Пока эти крупные оперативные задачи решались верхами, низы продолжали жить своей жизнью. В один из дней приблизительно в 10 часов утра по переднему краю волной прокатился раз, потом еще и еще раз-крик: «Немцы, танки!» И это ударило в каждого, как молния. Наш полковой командно-наблюдательный пункт находился сразу за второй траншеей 1-го стрелкового батальона. Командовал батальоном вместо старшего лейтенанта Иванова, который был ранен, старший лейтенант Лынев. Он скомандовал: «К бою, приготовиться к отражению атаки».

Ничего не видя с нашего наблюдательного пункта, я сказал командиру полка, что выдвинусь на передний край (это 200–250 метров), он повыше, и «загляну» к противнику. Тем более что здесь стояли орудия на прямой наводке. Получив от командира полка «добро», я помчался к 76-мм орудию, которое стояло прямо на переднем крае у дороги, замаскированное кустарником. А командир полка по телефону выяснял у Лынева, что происходит.

Добежав до орудия, я прыгнул в окоп и спрашиваю у расчета:

— Где танки?

Командир орудия отвечает:

— Вроде шли танки, но я не видел.

Я напираю:

— Так кто начал кричать: «Танки»?

Прибежал командир артиллерийского взвода:

— Докладываю. В пехоте по цепи стали передавать: «Танки! Немцы!» А затем прошла команда: «К бою!»

Верно, отвечаю, но кто из вас видел танки? _[264]

— Товарищ старший лейтенант! — продолжает командир взвода. — Я видел, как в нашу сторону вдалеке по дороге вроде двигался танк. Но местность всхолмленная, поэтому дорога то повышается, то опускается, и разглядеть было трудно.

Вдруг рядом с нами в траншее бойцы опять стали кричать: «Танки!» Я поднялся во весь рост и посмотрел поверх орудийного щитка — точно танк! Видна только одна башня, причем башня угловатая, смахивает на «тигра». Я моментально — к панораме (орудийному прицелу) и одновременно даю команду: «Кумулятивный, зарядить!» (Это я дал команду зарядить орудие кумулятивным снарядом.) Эта новинка только что появилась в полковой артиллерии. И эти снаряды были предназначены для борьбы со всеми танками противника, так как пробивали любую броню того времени и надо было только попасть.

Смотрю в панораму — ничего не видно, поскольку она значительно ниже. Я опять посмотрел поверх орудия — видна верхушка башни, колыхается. Взял бинокль — точно! Мало того, за первой башней видна вторая — обе двигались, покачиваясь. А там, может быть, и третья. Я дал по радио команду артиллеристам: «Приготовиться к отражению атаки танков». Предупредил, что открывать огонь — только по моей команде.

Пока давал распоряжения и переговорил с командиром полка, танки вместе с дорогой исчезли в последнем понижении. Вот сейчас головной танк должен появиться на последнем взгорке.

Я приказал расчету приготовиться к бою и припал к панораме. Расстояние до пригорка небольшое — метров 700–750. В том, что я попаду, сомнений не было. Я опасался другого — танки противника могли за последним укрытием свернуть с дороги и начать выстраиваться в боевую линию, принимая боевой порядок для атаки. _[265]

Время тянулось медленно. Напряжение достигло предела. Орудие заряжено и наведено на ту часть дороги, где она переваливает на обратные скаты. Осталось только нажать на спуск — и раздастся выстрел, но нет цели… Вдруг кто-то рядом громким шепотом: «Идет!» Я еще раз быстро глянул поверх орудия: точно, идет! Опять припал к панораме. Что-то в прицеле колыхнулось и опять опустилось. Жду. Наконец медленно покачиваясь, начинает вырастать башня. Я быстро соображаю: «В башню бить — рискованно! Да и надо ли подбивать головной танк прямо на высоте? Нет, надо дать перевалить на эту сторону хотя бы трем-четырем танкам. Затем — огонь!»

Пока я рассуждал, башня уже вылезла. Среди расчета слышу перешептывание: «Надо стрелять. Уже пора!» Но что за наваждение?! Это же не башня! Я оторвался от панорамы, еще раз посмотрел поверх орудия. Точно — это не танк. Взял бинокль: да, это кабина грузовика. Кабина с тупым «рылом», как мы называли те машины, у которых двигатель не был выдвинут вперед.

Вдруг у кого-то не выдержали нервы, тишину взорвала пулеметная очередь. Я заорал во всю силу: «Не стрелять! Передать по цепи — не стрелять!» Переговорив с Лыневым, чтобы батальон захватил обе машины, связался с командиром полка и кратко доложил обстановку.

Две группы солдат по пять-семь человек справа и слева от дороги цепью бросились к машинам. На дороге, на переднем крае, во весь рост встал наш офицер и руками подавал знаки машинам остановиться. Я схватил автомат и с двумя артиллеристами тоже бросился к машинам. Метрах в ста от переднего края оба автомобиля остановились. И что вы думаете? Из кабины выпрыгивают наши солдаты. Оказывается, это были разведчики соседнего 101-го гвардейского стрелкового полка, которых командир полка послал в Татарку, чтобы _[266] те захватили «языка», перекрыли дорогу из Татарки на запад и удерживали бы ее до подхода наших. Повыпрыгивали из машин, улыбаются:

— Мы из Татарки.

— Оно и видно… — кто-то крепко выругался. Наши солдаты гудели.

— Вас наши же могли перебить! — сердито разъясняю я им возмущение солдат. — Ведь если нельзя было передать по радио о ваших действиях, то поставили бы на машине высокий белый флаг — и все напряжение было бы снято.

Я забрался в кабину головной машины, и мы поехали к нашему командиру полка. Тот поинтересовался обстановкой. Разведчики доложили, что они налетели на село ночью. Большинство немцев удрало на машинах на запад к Днестру, а небольшая часть — обратно в Одессу, но одного унтер-офицера захватили — сидит в машине. 17 разведчиков с командиром взвода разведки находятся на западной окраине Татарки.

Воинков связался с командиром полка Смирновым, сообщил, что у нас его разведчики на двух машинах, он сейчас их пришлет. А в конце: «С тебя причитается — чуть было их не перебил». Тот, видно, извинялся и благодарил, но, как я понял позже, у разведчиков вышла из строя радиостанция (разбило осколком), поэтому послали две машины с донесением и «языком», но всё толком не продумали.

Майор Воинков, отослав машины к Смирнову, связался с комдивом и доложил, что, пока не поздно, нам надо перейти в наступление и выйти хотя бы на рубеж Татарки. Через полчаса поступила команда: «Вперед!»

Одесситы фактически ждали своего освобождения с первого дня оккупации. Я уже говорил, что они не сидели сложа руки, — боролись как могли. С подходом Красной Армии их давление на немецко-румынские части усилилось. _[267]

А наши войска, преодолевая сопротивление противника, стремительно продвигались к своей цели. 35-я гвардейская стрелковая дивизия 9 апреля 1944 года овладела поселком Дальник, а в два часа ночи 10 апреля наши части ворвались в город Одессу. Не обошлось и без уличных боев. Но, выполняя требования командарма В. И. Чуйкова сохранить город, наши войска вели стрельбу только в исключительных случаях, выборочно и по конкретной цели, подавить которую другим путем не представлялось возможным.

Наш 100-й гвардейский полк, наступая на Одессу со стороны поселка Застава, уже к полудню 10 апреля выполнил свою боевую задачу и сосредоточился на улицах в районе Малая Фонтанка. Естественно, народ ликовал и воины были рады, что выполнили свой долг. А вечером! нам объявили приказ Верховного Главнокомандующего: