На другой день, говоря, что он хочет собственными глазами осмотреть все многоразличные каменоломни и повидать разбросанные поместья и ни на что не похожие ониксовые селения Инкуанока, Картер взял внаем яка и, нагрузив объемистые кожаные переметные сумы, снарядился в путь. За Караванными Воротами дорога пролегала напрямик через возделанные поля со многими сельскими усадьбами под низкими куполами, стоявшими тут и там. У некоторых из этих домов искатель задерживался с расспросами; как-то раз встретился ему домохозяин столь суровый и отчужденный, столь исполненный несообразного величия, сродни величию тех гигантских черт на Нгранеке, что он почувствовал, что набрел наконец на кого-то из Вящих, обитавшего среди людей, или на того, в ком на девять десятых течет их кровь. И в присутствии того сурового и отчужденного селянина он побеспокоился отменно хорошо отзываться о богах и превозносить их за все милости, когда-либо ему оказанные.

В тот вечер Картер устроился на ночлег в лугах пообочь дороги под сенью огромного дерева лигат, к которому привязал яка, а наутро возобновил свое паломничество на север. Около десяти часов он добрался до селения Ург с его малыми крышами-куполами, где останавливаются передохнуть торговцы и ведут свои рассказы каменотесы, и в тамошних тавернах пробавлялся до полудня. Оттуда поворачивает на запад в Селарн большой караванный путь, но Картер держался дороги на север в каменоломни. Весь вечереющий полдень Картер ехал по той забирающей вверх дороге, которая была поуже большого тракта и пролегала теперь по местности, где было больше камней, чем возделанных нив. И под вечер низкие холмы по левую руку выросли в черные скалистые громады, и он понял, что приближается к окрестностям каменоломен. И всё это время огромные ребристые склоны неприступных гор возносились всё выше вдали по правую от него сторону, и чем дальше он забирался, тем жутче становились рассказы о них, услышанные от селян и купцов и возчиков на громыхающих колымагах с ониксом, попадавшихся по дороге.

На другой вечер он устроил себе ночевку под укрывом большой черной скалы, привязав стреноженного яка к колу, вбитому в землю. Сильное свечение облаков в этих северных широтах останавливало на себе его взгляд, и не раз ему мерещились темные силуэты, вычерчивавшиеся на их фоне. На третье утро он завидел первую каменоломню и поздоровался с людьми, орудовавшими там киркой и тесалом. До наступления вечера он миновал одиннадцать приломов; ибо весь этот край, целиком преданный ониксовым скалам и валунам, начисто лишенный растительности, был россыпью огромных обломков камней на черной земле, с неотступно встающими по правую его руку серыми неприступными пиками, голыми и зловещими.

Третью ночь он ночевал в лагере камнеломщиков, и мятущееся пламя их костров играло неотмирными отсветами на глянцевитых утесах запада. И во многих пропетых ими песнях и во многих рассказанных ими сказаниях проблескивали столь странные познания о стародавнишних днях и о повадках богов, что Картер в том усмотрел лежащую под спудом память о Вящих, из чресел которых они вышли. Они спрашивали его, далеко ли он направляется, и остерегали слишком забираться на север; но он отвечал, что приискивает новые ониксовые гряды и рисковать собирается не более, чем оно принято у старателей. Наутро он распрощался с ними и пустился дальше в сгущающийся мрак севера, где, остерегали они его, он найдет страх наводящую и заброшенную каменоломню, в которой чудовищного размера глыбы выворачивались десницей более древней, чем рука человека. Но когда он обернулся, чтобы послать прощальный привет, и ему померещилось, что к лагерю приближается тот приземистый и уклончивый старик-купец с раскосыми глазами, которого сделала притчею во языцех далекого Дилат-Леена молва о его торговых делах с Ленгом, это ему сильно не понравилось.

