором, а его ухмылка стала еще более откровенной и совершенно неподобающей богобоязненному пресвитерианцу. А уж слова и вовсе были непотребными.
— Я бы советовал не дразнить меня, миссис Бекэм, — сказал он. — При одном воспоминании меня так и подмывает разложить тебя прямо здесь, на поленнице, и заставить стонать и вопить.
Джоли сразу же представила себе эту картину и от этого отскочила на шаг.
— Я не вопила! — со сдержанным возмущением проговорила Джоли, скрестив руки на груди.
Даниель снова ухмыльнулся, на этот раз совсем уж дьявольской улыбочкой.
— Вы вопили, миссис Бекэм, — ответил Даниель. — Вам хочется, чтобы я повторил, что именно вы вопили?
— Нет! — воскликнула Джоли, отлично помня свои слова и то, как они занимались любовью. Но ведь приличные женщины не слушают такие фразы, даже если они сами выкрикивали их прошедшей ночью в порыве страсти.
Даниель расхохотался и ловко закинул полено в почти сложенную поленницу, затем обернулся к Джоли, уперев руки в бока и озорно склонив голову на бок.
— Идите-ка сюда, миссис Бекэм, — позвал он.
Джоли пыталась сопротивляться и честно сопротивлялась. Но его притяжение оказалось сильнее, и в конце концов она подчинилась ему…
Два часа спустя ее щеки все еще горели от удовольствия, хотя Джоли уже вовсю возилась на кухне, готовя сэндвичи и пироги к обеду. Она смочила пальцы в ведерке с холодной водой и приложила их к щекам, чтобы хоть немного остудить, и тут увидела Мэри, которая приехала верхом на лошади.
Холт, старший сын Еноха и Мэри, сидел позади матери, обняв ее за талию, а впереди восседала маленькая Руфи. Ее было едва видно из-под шерстяного платка Мэри.
Даниель вышел из конюшни, чтобы помочь невестке слезть с лошади, а Джоли стала осторожно спускаться по обледенелым ступеням крыльца.
— А где Енох? — спросил Даниель, и в его голосе Джоли заметила беспокойство.
— Он отогревает дома ноги у огня, попивая настойку из меда с лимоном, — быстро ответила Мэри. — Похоже, что это грипп. — Она замолчала, восторженно глядя по сторонам, словно попала в волшебное королевство из сказки. — А я больше не могла усидеть дома. Мне там порядком надоели даже стены, а на улице так здорово.
Даниель осторожно снял с седла обоих малышей, вызвав у них восторг тем, что подбросил каждого вверх, затем помог слезть с лошади Мэри… Джоли умилила эта картина. «Какое счастье, — подумала она, — что именно Даниель Бекэм, самый замечательный мужчина по эту сторону Миссисипи, спас ее от петли, что привез сюда и дал ей дом, разделил с ней ложе». Но почти сразу же она вспомнила о Роуди Флите, и все ее хорошее настроение улетучилось. Ведь Мэри и ее детишки могли столкнуться с ним нос к носу на полпути к дому Даниеля! Джоли содрогнулась, представив себе эту сцену, зная, что если бы такое случилось, то не только Даниель никогда не простил бы ее, но и она сама.
Мэри пробыла у них до полудня, который она предпочитала называть обедом на манер, принятый среди южан. Она была веселой собеседницей, и Джоли действительно была рада ее визиту. Но ее все время грызла мысль о той опасности, которая может грозить Мэри по пути домой. Джоли ломала голову, как, не выдавая своего секрета, сказать Да-ниелю, что жену его брата следовало бы проводить до самого дома.
