Через 20 минут мы встретились с нашим 2-м батальоном, который атаковал с фронта. 1-й батальон атаковал северную часть села и соединился с нашими автоматчиками. А 3-й батальон несколько запоздал с выходом на южную окраину, в результате из села выскочили около десяти бронетранспортеров, два штурмовых орудия и несколько крытых грузовых машин, а разведчики смогли поразить только две из них. В машинах оказались солдаты, которые отстреливаясь убежали в посадку и скрылись.
Приблизительно через час все было кончено. Во дворах и на дороге валялось около 60–70 убитых солдат противника. Еще столько было найдено в хатах ранеными. И около ста было взято в плен, в том числе несколько офицеров. Кроме того, было подорвано четыре орудия и около десятка пулеметов.
В качестве трофеев взяли 6 хороших исправных орудий, но самое главное — четыре склада с боеприпасами, в том числе для этих орудий. В условиях нехватки [254] боеприпасов это было для нас хорошим подспорьем. Мы прихватили еще около двадцати лошадей и много повозок. А поскольку наш полковой обоз и транспорт батарей были полупустыми, все захваченное, разумеется, было использовано по-хозяйски. За этот бой я был награжден орденом Красного Знамени.
Увы, и в этот раз не обошлось без потерь. Мы тоже недосчитались нескольких человек убитыми и ранеными.
Был тяжело ранен командир роты автоматчиков полка Борис Михайлович Скорбин. Ранение оказалось настолько тяжелым, что он больше к нам в полк не вернулся, о чем мы очень сожалели. Скорбин по своему характеру во многом нам напоминал Поцелуева.
Разобравшись в обстановке и уточнив у командира дивизии задачу, командир полка развернул полк строго на юг, и мы форсированно двинулись вперед, преследуя отходящего противника.
Маневр значительными силами на юг означал, что командование наших войск было решительно настроено окружить крупную группировку противника в районе Березнеговатой и Снигиревки. И в этой операции немалая роль отводилась нашей дивизии. Командарм В. И. Чуйков в своей книге «Гвардейцы Сталинграда идут на Запад» пишет: «В Березнеговато-Снигиревской наступательной операции 35-я гвардейская стрелковая дивизия с другими соединениями армии являлась тем молотом, под ударами которого вражеские войска откатывались на этом участке фронта в южном и юго-западном направлениях» (с. 203).
На завершающей стадии операции командующий армией возложил на дивизию особо важную задачу — прикрыть левый фланг 4-го гвардейского стрелкового корпуса и одновременно — блокировать все дороги, которые идут из Николаева на север, не допустить прорыва противника на запад. [255]
Немецкое командование, конечно, понимало, что их ожидает. Поэтому оно срочно перебрасывает в район Малеевки и Ново-Сергеевки три пехотные дивизии — 17-ю, 125-ю и 302-ю. Их задача состояла в том, чтобы прорваться на запад и создать для других дивизий возможность прохождения через этот коридор. 12 марта они обрушились на 35-ю гвардейскую. Сражение было жесткое, но гвардейцы устояли. Исключительную роль в этой схватке сыграл 23-й танковый корпус, который отражал атаки в боевых порядках нашей дивизии.
Немцы не ожидали такого исхода. Они срочно делают перегруппировку. В район Ново-Сергеевки перебрасывается пять дивизий: 3-я горно-стрелковая; 97-я, 79-я, 258-я пехотные и 24-я танковая. Против нашей дивизии дополнительно перебрасывают 306-ю пехотную дивизию. И в районе Ново-Севастополь, Татьяновка и Краснополье немецкое командование сосредотачивает 294-ю, 304-ю и 307-ю пехотные дивизии. Для немцев реально возникла опасность окружения.
Вопрос стоял: или — или! Высшее руководство противника готовилось к смертельной схватке.
14 марта 1944 года в два часа ночи невиданные доселе массы гитлеровских войск сплошной лавиной, как сель, хлынули на боевые порядки нашей дивизии и соседей. Ведя огонь на ходу и не обращая внимания на потери, немцы двигались вперед, как маньяки, топча своих же упавших замертво или раненых.