Он миновал еще две каменоломни, и, казалось, обитаемые земли Инкуанока остались позади, и дорога сузилась до крутой звериной тропы, поднимавшейся меж угрозных черных круч. Справа неотступно вставали ребристые и дальние вершины, и по мере того, как Картер забирался всё глубже в этот нехоженый край, он замечал, что становится всё сумрачнее и холоднее. Вскоре ему сделалось внятно, что на черной тропе нет следа ни ноги, ни копыта, и он понял, что и впрямь забрел на незнаемые и нетореные распутья давнишних времен. Иной раз высоко над ним раздавался вороний грай, и по временам шум крыльев из-за какой-нибудь необъятной скалы заставлял его с беспокойством думать об оглашенных молвою черногор-птицах. Но в основном он был в одиночестве со своим косматым коньком и проникался тревогой, наблюдая, как оный превосходный як проявляет всё большую неохоту идти вперед и всё большую наклонность в испуге храпеть от малейшего шума по пути.

Тропа пролегала теперь в теснине меж чернотелыми с искрою отвесными скалами и начинала подниматься вверх еще круче, чем прежде. Было неустойчиво, и як часто оскальзывался на каменных осколках, густо усыпавших всё вокруг. Часа через два Картер увидал впереди отчетливый горный гребень, за которым не было ничего, кроме тусклого серого неба, и благословил саму возможность идти по ровному или под гору. Однако добраться до этого гребня было нелегкой задачей, поскольку тропа вздымалась едва ли не отвесной стеной и грозила опасностью из-за осыпей черного гравия и мелких камней. В конце концов, Картер спешился и, изо всех сил стараясь не оступиться, повел своего одолеваемого сомнениями яка в поводу, таща его на аркане, когда животное спотыкалось или артачилось. Потом он неожиданно вышел на перевал и посмотрел вдаль, и дыхание его занялось от увиденного.

Тропа действительно шла прямиком и слегка под гору между тех же высоких естественных стен, что и прежде; но по левую руку там открывалось чудовищное пространство, необъятное по размаху, где некая первобытная сила расколола и раздробила природную ониксовую гряду в форме великанской каменоломни. Далеко в толщу отвесных скал уходила эта циклопическая выработка, и глубоко во чреве земли зияли ее нижние ямины. Это была нечеловеческая каменоломня, и вогнутые стены ее изъязвляли огромные квадратные впадины в ярды шириной, говорившие о размерах плит, некогда вырубленных безымянной рукой и тесалом. В вышине над ее рваными краями раздавался шум крыльев и грай громадных воронов, и невнятный шурш в незримых глубинах говорил о нетопырях, о черных муриях или об иных нелегко называемых присутствиях, что наваждают бесконечные мраки. Картер стоял в теснине и в сумраке, облежащем вокруг; каменистая тропа перед ним уходила вниз; по правую его руку высокие ониксовые скалы тянулись, покуда хватал глаз, по левую же высокие скалы обрывались чуть впереди тем ужасным и словно не в земной тверди вырубленным приломом.

Вдруг як громко заревел и, вырвавшись из сдерживающей руки, одним прыжком промахнул мимо и опрометью ринулся прочь, скрывшись под склоном узкой тропы на севере. Камни, которые он выбивал, почти не касаясь земли копытами, падали через край каменоломни и беззвучно терялись во мраке, так и не достигнув дна; но Картер не думал об опасностях ненадежной тропы, когда не переводя духа гнался за своим понесшимся вскачь буцефалом. Вскоре скалы по левую руку опять поднялись во весь рост, заново обращая тропу в узкую теснину; а странственник всё еще гнался за яком, размашистые глубокие следы которого говорили об отчаянном бегстве.

Раз ему послышался топот перепуганной скотинки, и, приободрившись, он прибавил скорости. Миля за милей оставались позади, и тропа перед ним постепенно раздавалась вширь, пока он не понял, что того и гляди окажется в холодной и страх наводящей пустыне, лежащей на севере. Ребристые серые скаты дальних неприступных вершин снова обозначились над кручами по правую руку, а впереди были скалы и валуны открытого пространства, явно свидетельствующие о приближении сумрачной и бесконечной равнины. И снова яснее прежнего прозвучали в его ушах те удары копыт, но на сей раз преисполнив его вместо бодрости ужасом, когда он понял, что это не топот его перепуганного яка. Это был свирепый и намеренный топот, и раздавался он у него за спиной.