Наше командование имело полные данные о скоплении немецких войск и о возможных их действиях. Поэтому все части получили необходимую информацию и приказ не допустить прорыва. И, однако, наша бомбардировочная авиация показалась только пару раз, но удары были маловпечатляющие. Фронтовая авиация из-за погодных условий и раскисших «аэродромов» отстала (ее взлетно-посадочные [256] полосы — грунтовые). Но стрелковые части успели сделать глубоко эшелонированную оборону, создать эффективную систему огня всех видов, а также инженерных заграждений, особенно противопехотных минных полей.
И тем не менее сплошная масса немецких солдат и офицеров катилась на нас, невзирая ни на что. А наши артиллеристы все орудия поставили именно на прямую наводку. Задействовали еще и шесть трофейных пушек, для которых прямо у окопов выложили сотни снарядов на каждый ствол. Немцы вынуждены были обтекать наши позиции, однако упорно двигались вперед.
Побоище было неслыханное. Противник нес колоссальные потери. Только отдельным его группам удалось прорваться, да и то лишь потому, что сплошного фронта все-таки не было. Ночью сложно было что-то разглядеть, а с рассветом открылась тяжелейшая картина.
«За два дня боев в полосе действий 8-й гвардейской армии было уничтожено 25 тысяч солдат и офицеров противника и около 10 тысяч было взято в плен», — писал В. И. Чуйков («Гвардейцы Сталинграда идут на запад», с. 204).
Под ударом советских войск 6-я немецкая армия фактически развалилась. На наш взгляд, на Правобережной Украине это было второе ее захоронение. Лишь крохи от нее успели выскользнуть на запад, а вместе с ними и командование, символизируя номер армии, но отнюдь не ее славу и силу.
18 марта 1944 года наши войска вышли к Южному Бугу и на подступы к Николаеву. На этом закончилась Березнеговато-Снигиревская операция. Оперативно проведя перегруппировку и подав войскам запасы, особенно боеприпасы, 3-й Украинский фронт буквально через неделю начал Одесскую операцию. [257]
Однако полагаю, читателю интересно знать — а что думали по поводу изложенных событий немецкие генералы? Обратимся вновь к генерал-лейтенанту К. Типпельскирху. В своей «Истории Второй мировой войны», сваливая, разумеется, все в основном на Гитлера, он пишет:
«Тяжелым поражением, ненамного уступавшим по своим масштабам катастрофе 8-й армии (речь идет об окружении и уничтожении 8-й немецкой армии в Корсунь-Шевченковской операции. — Авт.), ознаменовалось начало февраля и на южном фланге 1-й танковой армии, когда удерживаемый немецкими войсками выступ в районе Никополя подвергся ударам русских войск с севера и с юга…
…Русские хорошо постигли стратегию Гитлера и поэтому вряд ли опасались, что немецкое командование добровольно отведет далеко выдвинутое вперед южное крыло, лишив их тем самым возможности его уничтожить. Необходимость в радикальном сокращении фронта ощущалась еще больше, чем в предыдущие месяцы… Но Гитлер оставался глухим ко всем доводам…
…Постоянное вмешательство Гитлера в действия командования групп армий и его непрерывные возражения против своевременного отвода немецких войск с безнадежных участков, чрезвычайно затруднявшие руководство боевыми действиями…
…Гитлер издал директиву, смысл которой сводился к следующему. Наступление русских на юге прошло свою кульминационную точку. Их силы измотаны и распылены. Поэтому наступил момент окончательно остановить продвижение противника» (с. 335, 357 и 358).
Из этих высказываний Типпельскирха ярко видно, как деформировалось сознание немецкого генералитета, как они возненавидели своего кумира. С каким capказмом [258] Типпельскирх комментирует решения и действия Гитлера. Взять хотя бы последнее — содержание смысла директивы Гитлера! Конечно, о какой кульминации могла идти речь, если говорить о нашей армии?! Всему миру было видно, что силы у нашей армии, как и у государства в целом, из года в год прибавляются и конца этому подъему не было видно.
